Седьмой авианосец - Питер Альбано

Теперь все внимание Симицу было сосредоточено на регулировщике. Тот поднял вверх оба флажка. Четыре троса были убраны, и истребитель задрожал, готовый к взлету. Не оборачиваясь, Симицу мысленно видел, как четверо матросов бегут к своему мостику. Остались лишь двое присевших у колодок.

Последняя проверка. Симицу запустил двигатель, доведя мощность до двух тысяч оборотов в минуту, а давление в трубопроводе до пяти сантиметров. Он улыбнулся, крепко взялся за ручку, кивнул регулировщику. Тот опустил один флаг. Толчок. Это убрали колодки. Машина затрепетала, словно девушка, готовая принять своего первого возлюбленного. Теперь для Симицу существовали лишь регулировщик и сто пятьдесят метров взлетной палубы. В такие моменты он с грустью вспоминал бесконечно длинные ВПП Цутиуры и Касимигауры. Опустился последний флажок. Регулировщик показывал на нос корабля. Симицу двинул РУД и, видя, как стрелка манометра приближается к красной черте, убрал тормоз.

Изящный истребитель бодро рванулся вперед, отчего подполковника вдавило в сиденье. В животе у него возникла пустота. Истребитель не пробежал по палубе и сотни метров, а скорость уже достигала ста узлов. Симицу взял ручку на себя, и «Зеро» радостно взмыл ввысь, словно стосковавшийся по небу ястреб. Симицу дал левую педаль, выводя машину на высоту, на которой он какое-то время должен был барражировать над «Йонагой». Выровняв машину на ста метрах, Симицу оглянулся и увидел, что самолет Сугуйры тоже был уже в воздухе, а «Зеро» Хино разбегается по палубе. Четыре минуты спустя все девять «Зеро» барражировали над «Йонагой».

Затем Симицу взял курс на русское китобойное судно. Чуть убавив газ, он пропустил вперед Сугуйру. Глядя на обходившую его машину лейтенанта, он вскинул вверх кулак и крикнул: «Банзай!» Сугуйра повернул голову, сделал точно такой же жест, и по движению его губ Симицу понял, что лейтенант так же крикнул: «Банзай!»

Рука Сугуйры коснулась головной повязки хатамаки. То же самое сделал и подполковник Симицу. Летчики кивнули друг другу, затем Сугуйра прибавил газу, и его машина резко ушла вперед.

Охота началась.

8. 5 декабря 1983 года

— Кит! Пеленг ноль-шесть-ноль, дальность пятьсот, — крикнул впередсмотрящий.

— Отлично, — отозвался Борис Синилов, поднося к глазам бинокль. Всматриваясь в даль, он спросил у Волынского:

— Что там на радаре? На сонаре?

— Ничего, капитан, — отозвался тот, потом вдруг сказал: — Обратный сигнал на сонаре, ноль — шесть — ноль, дальность пятьсот метров. На радаре ничего, капитан.

— Отлично, — сказал Борис Синилов и обратился к Семену Старикову. — Ты можешь держать прямо по курсу? Ведь еле плетемся!

— Есть держать прямо по курсу, — отозвался молодой рулевой, крепко сжимая в руках штурвал.

Глядя в бинокль на горизонт, Кузьма Никишкин спросил с надеждой в голосе:

— Мы и его сможем убить?

— Сначала наши ослы должны закачать воздух в этого, — буркнул Борис, показывая рукой на правый борт, где матрос вонзил в кита гарпун, к которому был прилажен шланг. Второй матрос, повернувшись спиной к киту, смотрел на какие-то приборы на переборке, а кок и трое свободных от вахты механиков, облокотившись на поручни, с любопытством разглядывали пришвартованного к борту гиганта, который был всего на несколько метров короче, чем судно. Даже на мостике Борис чувствовал, как дрожит корабль от работы компрессора, установленного в машинном отделении.

— Как сильно накачивают кита? — осведомился замполит, с любопытством следя за операцией.

— До упора, — отозвался капитан как ни в чем не бывало. Он не мог отказать себе в удовольствии вонзить в Никишкина свой собственный гарпун иронии.

— До упора?

— Да, — сказал Борис с еле заметной улыбкой. — Если накачать его как следует, то мы шутя притащим его к «Геленджику», словно хороший аэростат заграждения.

Раздался взрыв смеха. Все, кто был на мостике, с интересом уставились на замполита. Тот покраснел, а затем ответил голосом, хриплым от обиды и злости:

— Капитан, мне кажется, ваш юмор…

— Самолет! — перебил его окрик впередсмотрящего. — Пеленг ноль — девять — ноль, низко над горизонтом…

— Кажется, или действительно самолет? — крикнул Борис, уже не обращая внимания на Никишкина и поднося к глазам бинокль.

— Действительно самолет, — услышал он ответ. — Я его вижу. Он приближается к нам, но идет очень низко.

— Радар! — крикнул Борис.

— Есть, капитан. Только что появился на экране, пеленг ноль — девять — ноль, дальность пять тысяч метров. На очень большой скорости. И… я… я…

— Ну, что еще? Язык откусил? Говори! — рявкнул Борис, с раздражением хватая снова свой бинокль.

— Я не понимаю, — пролепетал Георгий Волынский. — Или там действительно несколько самолетов, или мне уже мерещатся призраки.

— Почему?

— Восемь или девять объектов один за другим с большими интервалами. Все они приближаются.

Кузьма, явно забыв свои обиды, подошел к капитану, уставился в бинокль. Затем громко провозгласил:

— Я его вижу!

Борис проклинал вечные туманы в этих водах. Затем он тоже увидел белый моноплан над самой водой. Он приближался с огромной скоростью.

— Что он делает в этих местах, так далеко на севере? — вопрошал Кузьма.

— Чистое безумие! — буркнул Борис скорее сам себе, чем Никишкину. — Старый винтовой самолет посреди Тихого океана. Уму непостижимо.

— Еще самолеты! — крикнул впередсмотрящий.

— На радаре девять вспышек, все приближаются, — сообщил Волынский.

— Американцы задумали какую-то пакость, — пробормотал Борис. Теперь самолет оказался в лучах солнца, отчего засверкали крылья, обтекатели, фонарь кабины. Затем Синилов увидел целую вереницу белых самолетов, протянувшуюся до самого горизонта. Он теперь отчетливо слышал рокот допотопных моторов.

— У него бомбы! — крикнул Кузьма.

Молча Борис уставился на самолет. Под крыльями у него имелись предметы цилиндрической формы. Все, кто был на мостике, повернулись вправо. Ведущий самолет, оказавшись примерно в тысяче метров от его судна, снизился еще больше, поднимая воздушной струей от пропеллера фонтаны брызг.

— Идет ниже нашего топа, — возбужденно проговорил Семен Стариков.

С ревом самолет несся прямо на мостик.

— Возьми выше, болван! — крикнул Никишкин, словно надеясь, что чужой летчик послушает его как замполита.

Но самолет вместо этого еще больше снизился, направляясь точно на надстройку. Борис опустил бинокль. Самолет был уже почти над их головами. Капитан схватился за поручни и услышал, как Кузьма Никишкин жалобно прохныкал:

— Не надо…

Внезапно, словно в стробоскопе, Борис увидел тот страшный момент из своего военного прошлого. Давным-давно он уже стал свидетелем чего-то в этом роде. Это было в Маньчжурии, на берегах разлившейся реки Нен. Борис тогда попытался закопаться в грязь, когда его рота была застигнута врасплох на открытой местности и обстреляна дюжиной японских истребителей. Он, как сейчас, видел огромные моторы, сверкавшие на солнце пропеллеры. Машины летели низко, но не так низко, как сейчас…

Из крыльев и обтекателя белого самолета стали вырываться язычки пламени. Кузьма, чуть не сбив с ног капитана, бросился куда-то в сторону с криком:

— Не надо. Ради Бога, не надо.

Но Бог не внял пожеланиям замполита. Мидель корабля прошило очередью, стали раздаваться взрывы, завизжали рикошеты. Из воды поднимались фонтаны брызг выше капитанского мостика. Из радиорубки слышались крики.

Рулевая рубка ходила ходуном от рева самолета. «Нет!» — крикнул Борис, увидев несущийся на него пропеллер, заслонявший ему весь обзор. Затем в левой части рубки что-то взорвалось, грохнуло, отчего Бориса швырнуло к правой переборке. Сталь рвалась, словно бумага. Во все стороны брызнули осколки стекла, обломки металла. Стало страшно жарко, повалил дым, поднялись крики.

Борис судорожно хватал ртом воздух, кашлял от дыма. Ему удалось прогнать черную пелену, стоявшую перед глазами, но крики не утихали. Задняя часть рубки, вся ее левая сторона была уничтожена взрывом. Борис увидел, что весь шкафут в огне. Он ощупал руки. Вроде, целы. Ноги? Их оказалось больше чем положено. Он опустил взгляд и увидел, что на него давит нижняя часть туловища рулевого, обливая его кровью. Немеющими руками капитан сбросил с себя живот и ноги того, кто еще недавно звался Семеном Стариковым, потом смахнул серо-красные кишки со своей куртки и брюк, ухватился за обвисшие перила и встал на ноги.

За тридцать лет, проведенных на флоте, Синилов научился многому. Нужно было поскорее освободиться от кита, подать сигнал бедствия. Но радиорубка была уничтожена.

Борис оглянулся. Рулевая рубка напоминала скотобойню. Все переборки были забрызганы красным. Штурвала не стало, как не стало и того, кто за ним стоял.