На заре красного террора. ВЧК – Бутырки – Орловский централ - Григорий Яковлевич Аронсон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Прошло несколько дней, и мы узнали, что Ф. Дана и его товарищей все же отправляют за границу. По-видимому, латвийскую визу удалось получить. Тогда мы, четверо подпольщиков, решили явиться в ВЧК. Это было утром 28-го января. В знакомой комнате секретно-оперативного отдела нас встретил со своей хитрой усмешкой Рамишевский. Пока наше дело слушалось в президиуме, прошло несколько часов. Мы накололи дров, растопили «пчелку» и вскипятили чай. Но наша судьба уже была решена. Нас повели в комендантскую, подвергли суровому обыску и по одиночке развели в разные камеры. Итак, снова в тюрьме, снова во Внутренней тюрьме ВЧК!
Окна плотно замазаны белой краской. Весь день горит электричество. Койки расставлены просторно. Уже пять лет тут живет чрезвычайка, а комната все еще не потеряла своего обывательского облика. Даже кафельная печь уютно смотрит из угла. Как только я вошел, меня с дальней койки окликнули приветствием. В камере оказался молодой поляк из той группы, с которой в ноябре я встретился в конторе Аванесова. За эти два месяца его успели выпустить на свободу и опять арестовать. Внушив доверие рассказом о собственных злоключениях, я скоро узнал историю своих соседей.
Один молодой рабочий, еще недавно социал-демократ отвел меня в сторону и конфузливо сознался, что попал за «липовые» документы: родные подвели. Рядом со мной помещался на койке благообразный, пожилой человек с громкой в советской России фамилией. Он привезен из Петербурга, где заведовал отделением Нобеля. Его обвиняют в том, что он продолжал до сих пор состоять на службе у Нобеля и получать от него деньги из Парижа, хотя, как известно, нобелевская нефть давно национализирована.
Наибольшее внимание обращал на себя высокий, стройный, с военной выправкой человек только на днях переведенный сюда из строгой одиночки. Крупная львиная голова, седая грива, которая не могла скрыть моложавости лица, большие, очень красивые руки, все изобличало голубую кровь и белую кость. Он оказался артиллерийским генералом и графом фон Э., по его словам, крупным землевладельцем Виленской губернии. Он уже давно передался на сторону большевиков и состоял военспецом при Академии Генерального штаба. Любопытную историю рассказал он:
— Несколько месяцев тому назад мы собрались кружком и решили как бы образовать новую политическую партию. Мы считаем себя марксистами, экономическими материалистами. Правда, мы отвергаем юного Маркса, не освободившегося от анархических иллюзий. Но зрелого Маркса, стоящего на почве эволюции, мы целиком принимаем. В применении к России мы исходим из факта коммунистической революции и на нем строим перспективы дальнейшего развития. Красная армия, воссоздание государственного; единства, возрождение мирового престижа — вот путь, по которому идет и должна пойти советская власть. И хотя мы не согласны с рядом деталей в системе управления, мы рассчитываем и здесь на эволюцию. В этом смысле наш кружок выработал программу и привлекло 30 человек в свою среду. Даже в «Известиях» была напечатана одобрительная заметка о нас. Мы назвались несколько неуклюже «эскамотистами», чтобы не назвать себя эволюционистами. Но вот, в один прекрасный день почти всех нас арестовали и держат в ужасных голодных условиях заключения…
Генерал особенно жаловался на плохое питание, хотя я должен сказать, что на этот раз в ВЧК кормили хорошо, а хлеба давали 11/2 фунта в день. На третий день меня перевели в другую камеру, где я нашел своих двух товарищей по неудавшейся поездке за границу. Оказывается, мы сегодня едем. Эта приятная новость была сообщена одному из товарищей. Но мед был испорчен большой ложкой дегтя.
— Мы хотели более чувствительно наказать вас, — сказали товарищу в конторе Чека, — и продержать вас подольше в тюрьме. Но, думаю, что вы уже достаточно наказаны.
— Как так? — недоумевая, спросил товарищ.
— А вот как, — последовал ответ, — как только вы скрылись, мы телеграфно распорядились арестовать всех ваших товарищей, выехавших в разные города для ликвидации дел. Арестовано свыше 30 человек.
— Да, мы достаточно наказаны!
— Надеюсь, вы телеграфировали об освобождении всех?
— Да, теперь они будут освобождены…
Мы сидим втроем в камере, читаем вслух по-немецки нашедшуюся в недрах Чеки книгу Метерлинка о мыслящих лошадях. Время томительно тянется. Наконец, в 8 1/2 часов вечера нас ведут в контору, туда приводят четвертого соучастника нашего преступления, молодую курсистку, нас торопят, говорят, что до отхода поезда осталось полчаса. Нашим близким дано знать, и они с вещами прибудут на вокзал. Мы садимся в блестящий черный автомобиль, мчимся во всю прыть по тускло освещенным московским улицам. Сопровождающий нас чекист неожиданно преображается: он по-европейски вежлив и предупредителен. Мы быстро пробегаем через вокзал, целуемся с близкими, осматриваем все ли в порядке — жены, дети, вещи, все уже в первом классе дипвагона, и мы едем за границу. Наши документы у дипломатического курьера и будут выданы нам на границе. В наше купе бочком всаживаются два молодых латыша, оказавшиеся агентами Чеки… Им поручено сопровождать нас до границы.
Впереди нас ждало еще одно непредвиденное приключение. Мы проехали русский пограничный пункт Себеж, подверглись таможенному обыску и проследовали дальше — к Латвии. Но с первой же латвийской станции Розеновское нас вернули назад… в Россию. Оказалось, что транзитная виза, выданная Латвийской миссией в Москве, уже просрочена. Нас выдерживали коммунисты во внутренней тюрьме в то время, как виза уже была получена, и срок ее истекал. Ничто не помогало. Дипломатический курьер хлопотал у латышей о нашем пропуске; случайно бывший в нашем вагоне, советский посол в Вене — Вронский ходил к полковнику с уговором. Нет, нам не разрешают ожидать продления визы даже в Розеновском. Извольте возвращаться в Россию назад! Пришлось подчиниться. Вещи нам удалось все же отправить в Ригу, оставили при себе только самое необходимое. Грустное было наше возвращение на родину в Себеж вагоном четвертого класса. Нас четверо высылаемых, один товарищ ехал с женой, а у другого большая семья: жена, двое детей 2-х и 4-х лет и няня. Особенно, конечно, угнетала нас
