Тайна Соколиного бора - Юрий Збанацкий

«Дешево отделался», подумал Горский. Легкая улыбка еще блуждала по его бледному лицу, но сразу погасла, когда он вспомнил о Николае. «Жаль парня, хороший был боец!»

Комиссар медленно шел по лагерю. Мороз крепчал. В клубах густого пара замерли белые, словно вылепленные из ваты, неуклюжие молодые сосны; длинные, покрытые инеем ветки берез свисали вниз серебряными нитями серпантина. Сквозь морозный туман едва просвечивал маленький, бледный диск солнца. Дул холодный ветер, неся мелкую снежную пыль.

Встречая комиссара, партизаны радостно приветствовали его. С каждым шагом он ступал тверже, чувствуя, как снова наливается силой его тело. Подойдя к месту, где тропинка разветвлялась, он остановился. Куда пойти? Вспомнив, что Павел Сидорович, секретарь партбюро отряда, проводит во второй роте политзанятия, он направился туда.

Но до второй роты комиссар не дошел. Из-за заснеженных деревьев появился Павел Сидорович, который уже возвращался в штаб.

— А, Платоныч! Вышел в рейд? Здорово! Ну, как себя чувствуешь? Не рано ли еще?

— Чувствую себя чудесно.

— Знаю, как чудесно, — сам плавал в такой купели.

— Провел политзанятия?

— Провел. Рассказывал о партизанах восемьсот двенадцатого года. Интересовались Давыдовым, его стихами. А я, к сожалению, ни одного не помню.

— Спроси Любу, она знаток литературы…

Закурив, они, повернули обратно. По дороге совещались о том, какой вопрос поставить на заседании партбюро. Внезапно они оборвали разговор и остановились прислушиваясь. Откуда-то сбоку донеслось громкое, восторженное «ура».

— Воюет детвора, — улыбнулся комиссар.

— Это, наверное, Тимка их военизирует. Боевой парнишка! Утащил у старосты из хаты кур, а потом все беспокоился, не сочтут ли это кражей. Забавный!

— Нет, Тимка — ни на шаг от Ивана Павловича. Это, наверное, тот, «генеральский сынок». Видно, горячий хлопец.

При воспоминании о Викторе комиссар почувствовал, как что-то радостное, теплое подступило к сердцу. Вспомнил о нем, а перед глазами опять стоял сын.

— Шум они подняли. Это не годится, — сказал Павел Сидорович.

— А ну, идем к ним! Интересно. Не могу я, Павло, равнодушно относиться к этим беспокойным молодым гражданам. Так, кажется, и поиграл бы с ними в снежки!

С трудом шагая по глубокому снегу, пригибаясь под низко нависшими ветками деревьев, они пошли туда, откуда доносились голоса. Снег, срываясь с сосен, покрывал их плечи, попадал за шею, набивался в густой мех шапок и воротников. Освобожденные от груза сосны кивали им вслед своими ветками.

Подойдя к поляне, Михаил Платонович и Павел Сидорович остановились за деревьями. По глубокому снегу носились ребята, летели снежки, мелькали раскрасневшиеся, счастливые лица. Михаил Платонович тоже заулыбался, в глазах его зажглись веселые огоньки. Журляк видел, что комиссара очень интересует, на чьей стороне будет победа.

Вот одна группа одолела другую. Побежденные начали отступать, чуть не наткнувшись на комиссара и парторга. В эту минуту откуда-то донеслись слова: «Вы чего раскричались?»

Михаил Платонович с улыбкой посмотрел на Журляка:

— Слышишь, Виктор призывает к порядку. А я, грешным делом, подумал, что он здесь и есть главный заводила.

Они с интересом прислушивались к дальнейшему разговору.

— Молодец! — похвалил Виктора Павел Сидорович. — Понимает дело.

После того как Виктор отошел, ребята начали спорить.

— Слышишь? Пионеры… Помнят, значит. А вопрос этот обязательно нужно поставить на бюро.

— О снежках? — улыбнулся Журляк.

— Не о снежках, а о пионерском отряде. Дети жалуются, что у них нет пионерского отряда, и они не знают, что делать.

— Пионеров нужно поручить Любе — пусть организует их. Ведь она и учительница и секретарь комсомольской организации.

Они повернули назад по проложенной ими тропке в снегу.

Комиссар остановился между двумя высокими соснами:

— Вот такой же, как этот Виктор, у меня сын. Озорник страшный, но сметлив. Даже играет всегда серьезно, по-деловому. А младших тоже наставляет на путь истины… Не знаю только, как он теперь там…

Павел Сидорович еще никогда не видел, чтобы комиссар так мечтательно и нежно улыбался. Незаметно заразившись его настроением, Журляк вспомнил о своем сыне:

— Мой уже воюет. Лейтенант.

До самого штаба они шли молча. Каждый углубился в свои мысли и воспоминания.

В новой роли

Лукан вышел из кабинета фон-Фрейлиха радостно взволнованный. Вынул из кармана черного полицейского мундира большой клетчатый платок, вытер пот на лысине. Дрожащими руками достал сигарету, закурил.

В ушах у него до сих пор звучали слова фон-Фрейлиха;

— Вас не забудут фюрер и командование. Уничтожение партизан — наше общее дело. Ваши заслуги нам известны. Мы ценим их очень высоко. Закончится война, и вы, господин Лемишко, будете достойно вознаграждены. А сейчас нужно действовать и действовать!

Лукан с замиранием сердца слушал этот голос. Он одновременно и радовался и страшился. Он боялся спросить о главном: какая же работа его ожидает?

— Вам придется стать партизаном, — спокойно закончил фон-Фрейлих.

Лукан с трудом понимал, что хочет сказать генерал. Представить себя, «партизаном»?.. Пришел в лес, а там его сразу узнали… Холодный пот выступил у него на лбу.

— Вы возьмете с собой человек двадцать полицаев, надежных людей. С вами будет шеф, господин Штирке.

Фон-Фрейлих кивнул головой в сторону обер-лейтенанта, присутствовавшего при беседе. Обер-лейтенант молча поклонился.

У Лукана отлегло от сердца.

— Не забывайте: за ваши труды вы получите награду. Остальное сообщит вам обер-лейтенант, которого вы в дальнейшем будете называть просто Иваном Рыжковым. Выехать нужно сегодня же!

Фон-Фрейлих склонился над бумагами, давая понять, что беседа окончена. Штирке и Лукан, откозыряв, направились к выходу. Фон-Фрейлих приказал Штирке остаться.

Лукан шагал по коридору, ожидая своего шефа. Тот вышел не скоро. Дружески улыбаясь, он заговорил с Луканом по-русски:

— Итак, господин… то есть товарищ командир, придется нам с вами поработать. Я у вас буду начальником штаба… — Он весело скалил большие желтые зубы. — Голова этот фон-Фрейлих, ох, голова! Это вам не полковник Блох…

Лукан и Штирке вышли на улицу. Ночью выпал снег. Он покрыл крыши домов, казавшихся необитаемыми, большими шапками. Ветер переносил с места на место сугробы, бросал снег в лицо. Уже давно никто не чистил тротуаров, и идти было трудно. Редкие прохожие пробирались по узеньким дорожкам.

— Придется нам, командир, побродить в лесах, Надеюсь на ваш опыт и осведомленность…

— Ничего, все будет хорошо. Не в первый раз!

Они зашли в здание полиции. Здесь в отдельной комнате собралось человек двадцать. Лукан выпучил глаза: очень уж необычно были они одеты! Кое-кто успел нарядиться в добротные валенки, теплые штаны и кожухи, а другие еще только натягивали на себя толстые шерстяные рубахи. У некоторых на голове красовались теплые ушанки с красной партизанской лентой. Увидев обер-лейтенанта, все вытянулись в струнку.

— Здорово, партизаны! — весело закричал Штирке, и в ответ ему прозвучал довольный смех. — Как одежда, теплая?

— Теплая.

— Так вот, господа, то есть товарищи, познакомьтесь со своим командиром. Это товарищ Лютый. А я у вас начальником штаба. Понятно?

— Понятно.

— Собирайтесь, через час выезжаем.

Лукан и Штирке вышли. Обер-лейтенант подошел к телефону, долго разговаривал с кем-то, что-то кричал, но Лукан ничего не понял. Сердито бросив трубку, Штирке заговорил по-русски:

— Черт бы их побрал! За город мы должны выехать в закрытой машине. Нас никто не должен здесь видеть. А шеф приказал куда-то вывозить арестованных… Пойдемте, а то он долго будет там возиться.

Настроение у Лукана было приподнятое. Хоть он и понимал, что во всем зависит от своего «начальника штаба», но ему понравилось, что тот все время будто советуется с ним. И Лукан вырастал в собственных глазах.

В дверях они столкнулись с человеком, одетым довольно странно. Платье на нем было немецкое, только на шапке красовался такой знакомый Лукану значок — серебряный трезубец. Незнакомец весело поздоровался со Штирке. Они поговорили недолго, и Лукан разобрал только слова, сказанные по-украински: «Теперь, почтенный Штирке, я буду представлять великую Украину. Ха-ха-ха!..»

На улице Штирке сказал Лукану:

— Голова этот фон-Фрейлих, ох, голова! Мой приятель, обер-лейтенант Гульбах, тоже идет в лес. Это группа украинских «партизан». Они должны сражаться против партизан, «против» фюрера и нас с тобой, командир. В лесу мы, надеюсь, встретимся. Нам с ним придется поддерживать связь. Вот какие дела!