Игра крови и пыли (сборник) - Роджер Желязны

— Ну и много же ты съел! — удивилась девочка.

— У большого и аппетит соответствующий,— ответил он.

— Сколько же ест взрослый птеродактиль? — спросила она.

— О, очень много. На самом деле они проводят большую часть жизни в поисках еды.

— Тебе не кажется, что это несколько утомительно?

— Нет, отчего же, если ты получаешь удовольствие от еды,— ответил он.

— Не думаю, что мне понравилось бы все время разыскивать еду.

— Знаешь,— сказал он,— когда тебе что-то доставляет удовольствие, то поиски этого тоже доставляют удовольствие. Я бы сказал, что половину любой жизни занимают поиски того, что доставляет удовольствие,— и, возможно, это самая приятная половина.

— Поиски?

— Поиски.

— А что мы теперь будем делать? — спросила она.

— Давай посидим на солнышке, там так тепло и хорошо.

— Давай.

— ...Потому что самая прекрасная вещь на свете — это когда ищешь и находишь, с этим могут сравниться только новые поиски,— закончил он.

Они довольно долго сидели на солнышке, и им было тепло и хорошо. Но вот Герман зевнул, деликатно прикрыв клюв кончиком крыла. Затем он расправил крылья и стал похож на большой развевающийся флаг.

— Еще полетаем? — спросил он.

— Непременно!

— Тогда прошу на борт,— и он склонился перед ней.

Они полетели дальше.

Герман поднимался все выше, и Сьюзи чувствовала себя ракетой, летящей на Луну, с той только разницей, что был день и она знала, что аварии не произойдет и она всегда плавно приземлится.

Они оставили позади озеро и большие холмы за ним. Потом они стали подниматься все выше и выше, пока воздух не стал холодноватым даже для субботнего полдня в начале июня.

Сьюзи посмотрела вниз.

Дорога превратилась в маленькую желтую ленточку, а деревья — в молодую, только что пробившуюся морковную ботву. Поля выглядели так, словно их размалевали зеленой краской.

Они полетели дальше, и Герман поднялся еще выше.

Сьюзи видела реки, похожие на серебряные ниточки, и переброшенные через них мосты, напоминающие крошечные роликовые коньки на кукольную ногу. Разноцветные крыши домов походили на ряды камушков, которые выкладывают на пляже.

По мере того как они поднимались выше, все чаще мимо проносились маленькие белые хлопья, похожие на клубы дыма.

— Что это? — спросила она.

Герман повернул голову.

— Клочки облаков,— ответил он.— А вот и целое облако прямо над нами.

Она посмотрела вверх.

— Но оно точь-в-точь как туман,— возразила она.

— Разумеется. Облака и есть туман, поднявшийся в небо.

— А мне казалось, что они похожи на подушки или сахарную вату.

— Они так выглядят, если смотреть снизу,— согласился он,— но на самом деле это туман, который не хочет стоять на месте.

Герман изменил курс и полетел через облако.

Это было все равно что идти в школу пасмурным утром: надеваешь резиновые сапоги и бредешь, не видя телеграфных столбов и другой стороны улицы.

— Как ты определяешь, куда лететь? — спросила она.

— Да просто знаю, и все,— ответил он.

— Как радар?

— Да, как радар,— подтвердил он.— Ну вот мы и выбрались!

Внезапно опять засияло солнце, а облако оказалось под ними.

Они летели над городами, горами и долинами. Они летели над болотами, лесами и озерами.

Наконец они добрались до того места, где люди запускали в небо воющие ракеты с огненными хвостами. Ракеты сотрясали атмосферу, как землетрясение сотрясает землю, а потом устремлялись туда, где уже не было воздуха.

— Ракеты летают выше птеродактилей? — спросила Сьюзи.

— Птеродактилям нет нужды летать так высоко,— ответил Герман.

— Они летают быстрее?

— Птеродактили не хотят летать так быстро.

— Значит, ракеты летают лучше.

— Но они не могут ловить рыбу,— сказал Герман.— У них нет собственных желаний. Они не могут получать удовольствия от сидения на солнышке.

— Разве это так важно, если ты можешь летать выше и быстрее?

— Да,— ответил Герман.

И они полетели дальше, пока не оказались над океаном.

— Что это за вода? — спросила Сьюзи.

— Это океан,— сказал Герман.— Воды на земле больше, чем суши. Рано или поздно она скроет под собой все, останутся только большие голубые, перекатывающиеся под солнцем волны.

— Полетели назад,— попросила она.— Мне страшно.

Герман развернулся и направился в обратный путь.

Они летали почти каждый день. Сьюзин папа однажды вечером заметил необычные следы за гаражом, но, поскольку он не спросил ее, она не стала объяснять, что это следы птеродактиля. После этого, правда, Герман стал высаживать ее в саду, откуда она шла домой пешком.

Почему Герман живет в саду? Сьюзи подолгу размышляла об этом. Однажды в середине июля, после двух месяцев знакомства, почувствовав, что может задать ему очень личный вопрос, она спросила:

— Герман, почему ты не можешь поиграть с другими птеродактилями?

— Я же сказал тебе, что они очень далеко,— ответил он.

— Да. Но если это так, почему ты здесь?

— Что ты хочешь сказать, «если это так»? Ты думаешь, я тебе соврал?

— Ну, ты ведь заливал насчет того, что не имеешь ничего общего со змеями.

— Ах это. Ну, они такие дальние родственники, что мы их не принимаем во внимание.

— Но все же родственники. Мой папа так говорит.

— Ты рассказала ему обо мне?

— Нет, нет,— поспешно сказала она. — Я храню твою тайну. Но однажды вечером я расспросила его о птеродактилях, и он сказал, что они родственны змеям, так же как черепахи и крокодилы.

— Черепах и крокодилов мы тоже почти не считаем родственниками.

— Не очень-то это здорово. На самом деле так поступают задаваки.

— Хорошо? Значит я врун, я задавака? Не верь мне больше!

— Я не это хотела сказать. Правда, не хотела. Не обижайся, Герман. Я просто все время удивляюсь, где твои папа с мамой и другие птеродактили — и почему они улетели, а тебя оставили здесь совсем одного.

— Я говорил тебе, что они далеко.

— В Южной Америке?

— Может быть.

— В джунглях Бразилии?

— Возможно. Может быть, это я улетел из дома. Может быть, это я оставил их. Что это меняет? Нам ведь весело вместе, правда?

— Да.

— Тогда какая разница?

— Ну, не знаю. Мне просто было интересно.

— Это касается только птеродактилей, а к людям не имеет никакого отношения,— сказал он.— Ты все равно не поймешь.

— А много вас там?

— Давай поговорим о чем-нибудь другом или полетаем.