Белые раджи - Габриэль Витткоп

Чарльз официально передал исключительное право на личное знамя, а также на Желтый зонт радже муде, и с тех пор в отцовские отлучки страной руководил Вайнер. Впрочем, родитель был им совсем не доволен, считал его легкомысленным, несерьезным, непостоянным и открыто предпочитал младшего, Бертрана - более уравновешенно» го и больше подходящего для правительственных дел семейного Адеха. Поскольку это предпочтение явно разделяла и рани, раджа муда Вайнер чувствовал себя одиночкой на ничейной территории, что, безусловно, не способствовало укреплению его авторитета.

Трудно вообразить двух столь несхожих людей, как старшие братья. Ну а третий, тоже часто обвиняемый в легкомыслии и рассеянности Гарри Кеппел не сыграл в истории Белых раджей никакой роли и умер в сорок семь лет.

Окончив учебу в Кембридже, Бертран поступил на службу в Королевскую конную артиллерию и вскоре стал адъютантом лорда Челмсфорда, губернатора Квинсленда. Бертран обладал чуткой душой и к девятнадцати годам близко сошелся со Суинберном[86], который посвящал ему тогда каждое новое стихотворение. Примерно в это же время Бертран заболел туберкулезом, и его здоровье оставалось весьма хрупким. Отличаясь глубокой преданностью и замкнутостью, он, несмотря на блестящее красноречие, был довольно скромен и, добросовестно выполняя свою работу, оставался в тени. Бертран составлял рапорты ясным, роскошным слогом, тогда как Вайнер, не в силах устоять перед соблазном развлечения, пересыпал официальные отчеты совершенно неуместными юмористическими замечаниями и каламбурами.

Раджа Чарльз полностью регламентировал положение раджи муды, а это было немного унизительно и оскорбительно. Чарльз не только в точности подсчитывал его расходы, но и запрещал общаться непосредственно с Форин Оффисом или Колониал Оффисом, которому с 1907 года были переданы саравакские дела: любые контакты следовало осуществлять под контролем старого деспота.

Некоторым людям трудно привыкнуть к Кучингу. Вайнеру претил сладковатый и чуть тошнотворный, затхлый душок копры; аромат перца, кретека[87] и плюмерии; запах плесени, мочи и старых джутовых мешков. Порой его тревожило и наполнявшее неясной тоской благоухание джунглей. Он скучал по Англии, мысленно возвращаясь в шоруэллский сад с его мальвами, на площадку для крикета в Винчестере, к сверкавшим множеством огней лондонским дворцам, театрам и улицам, к паркетным полам, на которых с лощеной лаской скользили подошвы туфель-лодочек. Он вспоминал Библию с иллюстрациями Доре - ртуть и черный бархат; эскотские скачки; окунающие листву в Серпентайн ивы; и монументальные шляпы актрис «Друри-Лейн».

Военная жизнь его не прельщала, особенно после вынужденной операции у Батанг-Лупара, где вспыхнул новый очаг мятежа. Достижения раджи были вновь поставлены под угрозу продолжавшимся вплоть до 1910 года весьма кровопролитным восстанием. Неторопливо попыхивая трубкой, Вайнер размышлял, оправданы ли карательные экспедиции или же они, наоборот, лишь пробуждают воинственные инстинкты ибанов и воскрешают древний обычай пеньямун. Правительство раджи всегда спешило официально объяснить каждый новый мятеж охотой за головами. «Страшное упрощение», - осторожно положив трубку, подумал Вайнер.

Чарльз подрезал коптивший длинным волоском фитиль лампы и посмотрел на часы. Они показывали три. Все спали, и даже недремлющий Спот растянулся у ног хозяина, нежно положив мордочку на ботинки с резиновыми подметками. Сидя за большим, уродливым письменным столом, раджа оторвался от газетных вырезок и задумался. Его беспокоил не только батанг-лупарский мятеж, но и нарушение международного равновесия в Юго-Восточной Азии. Первая федерация малайских государств была создана ввиду возможной угрозы немецкой, французской или русской интервенции на Зондский архипелаг. С тех пор, как Сиам утратил территориальную целостность, он больше не мог служить оплотом, а американское вмешательство на Филиппинах, устраняя испанское влияние, заменяло его новым очагом напряженности. Из всего этого складывалась трудноразрешимая головоломка, малейший элемент которой открывал путь нежелательным силам. Эти серьезные опасения нисколько не противоречили заботе о городских кранах, воинском приветствии и холодильных установках. Кроме того, раджа строго распределил права на растущие в джунглях фрукты: даяки больше не имели права собирать и продавать иллиповые орехи в ходе препятствовавших правительственному контролю миграций. Негромко поскрипывавшее перо бежало по бумаге: «...Не говоря уж о том, что торговля иллипом вызывает распри и сеет смуту в туземной экономике...»

Спот вскочил и залаял: кто-то осторожно постучал в окно, и на синем ночном фоне проступил черный силуэт человека. Чарльз уже открывал дверь:

— Как ты сюда проник?

Едва коснувшийся лица отблеск лампы позволил угг(дать в человеке немолодого малайца.

— Рейнджеры меня не заметили. Даяки не столь чутки, как малайцы, а, кроме дверей и решеток, есть другие пути...

Хорошо поставленный голос, изысканные интонации.

— Я пришел, о раджа, поговорить с тобой о Бату-Киньянге - Хрустальной скале...

— Да-да, меня уже предупредили...

— Тем не менее, о раджа, ты отдал приказ взорвать волшебную скалу, способную самостоятельно передвигаться, расти или уходить под землю, принимать либо отвергать подношения. Знаешь ли ты, о раджа, что твой приказ вызвал ропот в народе?

— Если скала так могущественна, как ты утверждаешь, и действительно способна передвигаться, она наверняка найдет способ вовремя скрыться, - с отрывистым смешком ответил Чарльз.

— Ты - повелитель, о раджа, но помни, что Бату-Киньянг сильнее...

Человек тотчас исчез в темноте. Чарльз закрыл дверь, но Спот продолжал угрюмо обнюхивать порог.

Разгневанный Белый раджа снова сел и продолжил фразу с того места, на котором остановился. Он никак не мог успокоиться. Почему после всех трудов ему по-прежнему ставят палки в колеса? В двадцатипятитысячном Кучинге уже установили телефонную связь. Беспрестанно ведется строительство, для которого требуется камень, и потому Чарльз предложил взорвать Бату-Киньянг - расположенную напротив рынка Хрустальную скалу.

Перед тем как вернуться в свою комнату, раджа позволил себе невероятную роскошь - стакан тодди. Что-то подсказывало ему: обязательно выпей. Чарльз вспомнил девушку, которая некогда поведала ему о заколдованных деревьях, о передвигающемся без посторонней помощи оружии, что убивает, пронзая тени жертв; о внезапно превращающихся в косматых призраков людях и о бегающих по ночам волшебных скалах... Но то были детские небылицы, сказки дикого цветка...

Уже через два дня в батанг-лупарском экспедиционном корпусе разразилась эпидемия холеры. Дрожащие люди с пересохшими языками, впавшими глазами и синими лицами изрыгали свои внутренности, а на привале хоронили мертвых. Над испражнениями кружились мириады прилетавших отовсюду насекомых, они осаждали умирающих, копошились в плохо перевязанных ранах и разносили заразу. Бедняги искали спасения в лошадиных дозах микстур, которые лишь приносили им скорую смерть, обпивались чаем, не удерживавшимся в желудке. Они готовы были убить друг друга за щепотку соли. Правительственные войска отступали, волочась через джунгли и наспех погребая трупы в грязи и перегное.

Чарльз видел, как возвращались худые, словно скелеты, поверженные воины, обвязанные лохмотьями, оборванные и озлобленные: целая армия мертвенно-бледных людей, пристально смотревших на него желтыми и стеклянными, как у покойников, глазами. Радже пришлось отменить приказ и привезти необходимый материал из единственного крупного каменного карьера - Седжинката. Но месть оскверненной горы унесла жизни двух тысяч из двенадцати тысяч участвовавших в «Холерном походе» солдат.

На следующий год Чарльз лично возглавил командование войсками, посланными против батанг-лупарских мятежников, чьи вожди Бан-тинг и Нгумбонг, довольно хорошо разбиравшиеся в военных хитростях, оказывали сопротивление правительственной армии. Теряя какую-либо территорию, повстанцы демонстрировали притворное подчинение, но перемирие всякий раз было недолгим. От случая к случаю они даже заключали с даяками с низовьев сепаратные соглашения, условия которых сводились к открытому шантажу. То был последний поход сэра Чарльза Брука: в последний раз применял он свою тактику и стратегию, ел из общего котла, изучал расположение войск и пересчитывал пуговицы на мундире.

Предчувствуя необходимость параллельной экспедици, Вайнер перепоручил ее бывшему коменданту форта Элис мистеру Бейли.

В тот день член парламента сэр Эдвард Сассун потерял монокль, но, поскольку он был сильно простужен, болезнь служила ему оправданием.