Спецназ обиды не прощает - Евгений Костюченко

— Они там чем думают? Все же тихо, никто не лезет. Нам нельзя стрелять, — сказал Зубов. — Один выстрел, и они ответят, а нам некуда деваться.

— Некуда, — ответил Камыш. — Такая работа.

— Понятно, почему нам дали такую старую машину.

— Отставить разговоры. Держи своего. Заметишь шухер, стреляй первым. И все дела.

Зубов отвернулся, растирая глаз, и незаметно поглядел назад. По шоссе удалялись красные спаренные огоньки похоронного автобуса.

— Вот теперь все, — сказал Камыш. — Отбой. Давай ружье. Переходим на уровень мирных жителей.

— Ты в Чечне был? — неожиданно для себя спросил Зубов.

— Был, — легко ответил Камыш, обматывая винтовку полотенцем. — А ты?

— Проездом. На уровне туриста.

— Все мы туристы. Иди пока, позови этих салабонов, Нури и Закира. Вместе поедем.

Зубов вышел из машины, с удовольствием распрямляя затекшее тело. «Камазы» «таджиков» стояли у поворота, но не трогались. Больше всего на свете ему хотелось сейчас броситься к ним. Там Кот, там Димка. Вместе они такого натворят. Например, сейчас же скрутят этого гада. А с ним еще парочку уродов. Вот только соберем их в одну кучку…

Он увидел две темные фигуры впереди.

— Нури? Закир?

— Нет, Пушкин и Лермонтов, — ответил раздраженный голос.

— Пошли со мной в машину. Сейчас поедем.

Щуплый по-хозяйски плюхнулся на переднее сиденье, вытянув ноги и отодвинув спинку. Грузный Седой с трудом протиснулся на заднее сиденье, а Зубов остался стоять у машины.

— Садись, — сказал Камыш, возившийся в багажнике. — Сейчас поедем. Вот только бензин залью.

— Тебе помочь?

— Сам справлюсь.

Зубов увидел, что три винтовки были увязаны в сверток, но «Винторез» висел через плечо Камыша. Если сейчас рвануть через дорогу, не добежишь даже до обочины. Нет, не сейчас. Главное — не сорваться раньше времени. И сам пропадешь, и ребят подставишь.

Он сел на заднее сиденье, захлопнув дверь. И тут же незаметно отжал рычаг, оставив дверь открытой. Сейчас Камыш сядет за руль и, значит, отложит свой «винторез». Надо успеть вывалиться, когда машина развернется. Нескольких секунд хватит, чтобы добежать до «камазов», а там уже его прикроет Сергеич.

— Тебя тоже на переподготовку звали? — повернулся к нему Щуплый. — Мы тут все, оказывается, такие супер-пупер-спецы, будем бабки лопатой загребать, ни хрена не делать.

— Звали, — сказал Зубов.

Ему захотелось сразу же вывалиться из машины, потому что он все понял. Счет пошел на секунды.

«Вот так, Степа, — подумал он, — похоже, сейчас вас всех повезут на бойню. Оружие отобрали, собрали в кучку. Отгонят машину в степь, да там и расстреляют. Значит, так. Не ждать, пока машина отъедет. Как только тот сядет за руль, надо рвать отсюда».

— Лично я согласился, — сказал Седой. — Все ж таки инструктором спокойнее.

Остро запахло разлившимся бензином.

— Ну, а я только закурить нацелился, опять двадцать пять, не курить, не плевать, не…

Щуплый не договорил. Громкий хлопок перебил его. Со вторым хлопком страшная сила ударила Степана в лоб, и горячая волна плеснула в лицо. Тяжелое тело соседа навалилось сверху, придавив его к сиденью. Седой хрипел и вздрагивал, и каждый новый толчок был слабее, и вот он затих, и что-то твердое больно давило на ребра Зубова.

Он пошевелил пальцами левой руки. Работает. Рука протиснулась под телом Седого, чтобы убрать эту твердую боль, и нащупала рукоятку пистолета. Старый солдат не расстался с верной «тотошкой».

Опоздал, подумал Зубов. Слишком долго рассчитывал. Просчитался, наконец. Обидно. Не так я хотел. Не в такой компании. Не так быстро. Не так дешево. За что ж ты меня так-то? Сколько раз можно было погибнуть геройски, в неравном бою, на глазах у ребят…

А может и к лучшему? Ребятам не придется надрываться, тащить мои девяносто кило под огнем. Какой огонь? Какие ребята? Это не Афган…

Башка пробита, а я еще соображаю. Значит, это еще не конец. Ну, спасибо и на том. Глаза видят. Руки работают…

Он хотел переложить пистолет в правую руку, но оказалось, что правая отключилась. Ничего, мы не зря учились работать с двух рук. И взводить одной рукой. Одна рука — это очень много.

Он услышал голоса и легкое тарахтение мотора. Понятно — Камыш был не один. Подкатилась вторая машина, и там были стрелки. Они-то нас и ликвидировали.

Запах бензина становился все сильнее. Камыш ходил вокруг машины, выливая бензин из канистры. Зубов прислушивался к голосам. Противников было трое.

Он чувствовал, что висит на ниточке, и ниточка вытягивалась в паутинку, но что-то не давало ей оборваться. И она не оборвется, пока он не сделает свое дело.

Боль в голове разрасталась и пульсировала. Глаза были залиты горячим и липким, он хотел вытереть их, но боялся пошевелиться и спугнуть противника. Пусть подойдет. Тогда и глаза распахнутся, и рука вскинется, и он не промажет.

Но Камыш не подошел. Загудел огонь, и в закрытых глазах стало красно и жарко.

Опять просчитался? Это уже слишком, возмутился он. Вместо безболезненной пули в затылок — заживо сгореть? Я живой или уже нет? Или уже начался ад?

Тот, к кому он обращался, помог ему в последний раз. Дверь машины вздрогнула и приоткрылась сама. В салон ворвались языки пламени и дым. Странно, но Зубов не ощущал жара или удушья. Пламя не обжигало лицо, только заставляло шипеть и стягиваться ту липкую жижу, которая заливала глаза. Теперь глаза распахнулись, и в свете огня, за лужей горящего бензина он увидел удаляющуюся фигуру с винтовкой в руке. На плече Камыш держал длинный сверток.

Чуть дальше отблески огня отражались в стеклах какой-то темной машины, и там стояли еще две фигуры.

Степан попытался выбраться из-под Седого, но ноги не слушались его.

— Эй, ты! — закричал он, почти не слыша себя. — Ты, салабон! А как же контроль? Салабон! Контрольный забыл!

Камыш остановился, оглядываясь. Было ясно, что он не понимает, откуда донесся голос. Да и не голос это был, а невнятный вой и стон.

Порыв ветра прибил пламя к земле, и Степан отчетливо разглядел цель и успел навести ствол. Он выстрелил — и услышал, как вскрикнул и замолк Камыш, захлебнувшись собственной кровью.

Двое других присели у машины, вытянув руки с пистолетами и водя их по сторонам. Им и в голову не могло прийти, что выстрел раздался из горящей машины.

Пламя вдруг стало ярче, что-то затрещало, машина качнулась. Но Степан успел выстрелить два раза, и обе фигуры повалились у машины. Он продолжал стрелять по лежащим, чтобы добить их наверняка, и тело Камыша дергалось после каждого выстрела.

Степан Зубов выронил пистолет, ставший неимоверно тяжелым, и опустил простреленную голову, уже не слыша оглушительного треска и рева огня.

32. Граф идет по лагерю

Повар Фейзулла сказал, что все охранники уехали, но это было не совсем точно. Уехали, похоже, только боевики, которые вчера так громко занимались строевой подготовкой. Поэтому по дорожкам дачи никто не слонялся.

Клейн выбросил через окно свернутый ковер, затем вылез сам и принял на руки сначала Эльдарчика, а потом и Рену. Фейзулла неловко переминался рядом, держа на плече стремянку.

— Ковер хороший взял, э! — Повар жалостливо поцокал языком. — Тряпка-мряпка никакой не был? Ковер порвем, жалко, да.

— Он твой? — спросил Клейн.

— Все равно жалко. Хороший вещь.

Они подошли к забору, и Фейзулла приставил лестницу. Клейн поднялся на несколько ступенек и расстелил ковер поверх края забора, густо усеянного битым стеклом.

— Рена! — Он оглянулся. — Дай, пожалуйста, какую-нибудь свою вещь. Расческу там или губную помаду.

Рена распустила волосы и протянула ему заколку.

— Подойдет?

— Надеюсь, они ее заметят, — сказал он и бросил заколку через забор.

— Пошли быстро в машину, быстро-быстро пошли, — сказал Фейзулла, оглядываясь.

Клейн еще немного задержался, глядя на узкую дорогу между серыми высокими заборами и на крыши приземистых домиков, придавленные камнями от ветра. Все это было так похоже на какой-нибудь афганский кишлак… Только гораздо чище. И солнце здесь не такое жесткое. И наверно, идти по этой улочке не так опасно. Вполне можно дойти до своих. Так что когда охранники обнаружат пропажу, у них не возникнет никаких сомнений, что пленники перебрались через забор и убежали вот по этой улочке…

Но они не полезли через забор. Фейзулла провел их к своей кухне, где уже пофыркивал мотор серого «мерседеса». Он дал Рене черный платок, и она окутала им голову и плечи. Эльдар забрался на заднее сиденье.

— На пол садись, — приказал ему повар. — Накройся, чтоб плохой человек не видел.

— На КПП не будут машину досматривать? — спросил Клейн.

— Э, зачем? Я каждый вечер с сестрой так еду, никто никогда не смотрит. Кому надо машин смотреть? Сидят, телевизор смотрят.