Элегия Михаила Таля. Любовь и шахматы - Салли Ландау
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Тут меня ждал сюрприз: Таля в гостинице нет. Он в боль- нице. У него стало плохо с сердцем, и его отправили в Мад- рид… Где он конкретно? В какой больнице? Никто толком объяснить не мог, да если бы и объяснили, все равно ничего не оставалось делать, как ждать… Свободных денег у меня не было. Как добраться до Мадрида, не знаю. Где в Мадриде искатьТаля?..
Я страшно нервничала и, может быть, поэтому, когда Миша через несколько дней приехал – вдруг, как ни в чем не бывало – из Мадрида, я сделала ему свой “подарок” – у меня начался очередной приступ мигрени, и когда Миша вошел в номер, испугался:
– Что с тобой, Саська?!
– Мое обычное дело, Мишенька… Что с тобой?
Наш диалог напоминал разговор битого с небитым.
– Я в полном порядке!
– У тебя было плохо с сердцем?
– Моему сердцу было плохо от того, что оно очень скуча- ло по Саське… Теперь все в порядке! Просто в Ленинграде была задержка рейса. Кроме “гроссов” самолет перевозил в Испанию картины из Эрмитажа. Я просто переутомился… А тебя нужно срочно ставить на ноги!
Он, конечно, храбрился – вид у него был не ахти какой…
– Для начала, – сказал Миша, – я забираю тебя в свой номер.
…Через несколько минут в моем распоряжении была вся гостиничная аптечка, но даже если бы я проглотила все обезболивающие таблетки одним махом, вряд ли бы помогло. Миша как-то, позаимствовав французскую остроту, пошутил по моему поводу: “Саська, лучшее средство против твоей мигрени – это гильотина…” Во второй половине дня все те же добрые немцы отвезли нас в госпиталь. Там никак не могли понять, что со мной. Миша пытался объяснить им по-немецки, по-английски – никакого результата. Врачи и медсестры упорно говорили только по-испански. А я, меж тем, лежала в полубессознательном состоянии и почти не открывала глаз…
Миша, чуть не плача, пытался убедить их сделать мне обезболивающий укол, но до них ничего не доходило. Они тараторили и тараторили на своем испанском, бесконечно жестикулировали, и каждое их слово, каждый жест отдавался в моей голове ударом молота. Наконец со второго этажа позвали какого-то маленького толстого доктора, который стал ощупывать и рассматривать мою голову. Потом он сказал на полурусском, полунемецком языке: “Она надо рентген махен, энцефалограмм махен!” “Ничего ей не надо махен! – закричал Миша. – У нее мигрень! Ей надо укол махен!” И тут толстенький немец сделал такое заключение, что Миша закусил губу, побледнел и сказал: “Саська! Сейчас я буду их убивать!” Толстенький доктор заявил следующее: “Я думать, что Вы ударять она бутылка по голова… Это русский диалог…”
С грехом пополам с помощью моих добрых немцев уда- лось убедить испанцев сделать необходимый укол… Через полчаса мы уехали в гостиницу. В машине Миша сказал: “По сравнению с грузинами испанцы – просто глухоне- мые… На всякий случай я украл у них шприц и ампулу…” Весь остаток дня он возился со мной, как мог. У него все падало из рук… Миша снова показал себя полным бытовым неумехой. Я напомнила ему случай в Риге, когда заболела тяжелейшей ангиной с температурой свыше 39 градусов… Иды и Роберта дома не было. А у меня вдруг упала температура, начался сильный озноб. Говорю Мише: “Мишенька! Зажги газ, поставь чайник и сделай мне горячую грелку…” И вдруг он испуганно растерялся: “Саська, я не знаю, как включают газ…”
Тогда, в Малаге, я спросила его: “За то время, что мы с тобой не живем вместе, ты научился зажигать газ?” “Ты бу- дешь смеяться – нет!” – ответил он… Наутро мне стало лег- че, и мы спустились к завтраку. Миша представил меня как свою “Саську” и перезнакомил со всеми участниками турнира, среди которых было много молодых, не известных мне шахматистов.
Мне грустно вспоминать те дни в Малаге. Мы относились друг к другу так, как в первый период нашей совместной жизни… Я стирала ему в номере одну и туже “счастливую” рубашку. Он ни в коем случае не хотел надевать другую – “счастливая” рубашка, похоже, действительно приносила ему везение в том турнире. У него было прекрасное настроение. В Малаге Миша занял первое место и вечером после закрытия турнира сказал: “Ты была права. Я был чемпионом мира только с тобой. Ты всегда приносила мне счастье. Видишь, я занял первое место…”
Его слова имели свой подтекст… Когда-то в Риге после какой-то дикой ссоры я сказала ему очень зло: “Ты был чем- пионом мира только со мной! Без меня ты им больше никогда не будешь!” Это было жестоко с моей стороны.
Если бы можно было вернуть нашу жизнь назад, ни за что бы такое не повторила…
После Малаги я задала себе один вопрос, спрашиваю себя и сегодня: если бы тогда дала повод, могли бы мы вернуть- ся друг к другу или нет? Все-таки, наверное, нет… Все-таки не представляла я себе реально нашу “реанимацию”. На слишком большую дистанцию мы разошлись… Я упрямо цеплялась за свое свободное одиночество, да и прежние обиды все же не отпускали меня… Повторение истории привело бы к фарсу… Миша, видимо, тоже реально оценивал ситуацию. Может быть, поэтому, когда мы прощались, он ничего не сказал. Лишь грустно, как бы извиняясь, улыбнулся.
Машина времени поманила нас в сладостное прошлое, но тут же холодно и бесстрастно возвратила нас в настоящее, дав еще раз понять, что мы – два очень близких, родных че- ловека, взаимно раненные друг другом. И остается только констатировать этот факт…
Я уже говорила, что в Берлине моя приятельница Вида Вайткуте прилагала много усилий для того, чтобы вытащить меня из моей депрессивной хандры. Она приглашала меня в гости и время от времени знакомила с
