Особое задание - Борис Харитонов

Каждый раз, встречаясь с Аккерманом, я дотошно расспрашивал его, пытаясь до мельчайших подробностей выяснить, от кого, каким образом, при каких обстоятельствах удалось ему собрать информацию, почти всегда очень важную и интересную. Доклады Аккермана свидетельствовали о том, что к каждой такой встрече он готовился обстоятельно и не приходил с пустыми руками.

Так и на этот раз взволнованный рассказ Ярослава о положении в столице свидетельствовал о глубочайшем кризисе и панике в рядах недавно могущественных и самоуверенных правителей протектората. Они понимали, что расплата близка.

Объятые ужасом перед наступающей Красной Армией, они старались попасть в руки американцев, с которыми надеялись найти общий язык. Видя в этом единственный путь к своему спасению, гитлеровские верховоды делали главнокомандующему американскими войсками в Европе генералу Эйзенхауэру различные предложения и авансы.

Свой первый зондаж в этом направлении протектор Франк провел через Рим. Он вызвал к себе епископа Пиху и при его посредничестве направил письмо папе римскому. Просил, чтобы папа ходатайствовал и содействовал вступлению англо-американских войск в Чехию.

Видя, что это не приносит желаемых результатов, Франк пошел на более решительный шаг и самолетом отправил к американцам особую делегацию чешских коллаборационистов.

После беседы с Аккерманом в Центр было отправлено короткое сообщение:

«29-4. Соколову. Немцы хотят сдать Прагу американцам. 27-4-45 г. доктор Франк выслал на переговоры к американцам в город Егер премьер-министра протектората Бинерта и министра Грибы. 28-4-45 г. министры вернулись обратно. Крылов».

Естественно, что это краткое сообщение вызвало в Центре большой интерес. Произошел дополнительный обмен радиограммами и спешно были приняты нужные меры.

Уже теперь, работая над этой повестью, я просматривал различные материалы, в том числе и книгу чешского историка Карела Бартошека «Пражское восстание 1945 г.», изданную в Праге в 1965 году. Там К. Бартошек утверждает, что о демарше Франка узнала также английская разведка в Чехословакии и сейчас же информировала Лондон.

Зная об этом, У. Черчилль старался толкнуть американцев на скорейший захват Праги. В послании президенту США Г. Трумэну Черчилль в конце апреля писал:

«…Можно почти не сомневаться в том, что освобождение вашими войсками Праги и как можно большей территории Чехословакии может полностью изменить послевоенное положение в Чехословакии и вполне может к тому же повлиять на соседние страны».

Вот почему, несмотря на согласование демаркационных линий, генерал Эйзенхауэр сообщил 4 мая начальнику Генерального штаба Красной Армии А. И. Антонову о своем намерении наступать на Прагу.

В пятом томе «Истории Великой Отечественной воины» говорится:

«…Антонов через британскую и американскую военные миссии в Москве передал Эйзенхауэру ответ. В нем говорилось, что оба берега Влтавы будут очищены от противника советскими войсками, для чего уже создана соответствующая группировка, которая приступила к проведению операций. В связи с этим заявлением американские войска были остановлены на линии Ческе Будейовице — Пльзень — Карловы Вары…»

Смерти у храбрых нет

У храбрых есть только бессмертие,

Смерти у храбрых нет.

В конце апреля поток различной информации от наших осведомителей стал особенно велик. Все самое ценное мы старались немедленно передать в Центр. Но некоторые материалы было просто невозможно передавать по радио. Да радисты и не могли подолгу торчать в эфире, — о гестапо нельзя было забывать ни на минуту.

Поэтому часть собранных материалов о проводимых врагом оборонительных мероприятиях местного характера оставалась неиспользованной. Различных схем, карт и чертежей набралась полная сумка. Каждое такое сведение, взятое в отдельности, не представляло большого интереса, но все они, вместе взятые, освещающие положение на большой территории, могли бы составлять необычайно ценную информацию для наступающих частей Красной Армии. Поэтому надо было переправить эти материалы через линию фронта.

Мы обсуждали различные варианты выполнения этой задачи и, наконец, пришли к решению напасть на аэродром авиационного завода в Хоцени, где проводились испытания самолетов, захватить один из новеньких «шторхов» и на нем переправить через линию фронта весь собранный материал.

Инженер Новак подробно объяснил нашему партизану, бежавшему из плена летчику Сергею Пургину, правила управления этим типом самолета. Вместе с Пургиным должен был улететь Богданов, чтобы лично доставить материалы в штаб фронта.

Одновременно было решено уничтожить остальные самолеты, так как на двух из них были установлены пеленгаторы для обнаружения и определения места работы наших радиостанций. Эти самолеты доставляли нам много беспокойства и вынуждали наших радистов постоянно менять место работы.

Перед тем как принять окончательное решение, хотелось самому побывать на аэродроме, увидеть все в натуре, а не на чертеже, не на схеме.

Проводить меня на аэродром взялся Станда Кулганек. Тридцатого апреля после полудня мы с ним выехали на велосипедах из села Срубы по дороге на Слатину.

На взорванном прошлой ночью мосту кипели восстановительные работы. Надо отдать должное немцам — в организации восстановительных работ они проявляли большую оперативность. Обломки разрушенного моста были убраны, с обеих сторон моста стояли два ремонтных поезда с запасами строительных материалов и механизмами. Мощный железнодорожный кран снимал с платформы огромные двутавровые балки. Рабочие подготавливали для них место на боковых опорах моста. Беспрерывно трещали пневматические молотки, скрежетали две большие бетономешалки.

Полюбовавшись издали на всю эту возню, мы, минуя село Слатина, по полевой дорожке проехали к одноколейной железной дороге Хоцень — Высоке Мыто.

Здесь, между железной дорогой и идущим параллельно ей шоссе, на обширном ровном лугу и размещался аэродром. Слева, в конце площадки, высились корпуса авиационного завода, впереди, у южного края аэродрома, виднелось просторное, без окон кирпичное здание с дугообразной крышей — ангар. Рядом с ангаром небольшая пристройка, на ней высокая мачта с полосатым матерчатым надутым, как кишка, флюгером.

Дорожка проходила возле самого края аэродрома, огибая ангар сзади. Кулганек знал, что здесь разрешается ездить местным жителям, и мы не спеша покатили по ней.

На площадке перед ангаром стояли два темно-зеленых «шторха» и возле них хлопотали несколько рабочих. Четыре немецких солдата в расстегнутых кителях, без пилоток сидели возле приставленного к стене ангара длинного стола и чистили оружие. В открытых широких воротах ангара стояли еще трое немцев. Задрав головы, они наблюдали за кружащимся над аэродромом «шторхом».

Всего на охране аэродрома, как рассказал Новак, было занято пятнадцать немцев. На ночь выставлялись два парных поста: один возле ангара, а второй — на другом конце аэродрома, у дороги от завода. Свободные от наряда немцы ночью отдыхали в бывшей кладовой для инструментов — небольшой утепленной комнатушке в углу ангара. Там был установлен телефон, соединенный с караульным помещением охраны завода.

И вот поздней ночью группа партизан отправилась к аэродрому. Руководил группой, как всегда, Саша Богданов.

Говорят, что человек предчувствует свою гибель, что всегда можно заметить у него на лице какую-то таинственную печать близкой смерти: необычную бледность, налет непонятной грусти, даже тоски, какую-то рассеянность, отрешенность.

Не знаю. Сам этого не замечал. Скорей всего люди видят обычные проявления человеческой психики и лишь потом, после того, как произойдет непоправимое, задним числом вспоминают то, чему, не случись беды, не придали бы никакого значения.

В тот вечер накануне 1 мая 1945 года Саша Богданов, отправляясь на последнее в своей жизни задание, был, как всегда, в отличном расположении духа. Еще бы! Предстояла опасная, а значит, и интересная операция на аэродроме, потом необычный ночной перелет на захваченном у врага самолете, а затем, уже утром — встреча со своими там, за линией фронта…

Мы все тогда завидовали Богданову и Пургину: ведь этот первый день мая будет для них настоящим праздником, днем встречи со своими войсками.

…Еще с вечера все небо покрылось серыми облаками. К полуночи начал накрапывать мелкий дождь. Богданов не спешил. Под утро бдительность часовых будет ниже, да и вылетать нужно не раньше трех часов. Пургин предполагал, что сразу после взлета он возьмет курс на северо-восток и через час, уже на рассвете, когда фронт будет позади, сядет на первом подходящем поле.