Слишком много любовников - Анна и Сергей Литвиновы

– Потому, – подхватил я, – что она однажды видела Соснихина. И может опознать его как любовника Румянцевой. Она видела, как он заезжал за Аленой после выпивки. И она-таки опознала его по фотографии – когда я заезжал к ней в Кострому. Кроме того, Соснихин думает, что та с Румянцевой ближе, чем на самом деле, – ведь он видел, как девушки вместе напиваются, и хочет узнать, куда делась Алена.

– Значит, картинка складывается ясная – а, Паша? И внутренне не противоречивая?

– Получается, так.

– И выходит теперь, что самое главное, что Соснихин как организатор и вдохновитель преступления желает знать, где находится Румянцева. И как ее найти.

Я кивнул, соглашаясь.

– Тогда послушай, что мне по своим каналам удалось выяснить. И как мы эту информацию сможем использовать в интересах нашего дела.

Прошли сутки.

Москва, квартира Ходасевича

на Сельскохозяйственной улице

Наш решающий разговор с Валерием Петровичем состоялся вчера, когда я вернулся из Костромы и Сольска. Сегодня ничего интересного, за исключением моего звонка Соснихину и еще одного дела, которое осуществлял в то же время полковник в отставке, мы не творили. Бездельничали, обжирались бигосом и беляшами, смотрели сериалы.

Когда улеглись, я думал, что волнение с ожиданием не дадут мне заснуть до утра, но не тут-то было. Волны сновидений благополучно затянули меня в свой омут.

Проснулся я от звона разбиваемого окна. В темноте от оконного проема пролетело что-то похожее на гранату. Плюхнулось на пол, на ковер. Я вскочил. Я ожидал взрыва. Но раздалось лишь тихое шипение, и я почувствовал сладковатый запах. Вдохнул – раз, два… И свалился на пол, совершенно не помня себя.

Очнулся я все в той же гостиной. Светился ночник над изголовьем моего дивана. За окнами было темно. В стекле зияла изрядная дыра. Часы показывали без четверти три. Голова была тяжелая, как со страшного похмелья. В комнате ощущался сладковатый химический запах – вероятно, того вещества, которым меня вырубили.

Я сидел в кресле, одетый, как спал, в одних семейных трусах. Руки мои были прикручены скотчем к рукояткам кресла. Ноги – к передним ножкам. Рот тоже заклеен скотчем. Я вспомнил, что примерно в таком же положении пребывал пару дней назад в полицейском участке города Сольска. Тогда я попытался выбраться, но не слишком в этом преуспел.

Напротив меня, на таком же кресле, был усажен Ходасевич. Он был связан и обездвижен аналогичным образом, и так же был заклеен его рот. Только, в отличие от меня, его могучее тело было прикрыто не только труселями, но и майкой. Сам он пребывал без сознания.

Наконец, в комнате присутствовала третья персона. Я почти не сомневался, кто это. И впрямь, этим человеком оказался Влад Соснихин.

– А, очнулся, – даже дружелюбно кивнул он мне. – Тогда давай, рассказывай. Только, чур, не орать. Не надо беспокоить соседей. – И он резким движением содрал с моего рта пластырь.

Отдирать оказалось больно, но кричать или звать на помощь я не стал, лишь спросил, кивнув на полковника:

– Что с ним? – Голос мой прозвучал хрипло.

– Живой, – усмехнулся Соснихин. – Пока.

– Что тебе нужно?

– Ты говорил, что знаешь, где Алена? Блефовал?

– Я говорил – эта инфа стоит денег.

– Денег не будет. Эта инфа стоит жизни. Твоей и твоего, хм, престарелого дружка.

– Как я могу быть уверенным? Может, вы все от меня узнаете, а потом убьете. Как Зюзина.

Я знал, что мне следовало разговорить Влада, поэтому пытался изо всех сил, невзирая на серьезную тяжесть в голове.

– Паша, согласись: зачем мне еще два трупа? Расскажешь мне все – и живи себе спокойно.

– Знаешь, как мы с женой губернатора в Сольске играли? Я ей что-то выдаю, а взамен – она мне. Давай и с тобой так. Баш на баш. Мой вопрос первый – мне правда интересно: почему ты убил Вячеслава Двубратова? Он знал лишнее? Или потому, что помогал в свое время Ворсятову от трупа Харитоновой избавиться?

– О, сколько ты всего выведал! Но бывает ведь ситуация не только «или – или», но «и – и» тоже, не правда ли? И знал. И помогал. Сученыш.

– Ответ принят. А Румянцева находится… – На самом деле эти данные вчера получил Валерий Петрович, и это единственная информация, которая у нас имелась. Дальше – все, ни гроша за душой. – Она неделю назад пересекла границу Франции. Прилетела из Киева, из аэропорта Борисполь, в аэропорт «Шарль де Голль».

– Дальше?

– Теперь мой вопрос. Что твои архаровцы собирались сделать с Зоей? Тогда, вечером, на улице Мусы Джалиля?

– По обстоятельствам, – усмехнулся Влад. – Может, запугать. А может, и кончить. А ты что, запал на нее?

– Это вопрос?

– Хитропопый ты, Синичкин. Прям настоящий еврей. Как и твой партнер толстопузый. Одна фамилия чего стоит – Ходасевич!

– Евреев в КГБ не брали. Тем более в разведку.

В этот момент в комнате произошло два события: во-первых, замычал, поднял голову и открыл глаза отставник-полковник. А во-вторых, вошел далеко не безызвестный мне Гогоберидзе. Сказал:

– Влад, херню они несут. Дай я кончу обоих. Тем более к этому молодому гамнюку у меня старые счеты, по Сольску. – Он вынул из кармана нож-выкидушку. Раскрыл лезвие. – Влад, рот ему закрой, чтоб не орал. У него язык сразу развяжется, если к нему меры интенсивного воздействия применить.

– Не надо, не надо, пацаны, – запричитал я.

«Пацаны» было кодовым словом.

Впрочем, я надеялся, что и безо всяких слов друзья полковника держат руку на пульсе.

Мы с Валерием Петровичем, конечно, допускали мысль о том, что Влад явится на встречу со мной в оговоренное по телефону место – у центрального стеклянного купола на Манежной площади. По этому поводу коллеги полковника тоже разрабатывали соответствующую операцию. Однако гораздо больше шансов имелось (согласились мы с отставником), что Влад явится разбираться со мной прямо на квартиру к Ходасевичу.

Поэтому пятнадцатью часами ранее – как раз, когда я ходил звонить Владу в район стадиона «Искра», – в квартиру на Сельскохозяйственной прибыли двое сотрудников технического управления его ведомства. Они оснастили кухню, спальню и гостиную устройствами скрытого видеонаблюдения. Технический уровень их оказался на высоте. Даже я, знающий об их существовании, не обнаружил камер/микрофонов, пока полковник не показал мне их. Группа фээсбэшного спецназа тем временем заняла позиции в районе ходасевичевской квартиры.

Сработали ребята быстро и ловко. Гогоберидзе с ножом почти навис надо мной, но не успел я моргнуть глазом, как он дико заорал. А на месте его кисти, держащей выкидушку, расцвел красный цветок. Секундой позже оба они, полицейский-грузин из Сольска и Влад, лежали, уткнувшись носом в паркет, с заломленными за спину руками, под пятой двух мощных спецназовцев.

Спустя десять минут их увезли, а мы с Ходасевичем до утра писали объяснения (я на кухне, полковник – в гостиной). Вооруженное нападение на сотрудника, пусть и бывшего, – дело нешуточное. Хорошо, что Валерий Петрович заранее проинструктировал меня, что и как говорить/писать: «Ничего не рассказывай, уходи в глухую несознанку». Мол, «приехал к старому приятелю, ко мне то есть, а тут налетели. Кто такие и почему – знать не знаю и ведать не ведаю». Сам отставник выбрал похожую линию защиты: «О готовящемся нападении мне стало известно из оперативных источников, однако о причинах налета мне ничего не известно».

Когда совсем рассвело и первые мирные труженики устремились в сторону метро на работу, фээсбэшники оставили нас в покое. Ни я, ни Ходасевич больше не ложились. Предстояло множество дел – для начала хотя бы вставить разбитое окно в его гостиной.

С тех пор прошел месяц.

Он был заполнен различными делами и хлопотами – в том числе имеющими непосредственное отношение к рассказанному делу.

Итак, доведу до вас, что происходило в те дни – по возможности в хронологическом порядке. Для начала я в целости и сохранности сдал ходасевичевскому приятелю-шоферу его «Джетту», усеянную разбитой мошкарой и покрытую пыльцой оцветших северных сосен. Тот глянул на спидометр, покивал уважительно: «Почти три тысячи сделал за пять дней. На море, что ли, гонял?» – «Типа того».

Мне почему-то представлялось, что теперь, когда Влад оказался в руках правосудия, у столичных полицейских больше нет причин меня преследовать. Поэтому я позвонил Римке и огорчил ее заявлением, что до конца недели она, так и быть, может догулять – а с понедельника я жду ее на рабочем месте.

Набрал я и намертво впечатанный мне в память (сломанная штатовская полицейская тачка, в нутре которой дружок Саня играет в шахматы, отпивая из пол-литровки) костромской телефон Зои. Сказал, что, кажется, опасность миновала и она может возвращаться в столицу.