Инес души моей - Исабель Альенде

— И по словам нашего разведчика, они хотят захватить всю землю, от вулканов до моря, от пустыни до конца мира, хотят основать много деревень. Они жестоки, а их токи, Вальдивия, очень хитер. Говорю вам, еще никогда у мапуче не было таких сильных врагов, как эти бородачи, прибывшие издалека. Сейчас их лишь небольшое племя, но они придут еще, потому что у них есть крылатые дома, которые перелетают через море. И сейчас я прошу, чтобы люди сказали, как нам следует поступить.

Вперед выступил другой токи, попрыгал на месте, потрясая оружием, испустил гневный вопль, а затем объявил, что он готов идти войной на уинок, убить их, вырвать у них сердца и съесть их, чтобы получить их силу, сжечь их жилища, забрать их женщин, ведь иного решения нет, кроме как предать их всех смерти. Когда он закончил говорить, в центр вышел третий токи и сказал, что весь народ мапуче должен объединиться против этого врага и избрать токи из токи, ньидольтоки, чтобы он руководил войной.

— Господин наш Нгенечен, мы просим тебя помочь нам победить уинок: утомлять их, изводить, не давая им ни спать, ни есть, пугать, следить за ними, устраивать ловушки, отбирать оружие, разбивать им черепа нашими палицами — вот чего мы просим, господин наш.

Снова заговорил первый токи и сказал, что нельзя торопиться, надо вести войну терпеливо, ведь уинки — как сорная трава: чем больше их режешь, тем больше побегов появляется. Эту войну будут вести они, их дети и дети их детей. Прольется много крови мапуче и много крови уинок, пока ей не настанет конец. Воины подняли копья, и из их груди вырвался долгий крик одобрения: «Война! Война!» В этот момент перестал моросить дождь, облака расступились и на фоне голубого неба показался величественный силуэт кондора, медленно пролетающего над мапуче.

В начале сентября мы поняли, что наша первая зима в Чили подходит к концу. Погода улучшилась, и на молодых деревьях, которые мы пересадили из леса на улицы города, набухли почки. Зимние месяцы дались нам тяжело не только из-за нападений индейцев и заговора Санчо де ла Оса, но и из-за чувства одиночества, которое часто нас одолевало. Нам было интересно, что сейчас происходит в остальных частях мира, не завоевали ли испанцы еще какие-нибудь территории, не изобретено ли чего-нибудь нового, здравствует ли наш император, который, судя по новостям, дошедшим до Перу пару лет назад, немного тронулся рассудком. Безумие было в крови нашего венценосного семейства, достаточно лишь вспомнить несчастную мать государя — запертую в Тордесильясе безумицу.

С мая по конец августа дни были короткие, темнело около пяти часов пополудни, и ночи казались бесконечными. Мы старались использовать весь световой день и работали до последнего луча солнца, а потом приходилось уходить по домам, где все — хозяева, индейцы, собаки и даже домашние птицы — собирались в одной комнате, освещенной одной свечой и согретой теплом жаровни. Каждый пытался найти себе какое-нибудь занятие, чтобы скоротать вечерние часы. Капеллан собрал хор янакон, чтобы с помощью пения укреплять их веру. Агирре развлекал нас своими забавными историями из жизни ловеласа и смешными солдатскими песенками. Родриго де Кирога, который поначалу все больше молчал и держался даже застенчиво, когда на него находило настроение, становился вдохновенным рассказчиком. Книг у нас было очень мало, и мы знали их все наизусть, но Кирога брал персонажей одной истории, переносил в другую, и так получалось бессчетное множество разнообразных сюжетов. Все книги нашей колонии, кроме двух, были из числа запрещенных инквизицией, а вариации Кироги получались гораздо более дерзкими, чем эти книги были изначально, так что слушать его было греховное удовольствие, а потому особенно любимое. Кроме того, мы играли в карты; этой слабости были подвержены все испанцы, а в особенности наш губернатор, которому к тому же в игре сопутствовала удача. Мы не делали денежных ставок, чтобы не давать лишнего повода для ссор, не быть дурным примером для наших слуг и не выставлять напоказ свою бедность. Еще по вечерам играли на гитаре, читали стихи и с большим воодушевлением вели беседы. Мужчины вспоминали битвы и полные удивительных совпадений приключения, в которых им довелось участвовать. Педро снова и снова просили рассказать о подвигах маркиза де Пескары; солдаты и слуги не уставали восхищаться хитростью, к которой прибег маркиз, когда накрыл свою армию белыми простынями, чтобы его люди не были заметны на снегу.

Капитаны собирались — в том числе в нашем доме, — чтобы обсуждать законы нашей колонии, ведь создание их было самой важной задачей губернатора. Педро желал, чтобы в основе чилийского общества лежала законность, а те, кто будет стоять во главе его, были пропитаны духом служения народу. Он настаивал на том, что никакие общественные посты не должны подкрепляться жалованьем, тем более — пост губернатора, потому что служение народу есть не что иное, как обязанность и высшая честь. Родриго де Кирога полностью поддерживал такой подход, но, кроме них двоих, никто не разделял этих высоких идей. Дохода с земель и имений, которые были розданы самым усердным участникам конкисты, будет более чем достаточно, чтобы в будущем жить безбедно, уверял Вальдивия, — хотя пока что это были только мечты, — и чем больше у человека собственности, тем больше должен он заботиться о своем народе.

Солдаты откровенно скучали: они упражнялись во владении оружием, совокуплялись со своими наложницами и сражались, когда выпадал такой случай, но, помимо этого, делать им было нечего. Строительством города, посевами и уходом за животными занимались только женщины и янаконы. Мне не хватало дня, чтобы переделать все дела: нужно было обихаживать собственный дом и всю колонию, лечить больных, заботиться о посадках, птицах и скоте, учиться чтению у брата Гонсалеса де Мармолехо и языку мапудунгу у Фелипе.

Вместе с благоуханным весенним ветерком на нас нахлынула волна оптимизма. Далеко позади остались страхи, которые одолевали нас совсем недавно при мысли о полчищах Мичималонко. Мы чувствовали себя сильнее, несмотря на то что после побоища в Марга-Марга и Конконе и казни четверых предателей у нас осталось всего сто двадцать солдат. Сантьяго практически без потерь пережил грязь и ветродуй зимних месяцев, когда нам приходилось ведрами вычерпывать воду из домов; но дома выдержали этот потоп, и люди были здоровы. Даже наши индейцы, которые, бывало, умирали от обычной простуды, пережили зимнюю непогоду без особого труда.

Мы распахали земельные наделы и посадили мастиковые деревья, которые я тщательно укрывала от холодов. У животных уже прошел брачный период, и мы подготовили загоны для поросят, жеребят и лам, которые должны были скоро родиться. Было решено, что как только грязь подсохнет, мы начнем делать необходимые оросительные каналы и даже подумывали о строительстве моста через реку Мапочо, который соединил бы город с имениями, находившимися вокруг, но сначала нужно было закончить постройку церкви. В доме Франсиско де Агирре было уже два этажа, и здание продолжало расти; мы посмеивались над Агирре: у него было больше индианок и тщеславия, чем у всех остальных солдат, вместе взятых, и, видно, он хотел, чтобы его дом был выше церкви. «Этот баск считает себя выше Господа Бога», — говорили про него солдаты. Все женщины в моем доме всю зиму шили и обучали других женщин разнообразным домашним делам. Испанцы, всегда тщеславные и внимательные к внешнему виду, воспряли духом, увидев свои новые рубашки, аккуратно заштопанные штаны и починенные куртки. Даже Санчо де ла Ос вдруг перестал пытаться устраивать заговоры из темницы. Губернатор объявил, что скоро мы возобновим строительство бригантины, снова начнем мыть золото и отправимся на поиски серебряной жилы, о которой говорил вождь Витакура и которая на поверку оказалась в высшей степени неуловимой.

Весенний оптимизм продлился недолго: в начале сентября мальчик-индеец Фелипе принес известие, что вражеские воины продолжают прибывать в долину, что там собирается большое индейское войско. Сесилия послала своих служанок, чтобы они проверили, так ли это, и они подтвердили то, что Фелипе знал будто по наитию, и добавили, что человек пятьсот стоят лагерем в пятнадцати-двадцати лигах от Сантьяго. Вальдивия собрал своих верных капитанов и решил в очередной раз напасть на врага раньше, чем тот успеет подготовиться к битве.

— Не уезжай из Сантьяго, Педро. У меня дурное предчувствие, — взмолилась я.

— У тебя, Инес, всегда дурные предчувствия в таких случаях, — ответил он тоном снисходительного отца, который я терпеть не могла. — Мы привыкли сражаться с врагом, в сотни раз превосходящим нас численностью, так что пятьсот дикарей для нас просто детские игрушки.

— Но в других местах их может прятаться гораздо больше.