Проституция в Петербурге: 40-е гг. XIX в. - 40-е гг. XX в. - Наталия Лебина

Подобные репрессивные акции в связи с неопределенностью критериев проституции и при отсутствии государственной системы ее регистрации нередко калечили людские судьбы. В качестве примера можно привести историю некой В., дочери кронштадтского рабочего. В январе 1922 г. в возрасте 18 лет она оказалась безработной. В то время В. встретилась с матросом Балтийского флота, молодые люди стали жить вместе, но официально в брак не вступали. Однажды они заночевали у подруги и попали под проверку. Выяснив, что В. безработная, ее поставили на учет как проститутку, в результате по решению погранотделения ГПУ девушку выслали из Кронштадта, где оставались ее престарелые родители, в Тверскую губернию. Позднее В. поселилась в Петрограде, но работу найти не смогла, голодала. На бирже труда ее как приезжую регистрировать (оказывались и в «закрытый» город Кронштадт вернуться не разрешили. Нельзя спокойно читать слезные просьбы матери о дозволении жить с дочкой. В марте 1924 г. и сама девушка умоляла совет по борьбе с проституцией «помочь вернуться в Кронштадт к родным и не дать погибнуть».

Почву для произвола создавало и отнюдь не редкое использование чинами милиции своего служебного положения в корыстных целях. Как свидетельствуют архивные документы, во время внезапных облав проверяющие порой заставали постового или участкового надзирателя на квартире у продажной женщины. Даже в официальном отчете комиссии по делам несовершеннолетних за 1923 г. отмечалось, что малолетние проститутки умеют ладить с милиционерами и «ублажать» их. А вот еще один характерный документ того времени — заявление председателя правления школы командного состава уголовного розыска и милиции своему начальству, в котором, в частности, сообщалось, что до 50% посещающих клуб составляют нежелательные лица и «большей частью это уличные элементы — женщины, попадающие под 171, 176 ст. УК (подразумевались проститутки. — Н.Л.), — проводятся членами клуба, защищающими этих «милых особ»… после чего безусловно завязывается знакомство с теми лицами, с которыми рабоче-крестьянская милиция ежедневно ведет упорную борьбу»[293].

Впрочем, подобные обстоятельства мало смущали руководство петроградской милиции, и в частности И. К. Серова. В начале ноября 1923 г. он предложил губкому РКП(б): «Признать самой правильной и рациональной мерой борьбы с проституцией — административную высылку из пределов города и губернии всех проституток-профессионалок… Одновременно с привлечением к ответственности замеченных в хулиганстве производить их обязательное медицинское освидетельствование и всех больных изолировать в лечебных заведениях. Эту меру проводить вообще в отношении всех уличенных в болезни проституток»[294]. Данный документ, как представляется, свидетельствует о правовой неразберихе и неизбежном ее следствии — нарушении прав личности. Активность местных милицейских начальников была несколько приостановлена присланной из Москвы «Инструкцией органам внутренних дел по борьбе с проституцией». В ней указывалось, что не подлежат «никаким преследованиям и принудительному медицинскому освидетельствованию проститутки, занимающиеся промыслом в пределах своего постоянною жилья», а все меры милиции должны обязательно согласовываться с местными советами по борьбе с проституцией. Инструкцию подписал нарком внутренних дел А. Белобородов.

Но даже приказ наркома подействовал не сразу. Еще в декабре 1923 г. начальник 5-го отделения милиции рапортовал в управление, что «впредь до ликвидации сборищ проституток на углу Пр. 25-го Октября (Невского) и Лиговки и Пр. 25-го Октября и Пушкинской» с шести до двенадцати вечера будут выставлены посты с целью «недопущения скопления проституток»[295]. И все же весной 1924 г. высылка гулящих женщин из Ленинграда была отменена; их теперь задерживали, как правило, лишь за совершение уголовно наказуемых действий.

Однако начиная со второй половины 20-х гг. репрессивные меры в отношении женщин, заподозренных в проституировании, вновь усилились. В октябре и декабре 1925 г. НКВД РСФСР провел межведомственные совещания, на которых представил свой проект «Тезисов по борьбе с социально-паразитическими элементами», встретивший серьезную критику Наркомздрава. Но состоявшееся 10—14 января 1926 г. совещание наркомов внутренних дел союзных и автономных республик СССР признало необходимым ввести в законодательном порядке правила, по которым отдельные социально-паразитические элементы (профессиональные проститутки и нищие), являющиеся наиболее социально опасными для общества, подвергались бы изоляции в специальных колониях. Совещание также постановило усилить борьбу с притоносодержателями, приравняв к ним лиц, предоставляющих свои квартиры с целью разврата, и производить принудительное лечение венерических больных в случае их отказа. Работники НКВД склонны были признать социально опасными всех женщин, ведущих легкомысленный образ жизни.

В результате проведенных во второй половине января переговоров с Центральным советом по борьбе с проституцией удалось прийти к своеобразному компромиссу. Совет, в очередной раз отвергнув высылку проституирующих особ в другие города, вынужденно согласился с идеей организации трудовых колоний, но лишь для социально опасной категории проституток (главным образом связанных с преступным миром) и «с обеспечением гарантий против расширительного толкования и возможных злоупотреблений»[296]. Совет также поставил условие обязательности судебного приговора и для направления в колонию. В итоге за соответствующими административными органами признавались права «входить в суд с предоставлением о признании отдельных паразитирующих элементов социально опасными» с последующей их изоляцией.

В сентябре 1926 г. НКВД разработал и представил в Госплан для включения в готовящийся генеральный план борьбы с социальными аномалиями проект организаций трудовых колоний с принудительной работой и специальным режимом для 3 тысяч «особо злостных» проституток, который был встречен там вполне благосклонно. Кроме того, ВЦИК и СНК РСФСР решением от 9 августа 1926 г. дополнили Уголовный кодекс новой статьей, по которой лишением свободы на срок до 1 года каралось «заведомое постановление другого лица в опасность заражения венерической болезнью» независимо от того, произошло заражение или нет. В октябре Совнарком в принципе принял постановление о принудительном освидетельствовании и лечении венерических больных, находящихся в заразном периоде, предложив Наркомздраву уточнить категории населения, подпадающего под него. Среди установленных вскорости 8 категорий упоминались и лица, «ведущие, по сведениям органов административного надзора, Такой образ жизни, при котором они могут стать источником массового распространения болезней». Это постановление в дальнейшем также начало использоваться для преследования проституток.

И все же социалистическое государство по-прежнему избегало прояснения своей правовой позиции в отношении института проституции, карая за занятие ею с помощью косвенно касающихся публичных женщин юридических актов. На уровне же общественного сознания идея насильственного репрессивного искоренения института продажной любви поддерживалась. Так, в 1931 г. одна из участниц совещания женщин—членов ЦИК СССР и ВЦИК говорила: «На сегодня безработицы нет, а еще имеются кадры проституток. Здесь одна из товарищей говорила, что надо создавать профилактории и т. п. Занимались этой филантропией, хватит. Надо не филантропией заниматься, а издавать такой закон, который преследовал бы проституцию как уголовное преступление. Это будет не филантропия, а в корне подобреет проституцию…»[297] Но властным структурам более простым казался путь объявления продажных женщин сознательными классовыми врагами. Довольно распространенным в то время было мнение, выраженное известным публицистом-социологом Д. И. Лассом: «Всех социально запущенных и отказывающихся от работы проституток следует рассматривать как дезертиров трудового фронта, как вредителей нашего строительства. Для них остается один путь исправления — изоляция и принудительное перевоспитание»[298].

Репрессивная деятельность милиции усиливалась. Формально основанием для этого явилось постановление ВЦИК и СНК РСФСР от 29 июля 1929 г. «О мерах по борьбе с проституцией». Женщин, согласно весьма расплывчатой формулировке постановления, «стоявших на грани проституции», административные органы теперь почти на законных основаниях отлавливали в ночлежках, на барахолках, на вокзалах, в ресторанах. Появились даже своеобразные «секретные агенты», специализировавшиеся именно на выявлении особ, занимавшихся сексуальной коммерцией. В ленинградской милиции известностью пользовалась начальница одного из районных отделений НКВД П. И. Опушонок. Она сама выслеживала проституток в районе Лиговки. Волна репрессий буквально захлестнула город. С 1933 г. милиция начинает проводить систематические операции по очистке «города Ленинграда» от «паразитического элемента», а всего за 1934-1935 гг. было задержано и прошло через специальные комиссии почти 18 тыс. человек. Одновременно власти пытались очистить город и посредством паспортизации. Не получившие заветный документ не имели права проживать в Ленинграде.