Шторм и штиль - Дмитро Ткач

— Да что же это я? — спохватилась молодая женщина. — Сейчас будет на столе, Григорий Павлович.

— Сиди, сиди, — остановила ее Мария Васильевна, — я сама принесу.

Вышла и через минуту возвратилась с чаем. Хоть и старенькая, а подвижная, сноровистая, видно, что никогда не пользовалась чужими услугами, все делала своими руками.

Вербенко отпил из чашки, оживился, и глаза у него заблестели.

— Вы, Юрий Николаевич, думаете, что я не вижу, не замечаю ваших отношений с Лавровым?

Юрий покраснел, как школьник.

— Какие такие особенные отношения, товарищ капитан третьего ранга?

— Не хитрите. Я все вижу… — погрозил пальцем Вербенко. — Он назначен командиром корабля раньше вас, и, кажется мне, было время, когда кичился перед вами: «Вот какой я моряк опытный, а что ты по сравнению со мной?» А вы метались из стороны в сторону, искали, ошибались. А когда у вас дела стали налаживаться, Лавров показал себя…

— Как? — не сдержался Юрий, не ожидавший, что замполит заговорит об этом.

— Как? Ну, это вы лучше меня знаете, — и улыбнулся лукаво. — А то, что вы сегодня так поговорили с ним, это хорошо. Теперь этот разговор нужно сделать достоянием гласности… И не смотрите на меня удивленными глазами. Ясное дело, не в стенографической записи, а в форме договора о социалистическом соревновании. Вот сейчас вместе и напишем все, что надо.

Убрав со стола, женщины ушли в другую комнату смотреть телевизор, а Вербенко с Юрием долго сидели вдвоем.

Прощаясь, Вербенко неожиданно спросил:

— Не хотите ли немного пройтись, Юрий Николаевич? Морем подышим перед сном…

7

Они шли вдоль Артиллерийской бухты. Дороги или тропинки тут не было. Земля неровная, каменистая. Под ногами шелестит бурьян. Стремительно спускается к морю зубчатый берег. Море внизу отдыхает, спит и колышет на волнах ласково-синеватый отблеск луны.

— Мы привыкли к именам, — вдруг заговорил Вербенко. — Ушинский, Макаренко. Конечно, великие педагоги, таланты… А ваша мама — тоже талант. Как хорошо она о дереве сказала, просто и ясно.

— Всю жизнь отдала школе…

Сейчас Юрий не смог бы сказать: «Товарищ капитан третьего ранга» — он разговаривал с Вербенко, как с близким человеком.

— Спустимся к морю? — неожиданно предложил Григорий Павлович.

Юрий заколебался.

— Трудно тут. Сорваться можно.

— Ну, мы с вами не упадем, — Вербенко улыбнулся, стекла его очков блеснули в темноте.

Спустились по крутому склону, остановились возле самой воды. Долго стояли молча, вдыхая солоноватую морскую прохладу, прислушиваясь к приглушенному шуму волн.

— Вы тоже талантливы, Юрий Николаевич, — вдруг заговорил Вербенко. — Были у вас ошибки. Наверное, и еще будут, как у каждого человека. Но вы умеете их понять, оценить. Для этого тоже нужен талант.

— Что вы, Григорий Павлович. Я рядовой, таких миллионы.

Вербенко недовольно поморщился.

— Не то сказали. Не те слова… Разве «простые», «рядовые» победили в прошедшей войне? Нет, победили люди-творцы. И те, что погибли, и те, что в живых остались. А города, заводы, села, кто отстраивал? А новые гигантские заводы, домны, атомные корабли и электростанции? Кто их создал? Тоже «рядовые», «простые»?

Совсем разволновался Вербенко, а Баглай, желая успокоить его, осторожно спросил:

— Вам не холодно?

— Нет, нет, — машинально ответил замполит. — Вначале я вас не понимал. Думал: нацепил лейтенантские погоны и считает себя готовым командиром. Да еще эта история с Соляником… Но вы сумели через себя перешагнуть. Вот в чем корень. Человека цените, значит, понимаете, что он — не «простой», не «рядовой»…

Он некоторое время шел молча.

— Вот перед нами море плещется… Когда мы с вами шли к Андрею Солянику на свадьбу, вы сказали, что с берега море вам кажется каким-то другим. Временами и мне оно представляется необычным. Для нас с вами море всегда таит в себе неведомое, и надо научиться разгадывать его загадки. Сами знаете, наш Военно-Морской флот вышел на просторы Мирового океана. Месяцами моряки на берегу не бывают. В их руках — сложные машины, и гидроакустика, и пеленгация, и атомные сооружения. Если досконально не освоишь всю эту технику на берегу, то в море поздно будет…

— Но ведь мы же не ходим в Мировой океан, товарищ капитан третьего ранга, — уже официально возразил Юрий Баглай, почувствовав, что разговор начинает приобретать служебный характер, но еще разрешая себе определенную вольность.

— Пока что не ходили. А прикажут — пойдем. Поэтому не тратьте попусту предпоходное время. Давайте своим подчиненным побольше сложных упражнений. Помните всегда: выходя в море, вы должны быть каждую секунду готовы к бою. Вы — военный моряк и не можете этого не понимать.

— У меня что-нибудь не в порядке, товарищ капитан третьего ранга? — Теперь в голосе Баглая слышалась настороженность и даже тревога.

— Если по уставу, то все в порядке. Но я жду от вас поиска. Вы еще молоды. У вас светлый ум. Как раз теперь и надо искать. Пусть не засасывает вас обыденность, не удовлетворяйтесь служебными стандартами… Вы не обиделись на меня?

— Спасибо, Григорий Павлович. Есть о чем подумать.

Возвращались пологой тропинкой. Извиваясь между камнями, она вывела их наверх. Вербенко шутил:

— Вы меня, старика, как альпиниста, заставили по скалам к морю спускаться («Сам же этого захотел», — подумал Юрий Баглай), а я, как видите, и другие стежки-дорожки знаю. Я тут частенько бываю, когда на берегу ни одного человека не встретишь. Брожу и думаю.

— О чем же, Григорий Павлович, если не секрет? — осмелился спросить Баглай.

— Гм, о чем… О моей жизни, о вашей…

Ему все же нелегко, было подниматься в гору. Баглай слышал его тяжелое дыхание. Наверху замполит остановился передохнуть и снова заговорил:

— Нередко теперь молодые люди презирают старших: «Ой, какие вы старомодные! Вы уже отживаете свой век! Мы сделаем такое, чего вы, деды наши и даже отцы, еще не видели и не слышали!» И они действительно многое делают. А сколько еще неизведанного! Молодежи работы хватит… Но и мы, пожилые люди, еще не вышли в тираж, не обросли ракушками, что-то знаем и что-то умеем.

Вербенко помолчал немного и тихонько засмеялся.

— Думаю, думаю… Знаете, здесь, когда я один, мне стихи вспоминаются. Я много их помню — и старых, и военных, и сегодняшних. Но почему-то приходят в голову те, что ребенком еще в школе учил. И не подумал бы, что они где-то в закоулках памяти залежались. Еще десять лет назад, если бы мне предложили: «Ну-ка, прочитай стихотворение, что в пятом классе учил», не вспомнил бы, а сейчас они меня преследуют… С чего бы это, Юрий Николаевич?

— Память бесконечна, Григорий Павлович.

— Верно, верно, — согласился Вербенко. Он взглянул на часы. Было за полночь. — Идите домой, а я немного побуду тут. — И улыбнулся. — Может, еще какое-нибудь стихотворение вспомню.

«Старик или не старик? — думал о Вербенко Юрий Баглай, возвращаясь домой. — Старики ко всему равнодушны, только уюта, покоя хотят, а у него — вон какие беспокойные мысли… Нет, не старик… Конечно, не ради того приходил, чтобы посидеть в теплой хате. Ради меня приходил! Спасибо вам, Григорий Павлович, мой дорогой замполит, товарищ капитан третьего ранга!»

8

Юрий всегда носил ключ от квартиры в кармане. Вошел он стремительно, быстро, обнял Полю и коротко бросил:

— Через пять часов выходим.

Лицо озабоченное. Говорит короткими, отрывистыми фразами.

— Юра, что с тобой? Разве тебе впервые идти в море?

— Подводная лодка, Поля, будет не условная, а настоящая. И задание я получил необычное. Мне поручено найти ее и защитить от «противника». И кто же мой «противник», как ты думаешь? Лавров… Наверное, Курганов нарочно нас «противниками» сделал, зная, что мы соревнуемся… Защитить… А как защитить? Задача со многими неизвестными. Но тут еще одно, Поля.

Она смотрела на Юрия вопросительно и немного испуганно.

Мне придется быть на месте гибели моего отца, неподалеку от того берега, на который он высаживал десант… Поля, я беру на борт дядю Федора.

— Кто тебе разрешит? О чем ты говоришь, Юра? Военный корабль. Боевое учение…

— А Запорожец кто? Разве не военный моряк? Одним словом, Курганов уже разрешил. Сказал коротко: «Возьмите старого боцмана…» Ты меня извини, я сейчас побегу к дяде Федору.

— Почему же «извини»? Конечно, беги… Надолго идешь в море?

— Не знаю. Это станет известно позже… А почему ты такая? Ты чего-то недоговариваешь? Я вижу.

— Вот как бывает: ты — в море, и я — в море… Звонил профессор Санжаровский, спрашивал, как я себя чувствую.

— И что же ты ему сказала?

— Работать хочу… Вот так и сказала. Пойми меня, Юра, время не ждет. Потом не догонишь.