Дочерь Божья - Льюис Пэрдью

Уже существуют скрытые тенденции — христианское правое крыло поднимает голову так же, как аятоллы и ортодоксальные раввины-экстремисты в США и Израиле. И все они черпают силы в неистовом подземном потоке. Но Браун найдет на него управу.

20

Цюрихская Банхофштрассе тянется меньше чем на милю — от вокзала до озера. Но каждый ее дюйм наглядно показывает, почему во всем мире считают, что улицы в этом небольшом швейцарском городе вымощены золотом.

Банки и ювелирные магазины плотной стеной обступили Банхофштрассе. В банках хранятся деньги, драгоценные камни, золото и кое-что ценнее золота. Ювелиры торгуют золотом и драгоценными камнями в обмен на деньги, золото и кое-что ценнее золота. Банкиры и ювелиры всегда старались держаться поближе друг к другу, но нигде в мире они так не тесны, как здесь. На Банхофштрассе плавает вся крупная рыба: «Сюисс Креди», «Юнион-банк», «Вонтобель и Ко.», «Сарасин» и прочие.

Среди внушительных зданий крупных банков с их просторными вестибюлями и массивными дверьми полированного красного дерева с бронепластинами попадаются частные банки: маленькие, эксклюзивные и обеспечивающие наибольшую тайну вклада из всех возможных в банковском мире. На металлических табличках у таких дверей значатся незвонкие имена, вроде «Бертольдье и сыновья», знакомые лишь узкому кругу посвященных лиц, а то и вовсе ряд имен, как в адвокатской конторе. И никаких признаков того, что внутри может оказаться банк. Если посетитель не знает, что он попадет в банк, значит, ему там нечего делать.

Ювелирные магазины, отделяющие один банк от другого, работают по такому же принципу. У крупных — броские витрины, рассчитанные на буржуазию, но есть и другие, куда можно попасть лишь с персональным сопровождением в частном лифте, — салоны для тех, кто, скорее всего, только что вышел из массивных дверей полированного красного дерева с бронепластинами.

Сет расплатился с таксистом, когда тот довез его до конца Банхофштрассе, к озеру. Был ясный день, и в прозрачной морозной дали виднелась одинокая яхта на холодной глади. С того места, где стоял Сет, ее парус казался белой шляпой волшебника, которую тот уронил в озеро. Сет постоял немного, вспоминая летний день больше полугода назад, когда он доплыл на арендованной шлюпке почти до Цолликона, пока ждал Зонного возвращения.

Риджуэй резко отвернулся — и от воспоминаний о том дне, и от картины, что вызвала эти воспоминания. Энергичным шагом пересек он небольшой парк и смешался с растущей толпой рождественских покупателей. На календаре было 22 декабря — еще два торговых дня до праздника.

Тротуары Банхофштрассе были запружены покупателями, продавцами, суетливыми туристами, школьниками на каникулах и редкими парами безупречно ухоженных мужчин и женщин. Большинство дам носили меха и статуарно перемещались между лимузинами, банками и ювелирами.

Сет сбавил шаг, стараясь не выделяться в людском потоке, текшем к вокзалу «Банхоф». На минуту он задержался на трамвайной остановке на треугольной площади, сверяясь с туристической картой, которую вручил ему портье, прежде чем он вышел утром на улицу. Риджуэй осмотрелся и, определив по карте, где он сейчас, выбрал нужное направление.

Справа от него был исторический центр Цюриха — старый город, с его серпантинами узких мощеных улочек, застроенных домами Средневековья и Возрождения. Лавка Йоста располагалась на одной из таких улочек, в двух кварталах от Банхофштрассе. Засовывая сложенную карту в карман пальто, Сет прикоснулся к холодной стали своего смертоносного союзника — «магнума».

Господи, подумал он, смерть следует за мной по пятам. Сначала Ребекка Уэйнсток на яхте, потом Тони Брэдфорд, потом священник в Амстердамском лесу.

И Зоя.

Нет! — одернул он себя. Зоя жива. Должна быть жива. Смерть. Смерть идет за тобой. Она мертва. Мертва. Признай это. Не надо себя обманывать.

Риджуэй засунул руки глубоко в карманы пальто, наклонил голову и прибавил шаг, будто так он мог убежать от собственных мыслей. Если она мертва… он попробовал думать об этом если, но жизнь без Зои была непредставима. Сет ускорил шаг.

Он почти повернул направо, в старый город, как вдруг услышал низкий завораживающий звук, который физически наполнил все пространство вокруг, отзываясь во всем его теле как ощущение, даже не связанное со звуком. Сет остановился и оглянулся, чтобы отыскать взглядом источник звука, который не раздавался ниоткуда, но был везде. Большинство людей рядом тоже остановились.

Женщина склонилась к своей дочери и показала в сторону:

— Вон, — сказала она, и они вдвоем пошли через толпу. Сет двинулся за ними.

На другой стороне улицы стоял бородатый парень лет двадцати, одетый в традиционный альпийский костюм; перед ним на тротуаре лежала шляпа, а руками он придерживал огромный альпийский рожок. Деревянный инструмент не меньше десяти футов в длину, напоминающий формой курительную трубку, казалось, светился звуками, когда парень извлекал из него ноты, заставляющие содрогаться дома окрест.

Хорошо одетая женщина подошла к парню, положила ему в шляпу банкноту и отошла в толпу. Вскоре люди один за другим последовали ее примеру, а парень играл нехитрые мелодии и сигналы, которыми альпийские пастухи переговаривались в горах задолго до появления телефона.

Сет слушал музыку всем телом. Одна нота была приятна ушам, другая вибрировала в груди, третья — в голове. В конце концов, и он положил в шляпу пять долларов, повернулся и зашагал вверх по улице, которая должна была привести его к лавке Йоста, а возможно — и к ответам на некоторые вопросы.

Не прошло и десяти минут, как Сет нашел лавку Йоста, адрес которой значился на рамке картины; сама работа теперь снова хранилась в сейфе отеля «Озерный рай». Последние сорок лет лавку неоднократно перестраивали и расширяли, и теперь Риджуэй нашел вход по адресу Аугустинерштрассе, 13 — чуть дальше того места, где вход был сначала.

Сет отошел от дома и оглядел магазин со стороны. Он ожидал увидеть небольшую скудно освещенную лавку с витриной, заставленной снизу доверху образцами рам, выцветшими на солнце. Но его взору предстало фешенебельное заведение в духе Возрождения, больше похожее на ювелирный магазин с Банхофштрассе. Прямо в фасад, облицованный камнем, были врезаны скромные буквы из полированной латуни: «Якоб Йост и сыновья. Изящные искусства». Теперь это была художественная галерея, а не магазин подрамников. Прямо в стене на уровне окон были вмонтированы шесть стеклянных витрин с картинами в рамах. Ни на одной не было цены. Они либо не продавались, либо предназначались для людей, которые знали, сколько они могут потратить на искусство.

Пытаясь справиться с волнением, Сет решительно пересек улицу и через двойные стеклянные двери вошел в галерею. Он оказался в теплом уютном помещении, высокие стены которого от пола до потолка были увешаны всевозможными произведениями. У всех была общая черта — даже на неискушенный взгляд они стоили баснословных денег. На полу стояла лишь коллекционная мебель из красного дерева: шесть стульев с обивкой из рубиново-красного бархата, несколько круглых столиков с бортиками и венец этого великолепия — обеденный стол с мраморной столешницей. С подлокотников двух стульев свисали меховые манто, похожие на убитых животных.

Посередине мраморной столешницы располагался серебряный поднос с хрустальным графином, наполненным, судя по всему, хересом, — в окружении хрустальных бокалов. Двух бокалов не хватало. Сет огляделся и заметил двух седовласых женщин, которые пили из них, стоя рядом с низкорослым толстым мужчиной средних лет, который показывал им то на одну, то на другую картину, сопровождая свои жесты негромкой почтительной речью. Женщины одобрительно кивали.

— Чем я могу вам помочь, сэр? — спросил по-английски чей-то голос.

Вздрогнув от неожиданности, Сет обернулся. Перед ним буквально соткалась из воздуха более молодая, но не менее тучная версия мужчины, который уговаривал женщин. Строгий костюм и тусклый галстук делали его похожим на гробовщика. Сет уставился на него, пытаясь собраться с мыслями. Он никак не ожидал увидеть Якоба Йоста и сыновей настолько преуспевающими и настолько… элегантными.

— Простите, если я вас напугал, — продолжил человек, глядя на заминку Сета. — Вы ведь американец, не так ли? — Толстяк окинул цепким взглядом внешний вид Сета: серые шерстяные брюки, черные кожаные туфли, темно-синий свитер с воротом под горло и красная лыжная куртка. Взгляд человека вполне недвусмысленно выразил неодобрение подобного стиля в его заведении, однако в нем сквозило понимание эксцентричности американцев, которые запросто могут оказаться богатыми клиентами.

— Да, — наконец ответил Сет; пульс громом отдавался у него в ушах. — То есть да… я американец. Но я понимаю по-немецки, если вам так будет удобнее.