Призрак в мундире - Александр Александрович Тамоников
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Я ведь не хирург, я обычный сельский терапевт, – грустно сказал старик.
– Папаша, я житель городской, и образование у меня высшее, – покачал головой Коган. – Я хорошо знаю, что хирургию вы все изучали в медицинском институте. Что специализация у вас была на старших курсах и в ординатуре. А уж как аппендицит вырезать и как шов наложить, все вы знаете. Я ж не в окулисты тебя сватаю, не в кардиологи. Достань пулю, зашей рану, сделай что-нибудь, чтобы не воспалилась рана. Ты же можешь, папаша, я знаю. Я бы и сам сделал не задумываясь. Да только понимаю, что вреда будет больше от моей операции. А этот человек мне недавно жизнь спас. Мою пулю он получил. Фактически меня закрыл собой. Так-то вот, папаша.
– Но у меня ничего нет! – старик схватился в отчаянии руками за голову. – Один тупой кухонный нож и все. Я же не могу им делать операцию. А кроме скальпеля нужно еще много чего.
– Доктор, – Борис положил руку на локоть старика. – Скажи, что нужно, скажи, где это есть. Мы достанем!
Старик посмотрел на Когана странным взглядом. Как будто впервые увидел человека, который готов на все ради другого. Как будто снова увидел, что в мире есть нормальные люди, советские люди, что не все потеряно, не погибла Родина. Потому что вот он пришел. Пришел настоящий, смелый, готовый на все ради товарища, а значит, и Родины.
– Я напишу вам. Только где вы возьмете необходимые мне инструменты и медикаменты… – заторопился старик.
– Тут до войны была неподалеку больница?
– Какая там больница! Фельдшерский пункт. А как фашист пришел, так и не осталось там ничего, – старик вздохнул. – Эшелон немецкий стоит на запасных путях. Отцепили несколько медицинских вагонов. Не знаю уж, госпиталь передвижной или еще что.
– Где? – сразу ухватился за эту мысль Коган.
– Да километра два отсюда. Станция Тепловка.
– Хорошо, старик, разберемся! Раненого куда нести?
– В дом нельзя, – замотал головой хозяин. – Бывает, что немец наведывается. Посмотрят, что мы неопасные, и уезжают. Пару раз в карьер ходили. Так с краю постреляли по ржавому экскаватору, по «полуторке» сгоревшей и убрались восвояси. Туда, в карьер, надо. Там склад есть один, он в породе сделан, вроде как в пещере. Там трансформаторная была, склад инвентаря. Там и лежанка есть, и из одежды кое-что осталось, одеяла старые.
Схватив список, который на листке ученической тетради старик написал химическим карандашом, Коган выбежал на улицу и поспешил к деревьям, за которыми его ждал Сосновский.
– Как тут, тихо?
– Да тихо, тихо, – нетерпеливо ответил Михаил. – Узнать что-нибудь удалось? Живет там кто-нибудь?
– Живет, старик один, врач бывший, я его уговорил, сделает операцию. Дело несложное. Сложность в другом, что у него вообще ничего нет для операции. Ножа приличного, не то что скальпеля. А надо гляди сколько всего. Вот, список написал.
– И где мы это возьмем? Он что, полоумный, этот твой старик?
– Есть вариант, Миша! – проговорил Коган. – Тут не очень далеко станция есть. Тепловка. Там стоят на запаснике несколько медицинских вагонов. То ли передвижной госпиталь, то ли еще что. Спрячем здесь, у старика, Майснера, а ночью наведаться можно.
– Ночью? – Сосновский с сомнением посмотрел на Когана. – Дотянет Майснер до ночи? Температура, заражение начнется или уже началось. Вот что Борис, несите раненого к врачу, а я на станцию. Я в форме, документы вроде не подводят. Сделаю что смогу.
– Ты что, один отправишься? – удивился Коган. – Давай хоть я с тобой пойду.
– Куда ты без формы и без знания языка! Нет, Боря, веди сюда остальных, а я скоро. Что-нибудь придумаю.
Через полчаса Майснера доставили к старику. Он провел разведчиков в карьер и показал штольню, в которой можно было спрятать раненого. Разведчики быстро соорудили постель, уложили немца. Буторин из старых банок и остатков отработанного масла изготовил светильники. Старик, качая головой, начал осматривать Майснера.
– Вроде бы опасного ничего нет, но случиться может всякое. Организм у вашего товарища сильный, но предел есть у всякого организма. Достанете инструмент и лекарства, попробуем спасти его.
И тут Майснер открыл глаза и пробормотал что-то по-немецки. Врач опешил. Он поспешно поднялся на ноги и непонимающе посмотрел на разведчиков. В глазах старика снова появилось недоверие, даже паника. Шелестов подошел к нему, взял под руку и вывел на солнечный свет.
– Как вас зовут, папаша?
– Дмитрий Алексеевич. Артамонов моя фамилия, – угрюмо ответил старик. – А товарищ ваш, значит, немец? Фашист? Значит, фашиста спасать хотите?
– Вы, товарищ Артамонов, не делите людей на черных и белых, – посоветовал Максим. – Не каждый рождается академиком, не каждый рождается учителем или летчиком. Его таким делает жизнь, интерес, развитие. Фашистами тоже не рождаются, как не рождаются пацифистами. И в Германии, сколько бы у нас с вами к ней ни было ненависти, тоже живут не только фашисты. Вы что думаете, что полмиллиона коммунистов, что пошли за Тельманом, они все убиты и в тюрьмах? А сколько еще тех, кто не стал коммунистом, но все равно не принял нацизм как свою идеологию? Только молчат они, боятся. Но есть такие, кто не боится и сражается с фашизмом, с гитлеризмом. В Германии много антифашистов, много тех, кто сомневается, кто против владычества немцев над всем миром. Потому что понимают, что завоевание такого владычества связано с истреблением других народов, с горем, которое сеет нацизм по всей земле.
– Значит, он коммунист? – кивнул Артамонов
