Последнее слово - Фридрих Незнанский

Тезка Поремского Володя Шапкин оказался совсем молодым человеком и приход старшего следователя Генеральной прокуратуры воспринял как совершенно непонятное проявление высшей справедливости.

Виноватым он себя не чувствовал, хотя у него на работе не все сразу получалось. Но серьезных выговоров, на основании которых Базанов подписал его увольнение, тоже не было. Ну делались замечания по ходу, так это у всех случается. На то и новая работа. А Володя пришел из армии, где фактически занимался тем же делом, служил механиком в ремонтных мастерских, значит, и дело знал.

Обида же его заключалась в том, что Базанов ни разу не поговорил с ним по-человечески, ни разу не подсказал, в чем ошибка, а накричал и подписал приказ, который и отправил в управление кадров. Ну а там, конечно, разбираться не стали, уволили за неоднократное нарушение трудовой дисциплины. С такой формулировкой не очень-то разбежишься. Вот Володя и попробовал «покачать права». Базанов ничего не сказал, отвернулся и ушел, будто перед ним был не человек, а ничтожное существо. Но зато тем же вечером, точнее, ночью, когда Шапкин возвращался домой, его догнали трое парней и так отделали, что пришлось обращаться к участковому врачу. Вот они, синяки, до сих пор, какой уж день не проходят…

Синяки были впечатляющие, знать, не зря затронул эту тему Петрович.

— Ну а со Старостиным они тоже так? — поинтересовался Поремский.

— А к нему какие вопросы? — Володя пожал плечами. — Он ничего не вякал, метлу в угол поставил, повернулся и ушел. Подсобникам всегда место найдется. Не здесь, так в другом месте. Он, кажется, уже на Казанском устроился. Или на Павелецком.

— Неужели Базанов такой страшный, что с ним никто справиться не может? — задал провокационный вопрос Поремский.

— Да ничего он не страшный, — зло отмахнулся Шапкин. — Если б наши не были такими равнодушными, ну единоличниками, давно бы его самого уволили ко всем чертям. Это его банда действует. И все про это знают. Скины они, бритоголовые, которые на словах вроде бы русский народ защищают, а на самом деле устраивают погромы, азиков на Киевском рынке гоняют, герои… И ведь кому-то нравятся! Защищают этих подонков, милиция их не трогает, говорят, есть указание только задерживать и отпускать. Это уж когда они совсем с резьбы срываются, тогда шум поднимают. А Базанов — командир ихний, это все знают, у него даже форма есть.

— И все, говоришь, знают?

— А то!

— Он что же, увольняя вас, для кого-то место освобождал, не знаешь? — осторожно спросил Поремский, уже кое о чем догадываясь.

— Почем я знаю, наверное. Говорили, там двое каких-то освободившихся зэков нуждались в работе. А я так думаю, что просто в «крыше». Вы поинтересуйтесь в кадрах.

— Так вот, интересовался, да результата нет. Есть несколько кандидатов, но это — прошлые дела, годичной почти давности.

— Нет, это совсем недавно. Я когда заходил в нашу медчасть, чтобы зафиксировать следы побоев, это мне Петрович посоветовал сделать, и в милицию заявить, от него же, от Петровича, и узнал о новеньких.

— А что милиция? Завела дело?

— Да какое там! — отмахнулся Володя. — Послали меня подальше с моим заявлением и велели пить меньше, а то в следующий раз уже они сами меня отдерут, как сидорову козу. Добьешься чего от нашей милиции, как же… на свою голову. Все они… — И Шапкин опасливо посмотрел на гостя.

— Не тушуйся, парень, я с глубоким сожалением вынужден согласиться с тобой. Кроме одного. Далеко не все. Есть много порядочных людей, я с ними встречался. Даже часто вместе работаю.

— Наверно. Да только я почему-то не встречал… — пробормотал себе под нос Шапкин.

— Вот в этом-то и беда, — подытожил Поремский и стал прощаться. — Ты не говори никому о моем приходе к тебе. Если что, скажи, что Старостина искал, но ты его домашнего адреса не знаешь. На всякий случай. Это если те бритые и за мной следят, что не исключено.

— А я и в самом деле не знаю.

— Вот и хорошо. А к твоему вопросу мы позже вернемся. Я так думаю. А Старостин, значит, на Казанском устроился?

— Нет, на Павелецком. Я точно вспомнил.

— Ну ладно, спасибо. Выздоравливай…

Семен Старостин никак не мог понять, на кой черт он понадобился Генеральной прокуратуре. Про свое увольнение с Киевского вокзала он сказал, что претензий к руководству не имеет, так всегда бывает: когда нужна штатная единица, выгоняют кого? Подсобника. В первый раз, что ли?

И к Базанову у него тоже никаких претензий не было. Вообще никаких. Он, Старостин, и знаком-то с ним едва-едва, так — видел, а чтоб разговаривать, ни-ни. Серьезный дядя. И хлопцы у него серьезные. Вроде как охранники. На братву похожие, во всяком случае, такие же бритые, мордастые и наглые — слова им не скажи, сразу руки распускают. Нужно ему, Семену, это? Нет, не нужно. Тем более что подсобнику всегда найдется дело, такое, чтоб плоское валять, а круглое катать. Нет, нема претензий. Не нужны ему разборки с мордоворотами.

Вот, опять прозвучала эта боязнь непосредственной угрозы. И что, оставить без внимания? Имея в виду, что в России вся жизнь простого работяги, по сути, и зависит от его умения отвести от себя угрозу — то увольнения, то мордобития, а то и самого существования семьи.

Больше всего Поремского огорчало именно это равнодушное, привычное отношение жертвы к своей судьбе. Строили, строили «светлое будущее», наобещали и… бросили на полдороге, издевательски наплевав на человеческие судьбы. Вот и еще один пример. Скверно…

Но картинка из всего услышанного вырисовывалась довольно впечатляющая. И кое-что стало основательно проясняться для Владимира Дмитриевича. Оставалось теперь выяснить, кому предназначались места уволенных? Почему-то Поремскому показалось, что стало «горячо», еще шажок — и придет решение загадки.

Вот только где находятся «личные дела» новых рабочих электроцеха?..

Вечером того же дня Поремский имел содержательную беседу с начальником управления кадров. Тот, оказывается, только слышал о том, что в электроцех по личной рекомендации Базанова должны были прийти двое новых людей. Об этом замначальника, как он заявил, конкретно просили в Управлении исполнения наказаний, рекомендовали трудоустроить людей, отбывших свое наказание и вышедших на волю с чистой совестью. Вот прямо так, именно таким текстом, как говорил кадровику Базанов, и просили. И старый, опытный кадровик поверил. Бывают же в жизни этакие чудеса!

А вот самого Базанова Поремский так и не нашел — ни на службе, ни дома у него, в Мытищах, куда поехал специально на служебной «Волге» с мигалкой. Соседи сказали, что Олежка — ласковое такое имя — не появлялся дома уже несколько дней, наверное, загулял маленько, с ним и раньше такое случалось, хотя парень он добрый, мягкий и отзывчивый.

Зато на обратном пути в Москву Владимир заметил за собой «хвост», который был слишком наглым, чтоб его не увидеть. Далеко не новый «БМВ» черного цвета как устроился сзади, так демонстративно до самой Москвы и не отставал.

Помня об общей договоренности, когда события могли развиваться в этом направлении, Поремский немедленно связался по телефону с Грязновым и продиктовал ему номер преследователя. «БМВ» тормознули на посту ГАИ при въезде в Москву, и больше его у себя за спиной Поремский не видел. А о результатах проверки Вячеслав Иванович пообещал сообщить позднее, когда вся группа соберется на совещание.

5

Турецкий впервые видел столь разительный контраст между внешностью человека, его физическим состоянием и его внутренним содержанием, то есть силой духа.

Приехав в Воронеж в первой половине дня, он без особого труда разыскал нужный адрес, позвонил в квартиру на втором этаже обыкновенного пятиэтажного дома, и ему, не спросив кто, открыли дверь. Пожилая женщина уставилась снизу вверх, в лицо Александра Борисовича, не приглашая, однако, войти. И Турецкому пришлось представляться на пороге. Он достал удостоверение Генеральной прокуратуры, раскрыл его, дал прочитать подслеповатой женщине, можно сказать, старухе, хотя движения у нее были бойкие, а выражение лица строгим.

— Господи, — совсем не гостеприимным тоном пробурчала она довольно громко, — и когда ж им надоест наконец? Неужто других дел нет, как стариков беспокоить? Ну а вам-то чего понадобилось? Уже бывали ваши, допрашивали, душу мотали, да совесть-то человеческая хоть есть у вас?

Голос становился высоким и визгливым, и Турецкий постарался угомонить старуху. Он довольно бесцеремонно отстранил ее, вошел и захлопнул за собой дверь. Потом наклонился к хозяйке и шепотом заговорщика спросил:

— Давно приходили?

Старуха опешила. Поморгала глазами, подумала и ответила:

— Дак вон уж сколько лет ходють…

— А Виктор Михайлович дома? — так же таинственно спросил Турецкий, и бабка неожиданно приняла его тон: