Теплая птица - Василий Гавриленко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я взглянул на Марину. Та кивнула и сказала:
-Шевченко уже не в Битце, он подвизался в РВК.
-Вот как? – равнодушно сказала Серая. Помолчала.
-Меня зовут Серая. Это – мои братья. Брат...
-Брат Устин, - встрял толстяк и, смутившись, покраснел.
-И брат Ярослав.
Длинный едва заметно склонил голову.
-Что это значит, - братья? – спросил я.
-Мы братья по вере, – взгляд Серой стал жестким. – Мы – цоисты.
Вот значит, почему у них на лбах буква «ц»!
-Цоисты? – удивилась Марина. – Не слыхала…
-Очень жаль. Если бы все стали цоистами, под солнцем воцарился бы Он.
-Кто – он?
-Бог, разумеется.
-Пора, сестра, - кашлянул длинный, поглядывая на небо.
-Да, - кивнула Серая и обратилась к нам. – Я предлагаю переждать бурю у нас. Будьте гостями детей великого Цоя.
-Цой – жив, – отозвались Устин с Ярославом, молитвенно сложив на груди руки.
Марина незаметно дернула меня за рукав. Я посмотрел на нее, ничего не понимая.
-Итак, вы принимаете приглашение?
-Можно мы обсудим это … наедине? – не очень уверенно спросила Марина.
Серая пожала плечами.
-Пожалуйста. Но недолго. Буря.
Цоисты отошли в сторону и принялись что-то горячо обговаривать между собой.
-Андрей, давай не пойдем, - зашептала Марина. Губы у нее припухли от мороза, лицо раскраснелось.
-Почему? Мы замерзли, заблудились, в такую бурю нам не добраться до Пустоши…
-Все это так… Но…
-Что «но»?
-Мне не нравятся эти люди.
-Марина, - я взял ее за руку. – Ничего не бойся. Это просто сумасшедшие, они безобидны. В конце концов, ты со мной!
Девушка слабо улыбнулась.
-Хорошо, Андрей.
-Эй, - окликнул я цоистов. – Мы идем с вами.
6
СПОКОЙНАЯ НОЧЬ
Дом стоял в уключине переулка, такой же мертвый, как и окружавшие его каменные собратья. Когда Серая вошла под арку и махнула рукой: «Сюда», я, ведущий за ошейник вожака упряжки, подумал: не зря ли не послушал Марину? В конце концов, в Джунглях приходилось переживать и не такие бури, как–либо перекантовались бы… Но, взглянув на свою женщину, едва бредущую по снегу, отогнал от себя эту мысль. Одно дело – Джунгли, где, кажется, от деревьев исходит тепло, и совсем другое – этот город, этот обмороженный каменный гроб.
-Пришли, - произнесла Серая.
Вход в парадное был достаточно широк, чтобы упряжка вместе с санями протиснулась туда. Но усталые псы отказывались подниматься по обледенелым бетонным ступенькам.
-Мы поможем, - с готовностью вызвался толстяк Устин. – Так, Ярослав?
Длинный молча вцепился в задник саней. Я дернул за упряжь, вожак, не привыкший еще к своей новой роли, заскулил, напрягая мускулы.
-Толкайте!
Устин и Ярослав поднапряглись, и сани въехали по ступенькам на площадку.
Стены парадного украшали разноцветные надписи, рисунки. Чаще других встречались кричаще-броское «Цой жив!», а так же портрет длинноволосого юноши с горделиво выпяченной нижней губой. Одна бетонная лестница вела наверх, туда, где слышалось завывание ветра в пустых комнатах, другая – вниз. Вдоль лестницы, ведущей наверх, были установлены металлические перила, к которым я и привязал собак. Впрочем, псы и не помышляли о побеге. Оказавшись под защитой от бури, они дружно улеглись на пол и поглядывали на нас, высунув розовые языки.
-Следуйте за мной, - пригласила Серая.
Логово цоистов находилось в подвале. Серая отворила металлическую дверь. Терпкий дух человеческого жилья заструился вверх по лестнице. Я вошел, следом – Марина, и уже за нами – Устин с Ярославом.
Это было большое помещение с черными стенами и закопченным потолком; у дальней стены возвышалась статуя человека с гитарой, украшенная бусами из человеческих черепов; в углах – груды тряпья, должно быть, служащие цоистам постелью. Посреди помещения горел костер, у которого грелись двое. Еще трое сидели на коленях рядом со статуей, но, как только мы вошли, они вскочили на ноги и все как один уставились на нас.
-Братья и сестры, - обратилась к ним Серая. – Это…
-Андрей.
-Марина.
-Андрей и Марина едва не погибли, и мы решили привести их сюда.
-Лучше бы пожрать принесли!
-А тебе бы, Антон, только жрать да жрать, - заметила Серая, строго глядя на длинноволосого парня со сломанным носом. – Лучше бы ты чаще молился!
-Он молится, - словно оправдываясь, сказала пожилая женщина, стоящая рядом с Антоном. – Он молится, госпожа!
Госпожа! Так вот, значит, кто здесь главный. Впрочем, это можно было понять и раньше по горделиво-холодному тону, с которым Серая разговаривала с Устином и Ярославом.
-Располагайтесь, - кивнула мне Серая. – Вы теперь под защитой стен Храма великого Цоя.
-Цой – жив! – эхом отозвались сектанты.
-Апрель, помоги мне раздеться.
Апрель, невысокая белокурая девушка, бросилась к госпоже. Она приняла у Серой короткую шубу, - та осталась в свитере, четко очерчивающем небольшую грудь. Сняла с нее шапку. Череп Серой был голым, как яйцо; на макушке, плавно переходя в затылок, расположилось вытатуированное изображение все того же длинноволосого гитариста.
-Вы, должно быть, голодны?
-Да, - поспешно признался я.
-Рудольф!
-Моя госпожа?
Из светового круга выступил коренастый мужик. Он, набычившись, посмотрел на меня. В плотоядном блеске этих желтоватых глаз я узнал собрата – игрока. Возможно, этот Рудольф никогда не был в Джунглях, но ему явно знакома борьба за Теплую Птицу, в которой он, похоже, преуспел, не останавливаясь ни перед чем.
-У нас есть что-нибудь съестное, Рудольф?
-Сухари, госпожа, да и тех немного.
-Дай им по одному.
По тому, как изменился, - смягчился, потеплел – взгляд Рудольфа, когда он посмотрел на свою госпожу, я понял: эти двое любовники. И тогда мне стало ясно, как именно устроена эта секта. В основе ее – страх, а вовсе не вера. Все эти Ярославы, Устины, Антоны смертельно боятся Рудольфа, который в своем изодранном тулупе, надетом мехом наружу, похож на зверя, только что покинувшего Джунгли.
-Приглашаем вас принять участие в еженощной молитве, - произнес Рудольф, глядя, с какой жадностью мы с Мариной грызем сухари. Сказано это было таким тоном, что мне стало ясно: отказаться мы не можем.
-Таким образом, вы проявите уважение к Храму, приютившему вас, - вставила Серая, усаживаясь на принесенной двумя цоистами драное кресло.
Сектанты расселись в кружок у костра, оставляя достаточно места для двоих, тем самым как бы приглашая нас присоединиться к себе.
Ну что ж, молиться – это не в кипятке вариться. И все-таки: скорее бы рассвет! Я посмотрел на Марину. На ее лице отражалось похожее желание.
Мы присели на колени у костра. Хотелось протянуть к огню руки, но я не решился: напротив сидел Рудольф.
-Братья мои, сестры мои, - изменив голос до неузнаваемости, заговорила Серая. – Мы были – одинокие путники, мы брели во мраке сквозь ночь, не видя огней, не чувствуя рядом присутствия друга. Мы мучились, мы погибали порознь, до тех пор, пока в нашу жизнь не вошла вера. Вера в единственного бога - Цоя.
-Цой – жив! – нараспев протянули сектанты.
-По преданию, Цой страдал и умер за нас, недостойных. Теперь мы в вечном неоплатном долгу перед Господом. Мы должны посвятить свою жизнь жреческому служению ему, смирить свое тело, открыв душу. Тот, кто будет верным сыном Цоя, получит награду – вечную жизнь в раю, среди своих братьев и сестер. Но – горе тому, кто предаст господа нашего, Цоя!
Последнюю фразу Серая произнесла срывающимся, и потому – страшным голосом.
-Цой – жив! – как ни в чем ни бывало, отозвались сектанты.
-Во славу Господа, споем молитву!
Неровными голосами цоисты запели:
-В небо смотри – видишь там пастуха?
То небесный пастух пасет облака,
Город стреляет в ночь дробью греха,
Но Цой сильней, его власть велика.
Тем, кто ложится спать - Спокойного сна.
Спокойная ночь.
Я ждал это время, и вот это время пришло,
Те, кто молчал, перестали молчать.
Те, кому нечего ждать, садятся в седло,
Их не догнать, уже не догнать.
Тем, кто ложится спать - Спокойного сна.
Спокойная ночь.
Люди так часто навечно ложатся спать, Их Цой принимает, тревожа их сон.
Он дарит им новую жизнь и возможность стать,
Тем, кто спасен, тем, кто спасен.
Тем, кто ложится спать - Спокойного сна.
Спокойная ночь. [6]
