Спецназ обиды не прощает - Евгений Костюченко

А может быть, этому Камышу поговорить не с кем, вот он и болтает. Может, я ему просто понравился, подумал Зубов, опасливо отодвигая колено от руки Камыша, лежавшей на рычаге передач.

А ведь это плохой знак, подумал он чуть позже. Если он не боится со мной болтать, значит уверен, что я не проболтаюсь.

Почему уверен? Потому что мне отсюда уже не выйти.

Стандартная схема. Набирают одноразовых исполнителей. После работы их устраняют.

Ну, это мы еще посмотрим, кто кого устранит, решил Зубов и снова глянул на приборы.

Сорок два километра вдоль моря по укатанному песку, иногда по разбитому асфальту, иногда по лужам. Справа сверкало зеленое море, слева белели низкие дачные домики, прикрытые желтой и бурой пеной осенних садов. Показались кварталы пятиэтажек, затянутые дымкой смога. Через окно врывался острый запах химии, от него щекотало в носу и резало глаза.

Машина остановилась у придорожной шашлычной. Здесь уже стоял знакомый автобус с серыми занавесками. Рядом зеленый «транспортер» и полицейская «шестерка».

— Не высовывайся, — сказал Камыш. — Сделай вид, что тебя здесь нет. А я пойду боевую задачу получать.

Через час похоронный автобус в сопровождении трех машин направился по размытой дороге вдоль моря. Мимо города, мимо промышленной зоны, вдоль трубопроводов, перебираясь через рельсы, процессия наконец добралась до сточного канала.

На позиции Камыш разводил бойцов по одному. Все они были на этот раз одеты в замызганные спецовки. Зубов насчитал четверых стрелков с «кипарисами» и двоих со снайперскими винтовками. Одного из них он узнал сразу — это был Щуплый. Зубов приметил место, где тот пристроился: на насыпи за котлованом, под половинкой бетонного кольца.

— А мы с тобой, как белые люди, будем работать в человеческих условиях, — сказал Камыш, пытаясь завести машину. — Салабоны пускай пашут. Старая гвардия имеет право на льготы.

Он переехал через мост и остановился на обочине. Отсюда не было видно ни автобуса, ни стрелков. Зато отлично просматривался другой берег канала.

— Не вижу таджиков, — сказал Зубов.

— Рано еще, — сказал Камыш, разматывая тряпку, из-под которой появлялся «Винторез» с каким-то нестандартным прицелом. — Подними капот и поставь сзади ведро. Типа у нас авария. Осмотрись. Как тебе позиция?

— Херовая позиция, — сказал Зубов. — Машины ездят. Завод какой-то вонючий. А если сейчас толпа с работы повалит? Зачем такие спектакли? Что за война в черте города? Нельзя было вытащить этих козлов куда-нибудь в горы, в лесок?

— Ну, не бухти, не бухти, — сказал Камыш и распечатал коробку с патронами. — Все продумано. Сегодня выходной, людей здесь нет. В нужный момент дорогу перекроют. Козлов положим, как в тире. Тук тук-тук, и все дела. Главное, не зацепи группу досмотра, когда они налетят за грузом. Похоронная команда — раз, и всех в автобус подобрала, их там всего-то трое-четверо, не больше. И все дела. Останется только тачка на дороге, да и хрен с ней, некогда возиться.

Он положил перед собой рацию. Оттуда донесся шелест эфира, и голос Азимова произнес:

— Я первый. Всем постам. Ждем, мальчики, ждем. Десять минут ждем.

— Он тебе заливал про сына? — спросил Камыш.

— Достал просто.

— Да он всех тут достал. А пацан его подставил. У тебя есть дети?

— Не знаю.

— Значит, нету. И это правильно, Рома. Какие, на хрен, дети? Всю жизнь на них корячишься, а они тебя потом так подставляют. Если пацан свинтил, Азимову кранты. И даже ты его не спасешь.

— Так его за пацана хотели замочить? — спросил Зубов.

— За пацана тоже.

— Так значит, ты знал, что я с ним под расстрел попадаю?

— Но ты же не попал, — спокойно сказал Камыш. — Все от человека зависит, Рома…

Изредка по шоссе проносились машины, обдавая их волной тугого горячего воздуха, и поднятый капот скрипел, раскачиваясь.

Справа простиралась степь. Зеленели полосы травы, чередуясь с пятнами выжженной черной земли. Мартовское солнце пригревало по-летнему, и ветер приносил запах разогретой степи, и силуэты далеких синих гор дрожали в теплом мареве. «Да нет, — понял Зубов, — это марево не от тепла, а оттого что из земли испаряется какая-то химическая дрянь. Вот ведь нашли местечко».

Слева за дорогой высились над забором колонны и резервуары, поблескивали переплетения труб на эстакадах, и где-то по территории завода, урча и завывая, катался туда-сюда невидимый тепловоз, и лязгала сцепка вагонов.

Отсюда хорошо было видно дорогу вдоль заводского забора, по которой должна была проехать белая «нива» с грузом. Стрелков на другом берегу канала Зубов не мог разглядеть, но половинка бетонного кольца, под которой залег Щуплый, все время лезла ему в глаза.

«Кажется, все здесь, и Граф остался без охраны там, на даче», рассчитывал Зубов. «Двое на огневых позициях. Четверо в досмотровой группе. Восемь остались в автобусе, будут следы заметать. Засада как засада. Откуда только здесь взялись таджики? Да ладно, мне-то какая разница. Вот если бы сорваться отсюда незаметно. Почему обязательно незаметно? Было бы патронов побольше. Перебить стрелков, вывести из строя транспорт. Обратную дорогу я знаю. Ну и кто ж меня туда пустит, на дачу? А я еще раз позвоню в угрозыск, может, объединимся. Там же бандитское логово, осиное гнездо. Еще неизвестно, что у них в том сарайчике, куда трупы складывают. Может, там такое найдется… Ну да, а как потом от ментов отделаться? Как доказать, что я хороший мальчик? Без документов, с оружием, и вообще иностранец. Расстрельное дело».

Зашипела рация.

— Внимание всем постам. Я первый. Они едут. Повторяю, они едут. Пятый, зайди ко мне в автобус, поговорить надо.

Камыш выругался.

— Он так и будет открытым текстом эфир засорять? — сказал Зубов. — И почему это мы стали «постами»?

— Потому что он баран, — сказал Камыш. — Последний раз с ним работаю. Последний раз.

Камыш ушел, оставив ключи в замке. Зубов смотрел ему вслед. Со спины Камыш еще больше напоминал ему прапорщика Федотова. Вот он остановился на обочине, пропуская летящий грузовик, вот перебежал шоссе и вразвалочку спустился с насыпи. Его голова то показывалась, то исчезала за кучами земли и бетонных обломков.

Это был тот самый момент. Другого не будет. Зубов опустил капот и пересел на водительское место. В конце концов, у него под рукой две винтовки. Они тоже могут пригодиться, чтобы проникнуть на дачу.

Дорогу до шашлычной он запомнил. От шашлычной сорок два километра — по этому счетчику. Датчик бензина не работает. Градусник тоже. Двигатель глохнет на холостых. Доедет ли старушка до дачи? У них рации. Свяжутся со своими, перехватят. Шансов — ноль. Точнее — ноль целых, хрен десятых. Но выбирать не приходится.

Он повернул ключ. Двигатель зачихал, зачирикал, закашлял, но так и не завелся с первой попытки. Придется подождать с минуту, чтобы не посадить аккумулятор.

Снова зашипела рация.

— Я первый. Проверка готовности. Нури?

— Готов.

— Закир?

— Всегда готов.

— Рамазан?

Зубов поднял рацию и нажал кнопку:

— Готов.

— Насратулла?

— Э, готов, да…

Такая манера переговоров раздражала Степана Зубова, как раздражало любое проявление глупости начальства. Может быть, это и не глупость, а просто неумение работать в эфире. Но сейчас он должен был не ругать Азимова, а благодарить. Потому что когда перекличка закончилась, Зубов имел полные сведения о составе и расположении сил противника.

На шоссе показался Камыш. Он бежал к машине.

— Заводи, заводи, — кричал он на ходу, — дуй сюда!

Машина завелась сразу, и Зубов подобрал его на мосту.

— Куда ехать?

— Еще сам не знаю, но отсюда подальше.

— А что за пожар-то?

— Бараны, они и есть бараны, — сказал Камыш. — Разведка на нуле. Планировали разобраться с одной машиной. А их едет целая колонна. Хорош, тормози, вот здесь и встанем, за веселым автобусом. Да нет, дальше, чтоб не видно было, что мы вместе. Вот, за деревом тормози.

Со стороны города по шоссе катились три длинных крытых «камаза». Когда они проехали мимо остановившейся «тройки», Камыш сказал:

— Эти тоже решили придти на свидание пораньше. И где они взяли столько народу? Кажется, Рома, работы будет много.

«Камазы» переехали через мост, и один остановился перед поворотом, а два свернули на дорогу вдоль канала.

Включилась рация.

— Я первый, я первый. Отбой, отбой. Всем собраться у меня. Повторяю, всем собраться у меня. Отбой, отбой, отбой.

30. Чемоданы ждут хозяина

Не в свои сани не садись. А сел — так гони со страшной силой.

Отступать было некуда. Вадим Панин понимал, что сейчас слишком многое зависит от его способности уверенно держаться и веско говорить. Легко было строить из себя умника на высоких совещаниях перед московскими начальниками. Здесь посложнее будет. Во-первых, противник опытен и коварен. Во-вторых, союзники ненадежны. В-третьих… Черт возьми, это не «в-третьих»! Это-то самое главное. Самое главное то, что он никогда в жизни не видел того заложника, которого собирался освободить. Не видел, не слышал и даже имени не знал.