Тысяча жизней. Ода кризису зрелого возраста - Борис Кригер

– Ловко сказано, – насупился я, – но как же все это облегчит нашу жизнь, которую вы столь клеймите?

– А как не клеймить? Ведь не лучше обстоит дело и с миром человеческих мыслей. Мысли – вот от чего особенно муторно… Они еще хуже, чем плоть. Тянутся, тянутся без конца, оставляя какой-то странный привкус. Я против декартовского cogito, которое выписано как ощущение всяким человеком неразрывности «я мыслю» и «я существую», оборачивающееся, однако, еще одним глубоким болезненным надрывом, к примеру: эта мучительная жвачка-мысль: «Я СУЩЕСТВУЮ», ведь пережевываю ее я, Я сам. Тело, однажды начав жить, живет само по себе. Но мысль – нет; это я продолжаю, развиваю ее. Я существую. Я мыслю о том, что я существую!.. Если бы я мог перестать мыслить! Моя мысль – это я; вот почему я не могу перестать мыслить. Я существую, потому что мыслю, и я не могу помешать себе мыслить. Ведь даже в эту минуту – это чудовищно, – я существую ПОТОМУ, что меня приводит в ужас, что я существую. Это я, Я САМ извлекаю себя из небытия, к которому стремлюсь: моя ненависть, мое отвращение к существованию – это всё различные способы ПРИНУДИТЬ МЕНЯ существовать, ввергнуть меня в существование. Мысли, словно головокруженье, рождаются где-то позади, я чувствую, как они рождаются где-то за моим затылком… Стоит мне сдаться, они окажутся передо мной, у меня между глаз, – и я всегда сдаюсь, и мысль набухает, набухает, и становится огромной и, заполнив меня до краев, возобновляет мое существование…

– Странно: то, что мне доставляет наивысшее наслаждение, моя способность мыслить, вам доставляет истинную муку. Как же вы можете желать перестать мыслить? А, понимаю… Я тоже так себя ощущал до того, как начал лечиться от невроза… – начал было я свою любимую тему.

– Не в неврозах дело, – раздраженно оборвал меня Сартр. – Человеку не следует питать никаких иллюзий. Свобода – не высший и счастливый дар, а источник страданий и призыв к ответственности. На свободу человек обречен. Смысл экзистенции как сущности человека – в том, чтобы выдержать, выстоять, все-таки состояться в качестве человека.

– Я с вами отчасти согласен, но мне кажется, этот ваш пафос может принести больше вреда, чем пользы… – снова заговорил я, и вновь был прерван несостоявшимся владельцем 250 тысяч крон из Нобелевского фонда.

– Конечно, есть люди, которые спасены вдохновением и творчеством от греха существования. Возможно, вы мните себя таким, – грубо обрезал Сартр.

– Не будем опускаться до словесной перепалки, тем более что поезд уходит все дальше, а Лейбница мне действительно надо спасать, он хороший, а Вольтер на него зол. Лейбниц проблему противоречия между представлением о благости и всемогуществе Бога и несовершенствами, существующими в мире, решает тем, что считает, что Бог сотворил «наилучший из возможных миров», ибо существование такого мира лучше, чем его несуществование. Бог не творит зло, а лишь допускает его существование в мире. Допущение зла необходимо и для того, чтобы человек мог обладать свободой воли, самостоятельно выбирая, совершать ему добрые или порочные поступки, неся ответственность за свой выбор. Как раз той самой свободой, которую вы, Жан-Поль, заклеймили.

– Я выступаю против тех, кто полагает: отрицание существования Бога, явный или скрытый атеизм ничего не меняют и в повседневном поведении человека, и в его бытии. На самом деле атеистические предпосылки – а я их принимаю, – коренным образом меняют трактовку жизни и человека. Помните у Достоевского: «Если бог не существует,[80] все позволено»? Для экзистенциализма это отправной момент. Человек свободен, он и есть свобода. Нет ничего ни над нами, ни перед нами в светлом царстве ценностей, нет оправдания и извинения за содеянное нами. Мы одиноки и покинуты. Человек, снова и снова повторяю я, приговорен быть свободным. Индивид должен выбирать свою сущность независимо от того, как сложатся обстоятельства или как поступят другие, в том числе и близкие по устремлениям, люди. Ссылки на обстоятельства не должны затемнять наших выбора и ответственности. Человек существует только тогда, когда реализует себя, свой экзистенциальный проект; и он ничто, кроме суммы своих действий, ничто, кроме результатов, к которым уже привела или приведет его жизнь.

– Давайте, Жан-Поль Эмарович, считать, что на сегодняшний момент наш с Маськиным экзистенциальный проект – спасти Лейбница, – твердо сказал я, глядя Сартру прямо в глаза.

– Ну хорошо, – согласился Сартр, – идите, ловите своего волка Вольтера, спасайте вашу бабушку Лейбница, не давайте обижать ее внучка – хлюпика Руссо. В этом, по всей видимости, и состоит ваш свободный выбор. А вы, гражданин, – напоследок строго обратился Сартр к Маськину, – с такими ушами больше в поезд не суйтесь…

– Хорошо, хорошо, – весело согласился Маськин и дернул за стоп-кран; поезд остановился, и мы помчались осуществлять свой особый, сознательно и свободно выбранный экзистенциальный проект.

Глава сороковая

Как я бегал по лестнице Маслоу

Сойдя с поезда, мы практически сразу нашли тропинку с указателем к бабушке Красной Шапочки:[81]

Пробежав где-то с полкилометра, мы ворвались в маленький домик, дернув за веревочку, – поскольку в результате этого простого, можно сказать, ставшего уже ритуальным действия дверь и открылась. Я вскинул ружье и оглядел комнату. Картина, представшая перед нашими глазами, была настолько неожиданной, что мы остановились, как вкопанные. Если бы мы увидели там Непорочную Деву Марию, продающую соленые огурцы для уже совсем беременных или противозаточаточ-ные средства для тех, кто еще слегка, я думаю, мы удивились бы меньше. Дело в том, что в маленькой гостиной сидели Руссо, Лейбниц и Вольтер и мирно играли в подкидного дурака…

Я понял, что в этот момент мой экзистенциальный проект полностью провалился, и ощутил вполне всю тяжесть слов Сартра о свободе выбора, которой проклят маяться человек. Было совершенно ясно, что эта компания хорошо спелась и что ссорилась она только на публике, а между собой втихаря давно уже все разногласия устранила, и я оказался совершенно ни при чем.

Я извинился и вышел, забыв свое любимое охотничье ружье. Маськин последовал за мной.

Мне стало совершенно незачем жить, и я как бы остался у разбитого корыта.

Вольтер вынес мое ружье и, заботливо выдохнув очередной клуб табачного дыма мне в лицо, сказал:

– Ладно, не расстраивайся. Еще успеешь спасти мир. Он настолько придурочный, что, я думаю, шансов еще представится немало. А пока вот лучше сходи на аттракцион, тут недалеко. «Лестница Маслоу» называется. Американская штука, барская, век воли не видать… – Вольтер протянул нам билетики, а я даже прослезился, настолько мне было неудобно, что я дурно отзывался об этом человеке. Вольтер взял с нас всего по трешке за билет, почти по номиналу, что было недорого, если принять во внимание, что Вольтер всю жизнь увлекался театром и спекулировал театральным билетами вполне профессионально. Сердечно поблагодарив Вольтера, мы отправились на аттракцион.

Предъявив билетики на входе, мы взошли на первую ступень лестницы потребностей Маслоу, где нас плотно покормили, тем самым удовлетворив наши базисные потребности.

На второй ступени нам нахлобучили по военной каске и противогазу, тем самым удовлетворив нашу потребность в безопасности.

На третьей ступени нам предложили погладить друг друга по голове, одетой в каску и противогаз, и объясниться в любви, чем и удовлетворили потребность в оной.

На четвертой ступени нас все поприветствовали и похлопали по плечу, удовлетворив тем самым нашу потребность быть принятыми в обществе. Причем на первых ступенях с нами было немало животных, в частности кроликов и котов, а вот на следующей, пятой ступени остались только люди. Там удовлетворяли потребность в знаниях, и нас попросили зазубрить два псалма из учебника квантовой физики.

На шестой ступени нам подарили по цветочку, удовлетворив тем самым потребность в эстетике; далее, на седьмой ступени, нам дали самореализоваться с помощью караоке, позволив поорать блатные песни благим матом.

Далее шла наивысшая площадка, откуда открывался отличный вид на весь лес; нам дали рупор, и мы с Маськиным прокричали на весь лес очень важные слова, которыми всех куда-то посылали, но вот куда, не помню или просто стесняюсь вам сообщить. Таким образом мы помогли всем окружающим тоже в какой-то мере самореализоваться.

После этого нас быстро на лифте опустили вниз и вышибли пинком из аттракциона. Конечно, все было организовано аккуратненько и рассчитано на массового посетителя, хотя я считаю, что пинать под зад было совсем излишне, мы бы и так ушли. Но американский сервис всегда был навязчивым и с элементами насилия, поэтому удивляться не приходится.