Уроки любви - Людмила Бояджиева

— О чем ты, дорогая?.. Постой… Боже! Эжени… — Подхватив Эжени на руки, Хельмут закружил ее по комнате. — Это правда? О, Господи, — я так счастлив! Но почему ты молчала?

— Я все время только и делала, что демонстрировала тебе живот и всячески намекала… Любой лесоруб или местный олух давно бы смекнул, что к чему. Но шеф секретной службы великой державы так и не догадался, что от любви случаются дети. Причем, не в капусте, а в животе!

Настроение Клары, как правило, не поддавалось определению. Ее характер можно было бы назвать спокойным, но в последнее время Хельмут нашел новое определение — «бесцветный». Жена превратилась в некое движущееся, говорящее, во что-то одевающееся, чем-то интересующееся едва различимое пятно в сложном рисунке его жизни.

Наедине с мужем почтенная женщина, всегда озабоченная некими проблемами международных женских организаций, в которых она активно участвовала, вела себя так же, как и на людях — корректно и отстраненно. Милые сюсюканья и нежности не были приняты в их семье. Хельмут никогда не считал себя сентиментальным, Клара же оставляла за собой право быть «наравне» с представителем сильного пола. Детей она не любила и не хотела, а когда супруги все же решили обзавестись потомством, оказалось, что фрау фон Кленвер не способна к деторождению.

Интимные обязанности она исполняла с педантичной регулярностью, относя их к удовлетворению прочих физиологических потребностей. Спала Клер в ночном белье, похожем на смирительную рубашку — с глухо застегнутым воротничком и длинными рукавами. Пенсне снимала перед тем, как отложить в сторону прочитанную газету или журнал «Свободная женщина» и погасить лампу на прикроватной тумбочке.

Хельмут презирал себя за то, что стал замечать все это, нанося на блеклый портрет жены резкие штрихи собственной раздражительности.

— Не возражаешь, дорогой, если я проведу рождественские недели дома? Ведь ты, конечно, не сможешь вырваться в Гамбург? — Поинтересовалась Клара ровным голосом после того, как в спальне погас свет.

— Я постараюсь, дорогая. Но ты же знаешь нашего начальника — по его теории в его ведомстве, как в экстренной хирургии, — все самые неприятные вещи происходят именно в праздники.

— Тогда решено. Я выеду пораньше — много дел в мюнхенском отделении Красного Креста, а ты присоединишься ко мне, когда сможешь. Спокойной ночи, милый… Да. совсем забыла, заходил Курт, он хочет о чем-то поговорить с тобой.

— Пустяки, завтра мы встречаемся с ним в офисе… Ты не простыла? У тебя явно непорядок с горлом — поди, прими таблетку, Клархен. Говорят. в этом году необыкновенно сырая зима.

Вдоволь наплакавшись в ванной комнате, Клара старательно высморкалась и умылась холодной водой. Муж не должен был знать о ее страданиях. Когда Клара вернулась в спальню, Хельмут уже спал.

…— Мне надо с тобой поговорить, старик. Нет, не о делах. Речь идет о Клер. Не выпить ли нам в «Сиесте» по чашечке кофе? — Предложил Курт после утреннего информсовета, посвященного событиям на фронте.

— Так что стряслось? В логове феминисток завелись русские шпионы? — Хельмут внимательно присмотрелся к старому другу, понимая уже о чем пойдет речь.

— Клара намерена освободить тебя. Она знает про Алуэтт и не хочет портить твою карьеру. Все будет выглядеть так, будто вы мирно разбежались в разные стороны. С разводом, думаю, спешить не стоит. — Курт замялся. — Чертовски неприятно вмешиваться в такие дела! Но ты же понимаешь… Мы на особом положении и вся наша личная жизнь словно под рентгеном… Ты здорово рискуешь, Хельмут…

— Про Алуэтт знает не только моя жена?

— Увы. Да ты и не очень старался замаскировать эту связь. Извини, я много раз намекал, что ты ведешь себя глупо, но все надеялся, что одумаешься. — Курт неодобрительно поморщился и взъерошил рыжие волосы. — Это же сплошное безумие — связаться с дамой такого сорта.

— Курт, не смей! Это очень серьезно. — Процедил сквозь сжатые зубы Хельмут.

— Да я уже давно понял, иначе говорил бы с тобой по-другому. Хорошо, допустим, это самая лучшая женщина на свете. Хотя. признаюсь честно. мне она не по душе. Уже лишь потому, что навлекает на тебя неприятности… Ну, что бы ты сказал, старик, если бы я. допустим, на глазах у всех закрутил роман с кем-то из своих агенток?

— Но ведь мадам Алуэтт уже не состоит в нашем ведомстве. Она ведет мирную, домашнюю жизнь, как любая почтенная бюргерша…

— Имеющая любовника из высших чинов секретного ведомства. — Курт пожал плечами. — Думаю, ты безумно влюблен, если лишился даже капли здравого смысла… Идет война! А дама твоего сердца — русская…

— Ты что-то не договариваешь. Разве мы уже не друзья?

Положив двойную порцию сахара, Курт старательно размешивал кофе.

— Начальник по спецканалам запросил про Алуэтт подробную информацию.

— Спасибо. Я серьезно обдумаю ситуацию… Но, боюсь, она и в самом деле чересчур серьезна, чтобы выйти сухим из воды. Чем-то придется пожертвовать.

— Надеюсь, ты правильно решишь, что для тебя важнее. Ведь я хорошо знаю тебя, Хельмут фон Кленвер. Пять лет в университете, три года в военной школе и теперь здесь, — да мы с тобой уже десятилетие плечо к плечу шагаем по одной дорожке, как сиамские близнецы… Нет человека, которому я доверял бы больше. чем тебе.

Хельмут пожал протянутую ему руку.

— Спасибо, старина. Хороший друг — огромный подарок судьбы. Сейчас я, как никогда, нуждаюсь в помощи преданного человека… Дело не только в моих чувствах… ты верно заметил — идет война… Я родился и умру патриотом, это у меня в крови… Именно поэтому честь Германии для меня превыше всего. Мы, немцы, Курт, — нация гениев, интеллектуальной, художественной элиты. Мы хотим, чтобы нами гордился мир… Но всегда ли, все ли из нас, немцев, ведают, что творят? Не порочит ли нашу родину расцветающая в последние годы буйным цветом идея расового превосходства?!

— Я знаю, о чем идет речь. Как всякая мощная идея, расизм имеет оборотную сторону — в умах оголтелых фанатиков он может превратиться в бредовую, губительную силу. И тогда Германия станет позором мировой истории. — Курт с чувством сжал плечо друга. — Только тебе было бы лучше попридержать свои соображения и эмоции для дружеских бесед. Ведь ничего страшного пока не произошло, нет повода беситься.

— Да я бешусь от своего бессилия! — Кулак Хельмута с силой опустился на столик — звякнула посуда, с тротуара вспорхнули голуби. — Я не знаю, кого. как и в чем убеждать! Как предотвратить беду? Да и в силах ли… Послушай, Курт, у тебя давние связи с военным ведомством. Ты знаешь про отдел 3Z. Мне нужна кое-какая информация.