О чем молчат фигуры - Юрий Авербах

Через пару месяцев неожиданно ушел президент шахматной федерации Дмитрий Постников. Не могу утверждать, что обе эти отставки связаны между собой, но если знать, что Бондаревского и Постникова связывала многолетняя дружба, то ответ напрашивается сам собой: оба «соскочили» потому, что не верили в победу Спасского.

Президент федерации обычно избирался на четыре года, но досрочный уход Постникова вынуждал провести очередной съезд. Вместе с начальником отдела шахмат Спорткомитета Батуринским я занялся его подготовкой, начал собирать материалы для отчетного доклада.

Мне приходилось делать их уже не раз при предыдущих президентах Родионове и Серове.

В начале марта 1972 года, за день до открытия съезда, мне позвонила сестра и сообщила, что случилось несчастье: у мамы (ей было 73 года) инсульт, парализована левая половина тела. Пришлось бросить все дела и заняться ее госпитализацией. Вдруг раздался еще один звонок — от зампреда Спорткомитета Виктора Ивонина, курировавшего шахматы.

Спорткомитет принял решение рекомендовать вас в президенты федерации,— без обиняков сообщил он. И добавил: — Не советую отказываться. Ведь мы с вами живем в одном мире!

Виктор Андреевич, у моей матери инсульт,— только и мог я пробормотать.

Ничего, ничего,— успокоил он.— Вы не обязаны приходить на съезд. Вас выберут и в ваше отсутствие!

Так неожиданно я стал президентом федерации. Эта должность — высшая в общественной шахматной иерархии (за работу денег не платят). Обязанности президента — представлять шахматы в Спорткомитете, регулярно проводить заседания президиума федерации, готовить предложения, связанные с развитием шахмат в стране, участвовать в различных шахматных и нешахматных форумах, произносить приветственные речи на всякого рода общественных мероприятиях и, когда надо, «важно надувать щеки».

Всю эту рутину я хорошо знал. За свою жизнь мне довелось присутствовать на множестве заседаний и наблюдать, как их ведут различные руководители, да и самому приходилось этим заниматься.

В то время федерация являлась общественным придатком Спорткомитета. Мы обсуждали проблемы шахмат, даже принимали решения, но утверждались они в Спорткомитете, а иногда и в идеологическом отделе ЦК.

При выборе президента федерации я бы отметил две противоположные тенденции. Шахматисты отдавали предпочтение чиновникам высокого ранга, которые могли реально помочь шахматам, иногда даже минуя Спорткомитет. А руководству Спорткомитета больше нравились президенты зависимые, которыми можно было управлять.

С этой точки зрения я был фигурой вполне подходящей — опытный гроссмейстер, хорошо разбирающийся в оргвопросах и не имеющий ни связей наверху, ни влиятельных покровителей. К тому же я был главным редактором журнала «Шахматы в СССР» и входил в штат издательства «Физкультура и спорт», которое находилось в подчинении Спорткомитета.

Этим и объяснялась, кстати, скрытая угроза в словах Ивонина: «Не советую отказываться. Ведь мы с вами живем в одном мире!»

При выборе меня президентом была и другая, не менее важная причина: из-за, реальной угрозы со стороны американца отобрать у нас шахматную корону желающих возглавить федерацию перед матчем Спасского с Фишером просто не оказалось. Никто не хотел подставляться!

Забыл сказать, что еще в конце 60-х годов я был назначен председателем тренерского совета федерации. В начале 1972 года меня направили в Пахру, чтобы своими глазами посмотреть, как проходит тренировочный сбор Спасского. Обстановка, которую я там увидел, настраивала скорее на отдых, чем на серьезную работу. На столе лежали карты и домино, а когда наступило время обеда, то, лукаво улыбнувшись, Борис извлек из тумбочки бутылку виски.

Став президентом, я попытался контролировать подготовку Спасского к матчу. Не тут-то было! Она была окружена завесой строгой секретности, и что-либо выяснить оказалось невозможным. Все сосредоточилось в руках руководства Спорткомитета. Даже Батуринский, поссорившийся со Спасским из-за какой-то мелочи (он отказался подписать Борису доверенность на машину), был полностью отключен от процесса подготовки. Что уж говорить о федерации.

О матче Спасский — Фишер написано столько, что я коснусь его лишь вкратце, тем более, что в столице Исландии, где проходил этот поединок, не был. Никто не станет спорить, что после столь внушительной победы в матчах претендентов шансы американца на успех расценивались очень высоко. Достаточно сравнить рейтинги соперников: у Фишера он достиг фантастической цифры в 2800 очков, а у чемпиона мира был гораздо скромнее — 2675.

На Западе считали, что американец должен отнять у Спасского шахматную корону. Кстати, это было естественной реакцией на хвастливые утверждения кремлевских политологов, что успехи наших шахматистов отражают превосходство так называемого социалистического образа жизни, превосходство советской культуры. Недаром после победы Фишера в западной печати задавался ядовитый вопрос: что произошло с советской культурой?

Как известно, матч Спасский — Фишер закончился со счетом 8,5 : 12,5 (+3 — 7 = 11) в пользу последнего. Как говорится, победил сильнейший. И тем не менее мы вправе задать вопрос: мог ли Борис отстоять свое звание, тем более, что ничья в матче была в пользу чемпиона?

Вопрос этот, конечно, гипотетический, но мне кажется, что мог. В истории наших шахмат есть два поучительных примера. Ведь сумел же Ботвинник победить в матчах-реваншах Смыслова и Таля, хотя объективно тогда не превосходил в силе ни того, ни другого, к тому же был намного старше. Это ему удалось в первую очередь из-за хорошо продуманной подготовки.

Значит, и в нашем случае только целеустремленная, тщательно продуманная подготовка могла привести к успеху. К сожалению, она оказалась явно недостаточной. Это все выяснилось на совещании в Спорткомитете, состоявшемся уже после матча, но это отчетливо показал и сам поединок. На мой взгляд, неправильной была и линия поведения Спасского во время драматического старта соревнования. Выиграв первую партию, чемпион мира во второй получил плюс из-за неявки Фишера на игру. Счет стал 2 : 0. Затем американец потребовал, чтобы этот плюс не был засчитан и пригрозил, что в противном случае он за доску не сядет! Игра прервалась. Матч фактически оказался под угрозой срыва. Пока президент ФИДЕ Макс Эйве, используя все свои дипломатические способности и выказав необычайное терпение, уговаривал Фишера продолжить игру, Спасский в Рейкьявике отдыхал, играл в теннис, развлекался как мог, и, по-моему, расслабился. А нужно было уехать. Не сомневаюсь — в подобной ситуаций ни Ласкер, ни Капабланка, ни Алехин, не говоря о Ботвиннике, не задумываясь, покинули бы столицу Исландии. Ведь ожидание ставило Спасского в невыгодное, пожалуй, даже в унизительное положение. В конце концов, кто же чемпион мира? Почему же тогда он не уехал?

Кажется, тому были две причины. Одна — природная лень Бориса, ставшая уже притчей во языцаех. Ему было лень сниматься с места, кстати, весьма комфортабельного, складывать вещи, короче говоря, делать усилия. Разве не проще и спокойней сидеть на месте и ждать у моря погоды. Вторая причина была самой прозаичной — Спасский опасался, что после его отъезда матч сорвется, и он не получит очень больших призовых денег. Сам председатель Спорткомитета С. Павлов звонил Борису и уговаривал его возвратиться в Москву, но Спасский был непреклонен. Кстати, я убежден, что в Спорткомитете мечтали, чтобы матч сорвался, и опасность потери титула чемпиона мира миновала.

Недавно в интернете появился материал сотрудника КГБ, направленного по указанию ЦК КПСС в Рейкьявик «для предотвращения возможных провокаций с американской стороны». Он, в частности, рассказывает о своих контактах с чемпионом мира:

«Создалось впечатление, что больше всего его интересовали деньги, которые он получал за матч. Через несколько дней после прибытия в Рейкьявик Спасский приобрел дорогой джип-вездеход, нагрузил его дефицитными товарами и отправил морем в Ленинград».

Прошла неделя пока наконец Фишера не уговорили снова сесть за доску. Он согласился, но при условии, что третья партия будет играться в закрытом помещении, без зрителей. Спасский не возражал. Он был в благодушном настроении. Позднее западная печать подавала этот факт как «джентльменское» поведение чемпиона. С подобным определением джентльменства можно спорить.

Известна расхожая фраза — спорт есть спорт. Есть правила игры, есть регламент соревнования, которые никому не позволяется нарушать, даже если это Фишер!

Когда-то, в самом начале моей шахматной карьеры, мне был преподан наглядный урок. В детских соревнованиях один из участников поставил ферзя под бой неприятельской пешки, но, поскольку его партнера не было на месте, заметив свою ошибку, взял ход назад. Я все это видел, но промолчал, когда его партнер появился. По ребячьим понятиям сказать о произошедшем значило прослыть ябедой, доносчиком. В итоге провинившийся не только выиграл эту партию, но и стал победителем турнира, опередив меня на очко. На то самое очко, которое я ему простил!