Уроки любви - Людмила Бояджиева

Но, кажется, он просчитался. Она не ждала его, отправившись в кино или на прогулку с какой-нибудь новой подругой. А вдруг… Вдруг с ней случилось нечто страшное, как тогда, в Сан-Себастьяне, ведь труп убитого Алуэтт мужчины так и не был найден? Приняв все меры предосторожности, Хельмут прокрался к дому. Ключ неслышно повернулся в хорошо смазанном замке. Он открыл дверь и шагнул в холл, вдыхая запах фиалок, которыми накануне засыпал ее спальню.

В тишине устрашающе гулко ударили массивные часы. Сквозь легкие занавески пробивался свет уличного фонаря. Хельмут замер, почувствовав чье-то присутствие. Крепкие руки сжали его шею. Но прежде, чем Хельмут успел нанести удар, к его губам прижались теплые, ждущие губы — губы Эжени.

Не зажигая света, они тихонько, словно в чужом доме, прокрались в спальню и бросились на кровать, забыв об опасности и о наивной игре в нее.

Близость с Эжени, сколь бы бурной и длительной ни была, не вызывала у него чувства пресыщения. Напротив, покидая ее после любовного свидания, Хельмут чувствовал себя еще более голодным, более возбудимым и подверженным эротическим мечтам, чем накануне. Это было похоже на колдовство, от которого фон Кленвер ни за что не хотел бы избавиться.

— Давай зажжем лампу, Джени, — попросил он, когда первый порыв страсти был утолен. — Я никак не могу прийти в себя — темнота дарит все то же видение — неподвижное тело на ковре гостиной, усыпанное увядшими розами.

Эжени щелкнула выключателем.

— А так я выгляжу лучше? Посмотри-ка внимательно, какова? Эти волосы, спадающие на плечи и спину, эта грудь, бедра, живот… — Она изогнулась, демонстрируя обнаженное тело.

— Ты восхитительна… Мне хотелось засыпать твою виллу лавиной цветов, превратив октябрьский день в майский. А двадцать пятый год твоей жизни сделать годом нашей любви.

— У тебя все получилось, милый. — Взяв ладонь Хельмута, Эжени положила ее на солнечное сплетение. — Чувствуешь, как пульсирует удвоенная энергия? Да нет, погоди же… Не торопись, — у нас целая ночь…

— Скоро их будет много, слишком много, чтобы каждую сделать единственной, незабываемой…

— Мы не будем скучать, Хельмут. Я тебе обещаю. У меня в запасе немало забавных сюрпризов.

— Да, та история в Сан-Себастьяне чуть не убила меня. А ты смеялась, когда пришла в себя на больничной койке. Двадцать часов без сознания! Отравление неизвестным ядом, отекшее лицо, распухшие лиловые губы, — и они улыбались! — Хельмут закрыл ладонью глаза.

— Я так обрадовалась, увидев тебя. И еще тому, что победила. Ведь та цыганка, что ворожила моей маме, оказалась права — я заговорена. От хвори, от сглаза, от пуль… Видишь, — неспроста усыпана родинками…

— Чудесная звездная пыль… — Хельмут задумался, впервые сопоставив особую примету Альберта — «Мертвая голова» с очаровательным своеобразием кожи Эжени.

— Постой, девочка… Когда тот «серб» набросился на тебя, в комнате ведь горел огонь?

— Да, — печь и свеча… Поверь, я хорошо рассмотрела его.

— И?..

— Господи, Хельмут… На плечах Иордана были родинки. И на скуле, и в углу рта… Это значит… — Эжени села, недоуменно глядя в темноту.

— Не думай об этом, девочка. Если мы станем без конца возвращаться к той жуткой ночи, то скорее всего помешаемся. — Поспешил скрыть свою догадку Хельмут. Но было поздно.

Эжени испуганно распахнула глаза:

— Нет, нет! Выходит, он тоже заговорен и поэтому остался жив, — ведь я ударила его ножом под самое сердце! Я видела кровь, вытекающую из раны, много крови…

— Ну что за сказки! Скорее всего этот человек работал с сообщниками, они-то и увезли его труп до того, как в дом попали наши агенты и полиция.

— Спасибо, что спас меня от расследования.

— Благодарю ангела, что он спас твою жизнь… А расследование с агентами разведки местная полиция не затевает. Хотя агент уже бывший.

…Забрав Эжени из больницы, Хельмут настоял на том, что ее обязательства с разведывательным отделом были расторгнуты. Причина вполне очевидная — молодая женщина едва выжила и была очень слаба. Эжени ничего не оставалось, как сообщить Шарлю, что она лишилась «службы».

Он долго молчал, а полученное, наконец, известие потрясло Эжени. Документы о секретной фабрике смерти, подсунутые ей Альбертом, оказались сплошной «липой». В указанном месте находились угольные шахты, а химические формулы и чертежи приборов представляли полную абракадабру. Шарль намекнул, что в связи с этим его коллеги сделали вывод: Алуэтт спит с немцем, и сознательно поставляет дезинформацию. А уход из германской разведки окончательно испортил ее репутацию. Мадам Алуэтт взяли под особый контроль. На правах друга и учителя Шарль дал понять, чтобы Эжени была предельно осторожна.

Эжени ответила Шарлю, заклиная его верить ей и предоставить возможность оправдать себя. Мысль о том, что таящаяся в подземных лабораториях черная смерть скоро вырвется на волю, не давала ей покоя. Эжени рассказала Хельмуту, как «серб» заманил ее в свой дом и уговаривал сотрудничать с французской разведкой, а также хвастался тем, что имеет исчерпывающие данные о работе в Руре некой страшной лаборатории.

— Он уверял, что ваши ученые нашли средства истребления людей, заражая их инфекцией, от которой нет спасения. Они хотят очистить мир от низших рас… Умоляю, Хельмут, скажи, что это неправда!

Хельмут отвел глаза. Последнее время он старался удерживать себя от политических дискуссий и высказываний о войне. Многое происходящее в Германии пугало и настораживало. Хельмут фон Кленвер больше всего боялся стать свидетелем гибели собственного патриотизма.

— В военных распрях всегда много лжи и преувеличений… Да, в Германии есть определенные группы людей, вдохновленные идеей арийской расы, они ратуют за очищение мира от «неполноценных» наций. Это фанатики, параноики, палачи… Думаю, они готовы на самый отчаянный шаг…

— Разве ты не был бы оскорблен в своих самых высоких чувствах к отечеству, если бы сказки сумасшедшего «серба» оказались правдой?

— Скажу только, что будь такое оружие изобретено, я первый бы ратовал за его уничтожение. Нельзя вести праведную борьбу за свободу Родины грязными руками. Не говоря уже о безумных теориях расистов. — Улыбнувшись, Хельмут прижал к себе Эжени. — Ты убедилась, что твой бош не такой уж тупой патриот?

Эжени с вызовом посмотрела на Хельмута:

— А что, мой германский друг настолько широких взглядов, что спокойно перенесет факт осквернения его чисто арийской высокопробной крови славянской?