Роман в лесу - Анна Рэдклифф

Однако у Аделины были свои основания для опасений, к которым Теодор не имел касательства: ее будущее было неопределенно и сокрыто тьмой. Опять она вынуждена прибегнуть к милосердию чужих людей… вновь испытывать изменчивость их доброты… подвергать себя тяготам зависимой судьбы или трудностям существования на случайный заработок… Эти мрачные размышления мешали ей отдаться радости, источником которой был побег и то чувство, о котором свидетельствовало все поведение Теодора и его признание. Деликатность, запретившая ему говорить о своей любви, воспользовавшись ее нынешним положением, внушала ей уважение и льстила ее гордости.

Аделина полностью ушла в свои раздумья, как вдруг кучер остановил лошадей и, указывая на дорогу, что сбегала вниз по склону холма, который они только что оставили позади, сообщил, что видит нескольких всадников, которые их нагоняют. Теодор тотчас приказал ему подхлестнуть лошадей и при первой возможности свернуть с большой дороги на малозаметный проселок. Кучер щелкнул в воздухе кнутом и пустил лошадей во весь опор, словно спасал собственную жизнь. Тем временем Теодор старался приободрить Адели-ну, охваченную ужасом; теперь ей казалось — лишь бы ускользнуть от маркиза, и тогда у нее хватит сил сразиться с будущим.

Они свернули на узкий проселок, укрытый со всех сторон большими деревьями и почти терявшийся под их кронами. Теодор опять выглянул в окно, но переплетение ветвей мешало ему видеть достаточно далеко, чтобы определить, продолжается ли погоня. Ради него Аделина постаралась скрыть свои чувства.

— Этот проселок, — сказал Теодор, — непременно приведет нас к какому-нибудь городку или селению, а там уж бояться нечего: хотя моя рука в одиночку и не смогла бы защитить вас от многочисленных преследователей, я не сомневаюсь, что сумею заручиться поддержкой кого-нибудь из здешних жителей.

Аделину, по-видимому, успокоили обнадеживающие слова Теодора; он опять оглянулся назад, но извивы проселка не давали глазу простора, а грохот колес заглушал все прочие звуки. Наконец он приказал кучеру остановиться и прислушался; не уловив ничего похожего на конский топот, он вновь обрел надежду на то, что теперь они в безопасности.

— Знаешь ли ты, куда ведет эта дорога? — спросил он.

Кучер ответил, что не знает, но что он приметил вдали между деревьями несколько домов и думает, что проселок ведет к ним. Теодору это сообщение было как нельзя кстати; он внимательно присмотрелся и тоже разглядел какие-то строения.

— Ничего не бойтесь, обожаемая Аделина, — сказал Теодор, когда кучер снова тронул лошадей, — теперь вы спасены. А я расстанусь с вами не прежде, чем с жизнью.

Аделина вздохнула — не только из-за себя, но и при мысли об опасности, которая может грозить Теодору.

Они продолжили свой путь и ехали так около получаса, пока не прибыли наконец в маленькое селенье, и вскоре остановились на постоялом дворе — лучшем из здешних домишек. Теодор помог Аделине сойти и опять постарался развеять ее опасения; он говорил с нежностью, но Аделина могла ответить на нее лишь улыбкой, которая не слишком успешно скрывала ее тревогу. Заказав обед, он вышел, чтобы переговорить с хозяином; но, едва он покинул комнату, Аделина увидела группу всадников, показавшуюся в воротах постоялого двора, и не сомневалась, что видит тех, от кого они бежали. Двое стояли к ней лицом, но один из остальных фигурой напомнил ей маркиза.

Сердце Аделины похолодело, в первые секунды разум покинул ее. Первым побуждением было спрятаться, но, пока она соображала, как это сделать, один из всадников глянул в окно, у которого она стояла, и что-то сказал остальным; они гурьбой вошли в дом. Теперь покинуть комнату незамеченной было невозможно, но и оставаться там было почти столь же опасно. В ужасе она металась по комнате, неслышно призывая Теодора и недоумевая, почему он все не возвращается. Страдала она ужасно. Но вдруг из дальнего конца дома раздались громкие возбужденные голоса, и вскоре она разобрала следующие слова:

— Именем короля! Вы арестованы! И предупреждаю, если вы дорожите своей жизнью, не мечтайте выйти отсюда иначе как под стражей.

В следующее мгновение Аделина услышала голос Теодора.

— Я не собираюсь обсуждать приказ короля, — отвечал он, — и даю вам слово чести, что не покину этот дом без ваС. Но прежде всего отпустите меня, чтобы я мог возвратиться в ту комнату — у меня там друг, я должен поговорить с ним.

Поначалу они отказались выполнить его желание, увидя в том уловку, дабы попытаться бежать, но Теодор умолял, бранился, и они в конце концов согласились. Он сломя голову кинулся туда, где осталась Аделина, а сержант и капрал проводили его до двери; сразу затем оба солдата вышли во двор, чтобы наблюдать за окнами.

Нетерпеливой рукой Теодор отворил дверь, но Аделина не поспешила к нему навстречу — она потеряла сознание, едва услышав начало перепалки. Теодор стал громко звать на помощь, и вскоре хозяйка постоялого двора прибежала со всяческими снадобьями, однако ни одно из них не помогло; Аделина лежала без чувств, и лишь дыхание свидетельствовало о том, что она жива. Между тем отчаяние Теодора возросло стократно, так как в комнату ввалились солдаты и, с хохотом обнаружив, о каком «друге» говорил Теодор, объявили, что более ждать не могут. Они уже готовы были силой оторвать его от безжизненного тела Аделины, над которым он склонился в невыразимой муке, но вдруг он яростно к ним обернулся и, обнажив шпагу, поклялся, что нет такой силы на земле, которая заставила бы его удалиться отсюда, пока дама не придет в себя.

Солдаты, разъяренные его поведением и решимостью, с возгласом: «Итак, вы восстаете против приказа короля!» — бросились, чтобы схватить его; однако Теодор направил на них острие своей шпаги и предложил тем, кому не дорога жизнь, подойти. Один из вошедших тотчас выступил вперед. Теодор был начеку, однако нападать не стал.

— Я прошу лишь одного: подождать, пока дама не придет в себя, — сказал он. — Что будет, если вы не внемлете моей просьбе, вам известно.

Сержант, уже взбешенный неповиновением Теодора, воспринял его последние слова как угрозу и решил не уступать: он бросился вперед, и, пока его товарищ звал тех, кто остался во дворе, Теодор легко ранил его в плечо и сам получил удар саблей по голове.

Из раны хлынула кровь; Теодор, шатаясь, подошел к креслу и упал в него в тот самый миг, когда остальные солдаты ворвались в комнату, а Аделина, открыв глаза, увидела его, обессиленного, бледного, залитого кровью. Она невольно вскрикнула и со словами: «Они убили его!» — вновь упала. Услышав ее голос, Теодор поднял голову и с улыбкой протянул ей руку.

— Я ранен легко, — сказал он, — и скоро оправлюсь, если вам в самом деле стало лучше.

Она поспешила к нему и вложила свою руку в его.

— Неужто никто не пошел за хирургом? — вымолвила она, с отчаянием озираясь вокруг.

— Не тревожьтесь обо мне, — сказал Теодор, — рана не так опасна, как вам представляется.

В комнате уже было полно народу, люди сбежались сюда, прослышав о драке; среди них был человек, исполнявший в селе роль врача, аптекаря и хирурга[75], — сейчас он выступил вперед, готовый оказать помощь Теодору.

Исследовав рану, он отказался сообщить свое мнение, однако распорядился немедленно уложить пациента в постель; преследовавшие Теодора служаки воспротивились этому, твердя, что их долг доставить его в полк.

— Сие невозможно, ибо сопряжено с опасностью для его жизни, — возразил хирург, — и к тому же…

— О, его жизнь! — прервал хирурга сержант. — Нам нет до этого дела. Мы обязаны исполнить свой долг.

Аделина, до сих пор стоявшая, трепеща от волнения, больше не в силах была молчать:

— Поскольку хирург заявил во всеуслышание, что этого джентльмена в нынешнем его состоянии нельзя перевозить куда бы то ни было, не подвергая опасности его жизнь, извольте помнить, что, если он умрет, вам придется, вероятно, ответить за это.

— Вот именно, — подхватил хирург, которому вовсе не улыбалось лишиться пациента, — я заявляю перед свидетелями, что этому господину нельзя двигаться, ибо сие опасно для жизни, и вам следовало бы принять во внимание возможные последствия. Его рана весьма опасна и требует самого заботливого ухода, даже и при этом исход более чем сомнителен! Если же вы повезете его, может открыться горячка, и рана окажется смертельной.

Теодор выслушал эти слова с полным самообладанием, но Аделина лишь с трудом затаила сердечную тревогу; ей пришлось собрать все свои силы, чтобы не пролились стоявшие в глазах слезы, и, как ни хотелось ей воззвать к человечности или припугнуть солдат ради несчастного арестанта, она не посмела довериться своему голосу.

От этой внутренней борьбы ее освободило сочувствие людей, заполнивших комнату; они все громче защищали Теодора и объявили, что солдаты, ежели решатся увезти его, могут быть обвинены в убийстве.