Ведьмы и колбасники - Георгий Иванович Киселев

Чем дальше отлетали от Воронки, тем чище становилось небо и, даже, посветлело.

Последние приключения отняли остатки сил, и мы с Грохом, привязавшись бечевкой, друг к другу, посапывали, паря в пустынных небесах…

Чувство тревоги разбудило, словно будильник. Еще сонными глазами увидел стремительно надвигавшуюся каменную глыбу. Толком не осознав опасность, рванулся в одну сторону, а истошно вопящий Грох — в другую. В итоге мы остались на месте на привязи, а глыба налетела на нас.

Ночная тьма и холодок на полсекунды поглотили нас. Глыба пролетела сквозь обезумевших странников, не причинив вреда, если не считать мгновений ужаса.

«Ага! — скумекал я. — Материя нового мира эфемерна. Она проницаема!»

Прямо в лоб неслось заморское яблоко.

«Испытаю теорию», — пришло скоропалительное решение.

— Ой-ей-ей! — разбилось о крепкий лоб яблоко и неверная идея.

«Может быть яблоко залетное. Как и мы, из ирреального пространства. Или еще из неведомо каких мест? — Но, даже шишка на лбу не помогла отказаться от теории. — Возможно, воздух, яблоко и еще кое-какая материя — гости из иных пространств?»

Если верно мое построение мира, то можно было радоваться, что от его сотворения и до нашего посещения прошла уйма времени. Бездну веков качала Неуловимая Воронка воздух, а может быть и не одна. Появись здесь на десятки-другие миллионы лет пораньше и, возможно, задохнулись бы в родной эфемерной атмосфере призрачного мира.

Не знаю, чем бы еще осенило падение яблока на голову, но рядом со мной была помеха — Грох, а даже Ньютон все же в одиночку комфортно отдыхал под яблоней, когда его посетило откровение. Так что дальше интуитивных догадок не продвинулся.

— Антон, смотри! — импульсивно дергался Грох.

Холерический напарник несколько раздражал. Даже отшельничество в Гималаях и Тибете не научило, как убивать негативные эмоции. Внешне я, конечно, был невозмутимее сфинкса, но внутри отметил легкий холодок неприязни к спутнику. Отчитал самого себя за недостойные чувства и быстро подавил отрицательное настроение.

— Летят, целая стая! — не мог успокоиться Грох. Встречным курсом приближалась стая. Постепенно у точек-птиц стали вырисовываться руки, ноги, головы.

— Да это же люди?! Вдруг людоеды? Дадим деру, — наконец проявил инициативу инертный Грох.

— Мы рисковали большим, чем оказаться чьими-то отбивными, когда ныряли в Воронку. Рискнем еще раз.

Грох вздохнул, покачал головой, но не противился моему предложению. То ли в странствиях пообтерся, приобрел кое-какую храбрость, то ли смирился с неизбежностью передряг. Уж что-что, а приключения караулили на каждом шагу. Вроде и не стремились к ним, но после того, как замкнул контакт злополучного прибора, события неслись галопом, зачастую перепрыгивая грань абсурда. Точнее, мы все время мыкались в стране абсурда.

Когда сблизились с хозяевами тутошних небес, стало понятно — зря боялся Грох попасть на обед к аборигенам — мы оказались взаимопроникаемы. Я уже стал задирать нос по поводу личной гениальности, строил аналогии между собой, Ньютоном и осеняющими яблоками, как увидел маму.

«Значит, сюда слетаются души усопших? — свербело в мозгах новое предположение. — Но глыба, проскочившая сквозь нас, тоже умерла?!»

В конце концов, отказался от объяснения природы нового мира, а попросту подлетел к маме. Она выручит, в детстве она спасала от болезней, разгоняла страх, утирала слезы, снимала боль поцелуем с ушибленных коленок…

Она и сейчас погладила блудного сына. Рука утонула в поседевших вихрах, проскочила насквозь, но сердце радостнее застучало, как тогда, в детстве.

«Она выведет, обязательно выведет из Царства мертвых, — сейчас исчезли сомнения, в том куда попал и в том, что вырвусь на родину. — Орфей вернулся на Землю, Геракл тоже гостил в этом царстве. Почему бы и нам не повторить их путь?»

— Я уже отчаялась тебя увидеть, — любяще смотрела мама, и она была молодая, как тогда, ласкавшая сопливого мальчишку. — На похоронах плохо видела и чувствовала… Там ты был?

— Да.

— Я догадывалась, видела, словно в тумане… Ты поцеловал, и душа отмучилась, смогла спокойно лететь сюда.

— Мама, как ты меня нашла?

— Я слышала твой зов.

И я вспомнил, как кричал маме, проваливаясь в Воронку. Она услышала мольбу о помощи и не оставила одного.

— Тебе здесь хорошо?

— Да. Тут всем хорошо, но иногда грущу, хочется увидеть родных, только Харон не пускает.

— Кентавр Харон? — догадался я.

— Да.

— Значит, есть дорога на Землю?!

— Конечно. Погости немного, а я уговорю Харона отпустить вас обратно, ведь ты живой, тебе сюда рано.

Ветерок рассеял: тучу, из-за серого облачка выглянуло яркое светило. В потоке света мама и ее друзья казались полупрозрачными.

— Здесь есть и Солнце? — удивился я.

— Нет, — вклинился в разговор призрак в парике и мантии ученых. — Это проникает сюда вещество из антимира и аннигилирует. Основным продуктом аннигиляции является свет.

Я мысленно возблагодарил Всевышнего за то, что прибор Гроха перенес нас в ирреальный мир, в антимире мы бы исчезли яркой вспышкой.

— Творец все предусмотрел, — объясняла мама. — И свет, и «гостей», чтобы не скучали, и стража Ворот Харона, закрывшего призракам путь в мир живых.

— «Гости» — это мы?

— И вы тоже. Из разных миров сюда проваливаются «гости». Ты бы их увидел — чудеса. Здесь и кентавры, и рогатые, и собакоголовые чудища, уродцы с хоботами вместо носа…

— Они тоже тут живут?

— Кто ищет дорогу домой, а иные здесь обосновались. У разных «гостей» свои законы и, в общем, получился кавардак, анархия. Их жизнь — настоящий ад.

— Поэтому мы и караулим у Воронок, предупреждаем вновь прибывших, что их жизнь уже гроша ломаного не стоит, — опять вмешался мозгляк в парике. — А вот и «гости-охотники», — предупредил он. — Улетайте!

Мамины напарники казались полупрозрачными, а подлетавшая троица совсем не пропускала свет. Одно существо больше напоминало змея Горыныча, чем человека. Рептилия махала небольшими крылышками и хвостовым плавником.

«От такого не улетишь», — понял я и решил дать бой.

Грох опять скулил, размазывая слезы по грязным щекам.

Еще один грабитель, совершенно свинского вида, по-поросячьи радостно визжал, размахивая огромной вилкой, чем-то средним между столовым инструментом и оружием. Только третий оказался гуманоидом, да и то четырехруким и с зелеными волосами. Что их объединило в одну шайку? Впрочем, не до разгадывания ребусов, когда на тебя, словно на бифштекс, целят вилкой.

— Ии-и! — неожиданно мощно, до рези в ушах, оглушил соперников высокой тональностью визга.

Свиноморда выронила вилку, а Горыныч накрыл голову перепончатыми крылышками. Даже гуманоид заткнул мохнатые уши двумя руками, но еще две сжал в кулаки.

Восточная хитрость сработала даже в столь далеких от Земли небесах. Не зря учил тибетский монах визжать.

Едва иссяк запас крика, я