Вельяминовы. Начало пути. Книга 1 - Нелли Шульман

Однако же колыванские девицы — Степан это приметил, — ровно и не обращали внимания на его рану. Наоборот, бросали они на юношу взгляды жаркие, такие, что с непривычки, и обжечься можно было.

Степе было не до этого — Петенька был пристроен под крыло вдового купца Клюге, — тот, получив грамотцу от Никиты Судакова, с удовольствием взял мальчика в обучение торговому делу, — а Степан дневал и ночевал в порту. Даже снились ему паруса и мачты.

Наблюдая за кораблями, он выучил уже кое-какие команды и названия такелажа, что хриплыми голосами произносили немецкие и английские капитаны.

Мартин Клюге дал ему записи и карты, что остались от его брата, утонувшего несколько лет назад в Северном море, и по ним Степан учил навигацию — мучаясь и проклиная свой пока еще корявый немецкий язык.

За обедом в доме у Клюге хозяин вдруг посмотрел на Степана и сказал:

— Завтра должна прийти «Кларисса» из Гамбурга. Там капитаном товарищ брата моего покойного, если хочешь, я могу замолвить за тебя словечко.

Степан ровно камнем обернулся, — ничего не мог ответить.

— Конечно, — рассудительно проговорил Мартин Клюге, — штурманом тебе, Стефан, рановато еще…

— Да хоть бы и матросом! — горячо сказал Степан. «Да хоть кем, только бы в море!»

— Вот и брат мой, Пауль, упокой Господи душу его, такой же был, — вздохнул купец. «И как вы такие рождаетесь — с солью в крови? Вроде у вас в Московии одно море, и то далече — не иначе, как Господь вас выбирает».

— Степа, — спросил Петенька, — «а ежели тебя на корабль возьмут, ты мне ракушку привезешь из теплых морей?»

— Привезу, конечно, — улыбнулся старший брат.

— Петер скоро лучше меня будет в счислении разбираться, — улыбнулся Клюге. «Я так думаю, через годик в училище надо будет его отдавать, опять же, с другими мальчиками ему веселее будет, да, Петер?»

— Мне бы еще языки выучить, — страстно сказал Петенька. «Латынь-то сейчас не больно уже нужна, я ж не в священники хочу, а вот для торговли одного немецкого не достанет, английский нужен, да и французский тоже».

Степан посмотрел на брата и почувствовал, как на глаза его наворачиваются слезы. Стоило ради этого кору грызть по новгородским болотам прошлой осенью, стоило хлебать тину в ледяном Чудском озере — ради того, чтобы брат его единственный сейчас, спокойно сидя в теплой комнате, так серьезно говорил о том, какие языки нонче надо учить.

— Пойдем, Стефан, покурим на дворе — поднялся Мартин Клюге. «Петеру еще задачи решать надо».

Над Колыванью разливался цветущий, щебечущий голосами птиц апрель. Купец набил трубку и посмотрел на юношу:

— Думаю я, Стефан, если возьмут тебя на корабль, надо нам с Петером года через три-четыре далее перебираться. Хоть и жаль насиженное место покидать, сколько уж столетий тут семья наша живет, — однако не нравится мне, как ваш царь на Ливонию смотрит.

— Не мой он царь, — сердито сказал Степан, затягиваясь вкусным табаком.

— Это да, — Клюге улыбнулся. «Прости, не подумав, сказал. Так вот — если московиты сюда войной пойдут, то ни о какой торговле уже думать не придется — ноги бы унести. А я, тем более, за Петера отвечаю — пока он в года не войдет, и не передам я ему дела».

— А куда ехать-то думаете? — спросил Степан.

— Можно в Гамбург, а можно и в сам Лондон, — Клюге улыбнулся. «Сейчас с Новым Светом пока выгодная торговля, хотя испанцы, паписты эти, все там к рукам прибирают потихоньку.

Ну, посмотрим.

Петеру к тому времени уже лет десять или одиннадцать будет, проще переезжать, когда ребенок не маленький. А ты, Стефан, кабачок, что старый Ханс в порту держит, знаешь?»

— Знаю, — ответил Степан. «Только не заходил туда никогда».

— Ну, так завтра к ночи загляни, — хлопнул его по плечу Клюге. «Капитан «Клариссы» всегда там гуляет после плавания».

Прозрачный вечер опустился на Колывань, месяц, будто тонкий леденец, висел в медленно синеющем небе и всходили над морем бледные звезды.

Степан толкнул дверь кабачка и закашлялся — едкий табачный дым сизыми слоями висел в воздухе.

— А, Меченый, — поднялся из-за столика низкий, коренастый человек с отрубленным саблей ухом. «Иди к нам».

— Ты уж извини, что я тебя так называю — капитан Якоб Йохансен налил Степе пива. «Я, как видишь, тоже — он усмехнулся, — не красавец. Берберы на абордаж брали южней Сицилии.

Однако их капитана рыбы едят, а я ничего — жив и кораблем командую. Что умеешь, Стефан?»

— Ничего не умею, — честно ответил юноша.

— В море ходил когда-нибудь? — вздохнул Якоб.

— Каждое утро смотрю на него, — Степан отпил пива и добавил: «Была б моя воля, так я на суше и не жил бы».

— Глаз-то тебе кто выбил? — поинтересовался капитан. «Дрался, что ли?»

— Царь Московии, плетью, — спокойно ответил Степан. «Я его заколоть пытался — за честь сестры-покойницы мстил, а потом из тюрьмы бежал».

Над столом повисло молчание.

— Смотри, — нарушил его Йохансен и стал чертить угольком по деревянному столу. «Завтра загрузимся зерном, и вернемся в Гамбург. Там возьмем коров, — глаза б мои не видели этот живой груз, грязи от него не оберешься, но деньги хорошие. Пойдем в Ньюкасл, там коров — на берег, берем шерсть, идем в Геную. А там посмотрим.

На борту я царь и бог, если что не так сделаешь, могу и кошкой перетянуть. Плавать умеешь?»

— Умею, — сглатывая комок в горле, сказал Степан.

— Ну, так что, согласен? — Йохансен пытливо глянул на него.

— Да, — твердо сказал Степан.

— Ну, за это выпить надо! — капитан прищелкнул пальцами. «Ханс, дружище, тащи нам еще пива, выпьем за нового матроса на «Клариссе». Прозвище-то как твое, Стефан?»

— Да так, как ты и сказал, — Меченый, — Степан залпом осушил кружку.

— Ну, за Стефана Меченого! — улыбнулся Йохансен. «Попутного тебе ветра!

Пролог

Танжер, лето 1557 года

Полуденное солнце заливало гавань беспощадным светом, на берегу не было ни единого человека, горожане попрятались в увитые зеленью тенистые дворы, поближе к плеску фонтанов.

На палубе было невыносимо жарко. Степан Воронцов подозвал помощника.

— Вечером возьмем товар, ночью выйдем. Ветер пока восточный, нечего время терять, к рассвету доберемся до Лагуша.

— А все вчера выгрузили? — спросил помощник, сверяясь с описью.

— Дай-ка, — Воронцов поводил пальцем по строчкам. — Вроде все. От губернатора не приезжали?

— Нет пока, — помощник вздохнул. — Сдать бы этот фарфор с глаз долой, еще хорошо, что не побилось ничего в дороге.

Губернатор Гоа, где они стояли под погрузкой — специи, шелк, жемчуг, — передал с «Клариссой» подарок на свадьбу для своего родственника, наместника в Танжере, — тончайшей работы китайский фарфоровый сервиз ручной росписи.

— Мог бы и со своими португальцами отправить, — посетовал помощник. — Вон их сколько рядом швартовалось.

— Португальцев много, а «Кларисса» одна, — рассмеялся Степан. — Поеду-ка я сам к наместнику, отвезу ему подарок, а то кто его знает, когда они кого-нибудь прислать соизволят. Нечего нам тут стоять, в Бордо груз ждет.

На двери капитанской каюты, которую Степан занял после смерти Якоба Йохансена, была прибита подкова — на удачу.

Еще на Молуккских островах старому капитану было плохо, но он крепился, гонял матросов, а спустившись в каюту, лежал, тяжело дыша, прикладывая к голове мокрую тряпку.

— Стефан, — сказал Йохансен той ночью. — Приведи «Клариссу» домой.

Воронцов испуганно вытаращил глаза. За три года он стал хорошим штурманом, юношескую порывистость, из-за которой он впервые встав за штурвал «Клариссы», чуть не посадил ее на банку в Северном море, сменил трезвый расчет. Но все равно на борту были моряки куда опытней его, люди, сызмальства привыкшие к качающейся под ногами палубе.

Йохансен, выслушав все это, вяло ругнулся и попросил Степана набить трубку.

— Дурак, — сказал он, полулежа на узком высоком рундуке. — Я же вижу, как ты корабль ведешь, как море чуешь. Я еще в Колывани понял, что быть тебе капитаном.

Якоб Йохансен умер на рассвете, в двух днях пути от мыса Доброй Надежды. Когда его тело, зашитое в парус, ушло под воду, Степан оглянулся невидящими глазами на команду, и, пройдя сквозь людей, встал к штурвалу.

Сейчас его первый корабль стоял на рейде Танжера. «Кларисса» была ходкой, недаром португальские корабли, вышедшие позже, безнадежно отстали.

О том, что случилось потом, Степан предпочитал не вспоминать, его левая рука была до сих пор перевязана. В прошлом году на зимовке в Сент-Джонсе он сдуру отдал себя в руки местного умельца. Йохансен не стал ругать его, увидев свежую звезду между указательным и большим пальцем, только сокрушенно покачал головой. Впрочем, у самого Йохансена была такая же, только уже выцветшая от времени.