Мужская тетрадь - Татьяна Москвина

Русская сила, стало быть, расщепляется на два начала: на мерзкого грубого отца и на юродивого в корчах. Прибывающий в дом Фамусова с неимоверным количеством деревянных черных чемоданов Чацкий (Иван Стебунов) – это русская слабость. Он рыдаючи проводит всю первую картину, затем молотит текст без всякого смысла, да и без душевных движений. Актер мучительно существует в абсолютно фальшивом рисунке роли, где не предусмотрено ни предыстории, ни самой истории. Он действительно, видимо, тяжелый придурок, и не зря его, вопящего в сцене бала какую-то галиматью сочинения прислужника русской империи А.С. Грибоедова, терпеливо заворачивают в смирительную рубашку. Причем предварительно делают что-то вроде «эротического массажа»: Фамусов обмакивает в тазик с водой головы Лизы и Софьи и мокрыми их волосами массирует торс Чацкого (все режиссерские придумки – такого сорта).

Но все они – от психа-слабака Чацкого до рыкающего хама Фамусова – одна и та же сила. То и дело персонажи, сбившись в сплоченный отряд, грозно шагают, резко выбрасывая ноги вперед. Над их головами два раза пролетит аэроплан – видимо, символизируя то, что, несмотря на свою дикую мощь, перед нами жалкий, затерянный мир, обочина цивилизации.

И мне стало жаль Римаса Туминаса. Какими жуткими комплексами, какими страхами обуяна его душа! Он живет в стане врага, среди чужой, неприятной, многословной культуры, которая кажется ему фальшивой, надутой, чванной. Наши священные тексты для него абракадабра. Когда полковник Скалозуб говорит «я с восемьсот девятого служу», мы понимаем, что при всей ограниченности этого вояки все-таки перед нами участник Отечественной войны 1812 года. А для «бедного литовца» все эти реплики пустой звук, и его Скалозуб (Александр Берда) – вяленький, сладкоголосый, мягкотелый глупец. Как же Туминас, недавно назначенный главным режиссером Театра имени Вахтангова, собирается им руководить? Ведь то, что для нас полно жизни и смысла, – для него пусто и мертво. Он живет в ужасе и тоске, окруженный враждебным миром чужой культуры, агрессивной империи, которая вдобавок сама оказалась жалкой и слабой (вспомним образ аэроплана).

Но ведь мы не берем священные, классические пьесы литовского театра, не глумимся над ними. Так что получается как-то несправедливо… Хотя главная беда, конечно, не в «литовском мышлении». (Мало у нас, что ли, русских доброхотов над классикой издеваться с утра до ночи!) Дело в окончательной, ужасной, тошнотворной исчерпанности тоталитарного режиссерского театра – когда режиссер имеет право на все, а остальные ни на что.

Дело решительно запутал В.В. Путин, неожиданно для всех посетивший спектакль «Современника» 9 марта.

Он был вежлив в речах, но можно было догадаться, по реплике «почему у вас Чацкий плачет, он ведь сильный человек», что спектакль ему не особо пришелся по душе. Замечу в скобках, что Владимиру Владимировичу как-то вообще не слишком везет на встречи с прекрасным. То чудовищная «Гроза» (тоже в «Современнике»), то «Девятая рота» Бондарчука… Не этим ли объясняется некоторая сдержанность правительства в отношении культуры? Не стоило бы ответственным лицам и чинам подобрать для Путина более увлекательную художественную программу?

Но, стало быть, теперь, после высочайшего визита, критики не иначе как просто обязаны хвалить новое «Горе от ума» – а иначе прослывешь лакеем и припевалой!

Однако я давно известна как ненавистник режиссерского самодурства. Поэтому скажу еще раз: надо понимать автора и растить актеров, а не изгаляться над ними. Режиссеры, еще раз вас прошу – покайтесь! Вы убиваете театр!

Ведь даже по этому «Горе от ума» видно, что в труппе «Современника» есть сильные актеры. Мог бы, ох как мог бы прогреметь в роли Фамусова такой нутряной, неистовый актер, как Сергей Гармаш. Свежие, небанальные интонации продемонстрировал Владислав Ветров (Молчалин). Трогательный этюд о безумной и бессмысленной агрессии женской любви разыграла Елена Плаксина (Наталья Дмитриевна).

Но все это крохи, искорки, солнечные пятнышки на фоне жестокой драмы о бедном литовце, который взялся за великую русскую пьесу.

2008

Никто никогда не женится

В одной компании нетеатральных людей меня спросили: а почему так часто в театре ставят пьесу Гоголя «Женитьба»? Разве она так уж хороша? «Помилуйте, – пришлось разъяснить то, что ясно людям театральным, – там ведь шесть мужских ролей!» Действительно, эту смешную и эффектную пьесу Гоголя нередко ставят именно по «внутритеатральным» причинам. На сегодняшний день пьесу просто замучили интерпретациями.

В этом сезоне – две премьеры по «Женитьбе» Гоголя: в «Ленкоме» у Марка Захарова и в Александринском театре у Валерия Фокина. И в том и в другом случае о полноценной творческой победе говорить не приходится.

Победы на материале этой гоголевской пьесы были в 70-х годах, когда Виталий Мельников снял обаятельный фильм с Петренко и Крючковой в главных ролях, а Анатолий Эфрос поставил самую оригинальную «Женитьбу» русского театра – спектакль о невозможности, недостижимости человеческого счастья. Спектакль Эфроса вошел в историю театра и врезался в память всем зрителям. Конечно, такая всесильная режиссерская интерпретация нынче невозможна: ни у кого сейчас нет столь могучей творческой воли и такого глубокого таланта. Обе современные «Женитьбы» представляют собой что-то вроде «концерта по мотивам».

Марку Захарову есть на кого ставить свой концерт: его труппа состоит из чрезвычайно известных артистов. С течением времени «Ленком» стал не столько режиссерским, сколько чисто актерским театром – сюда идут не оценивать глубину режиссерской мысли, но смотреть на популярные лица. Поэтому все первое действие ленкомовского спектакля идет на аплодисментах: каждой звезде положено. Положено Чуриковой, Янковскому, Броневому, Збруеву, Захаровой, Певцову – просто за появление на сцене. За то, что живые и даже что-то говорящие. Это же фантастический аттракцион – популярные актеры живьем. Менее других почему-то известен «в народе» прекрасный артист Виктор Раков (Подколесин), но зато он и играет своего безвольного женишка в мешковатом костюме лучше всех: довольно осмысленно. Что-то случилось в нашем искусстве такое странное, какие-то такие загадочные химические процессы протекли, но ждать от чрезвычайно известных актеров осмысленного творчества наивно. Что-нибудь, понимаете, одно: или слава, или творчество. Или артист показывает сам себя живьем, или играет в старинном смысле слова. Поэтому наиболее интересны сегодня совсем юные, зеленые, прямо со студенческой скамьи, никому пока не ведомые, не замыленные в сериалах, не растиражированные, без фамилий, без ужимок. Им надо честно зарабатывать репутацию, вот они и стараются. А те, кто одним своим видом вызывает громкие овации ни с того ни с сего, – им-то об чем хлопотать, спрашивается? Зритель у нас нестрогий, всему рад.

В «Ленкоме», как правило, тексты классиков разбавляют отсебятиной примерно в пропорции 1:3. Это не смертельно, Гоголь вполне угадывается, тем более все коллизии и персонажи без изменения. На фоне дощатой стены с «плавающим» по ней шкафом энергичный и злой Кочкарев собирается «блицкригом» женить своего вялого приятеля Подколесина и отваживает от невесты целый сонм жалких женихов. Напрасно – у Подколесина хватает воли сбежать прямо из-под венца, прыгнув в окно. Почему? Я бы не сказала, что спектакль Марка Захарова это прояснил.

Этот спектакль распался на ряд концертных номеров – с разбитной свахой, щеголяющей крепкими ножками (Инна Чурикова), с ядреной, как репка, невестой, восклицающей чуть что «Ух ты!!!» (Александра Захарова), с нудным старичком Яичницей (Леонид Броневой), с патлатым дурачком – бывшим моряком Жевакиным (Олег Янковский) и так далее. Но в целое отдельные элементы так и не собрались. Все женихи, кроме Подколесина, откровенно пожилые, им даже по возрасту не стоит жениться, так что невеста непонятно почему колеблется и что собой символизирует.

У Валерия Фокина, в отличие от Марка Захарова, в труппе нет звезд, да и не предвидятся они вовсе (не ищут, не приглашают). Александринка нынче – чисто режиссерский, жестко концептуальный театр, очень скучный, но, к счастью, «быстрый» – спектакли длятся недолго. Того смысла, как в «Ленкоме» – на любимых актеров живьем посмотреть, – здесь быть не может, а чем-то ведь удерживать зрительское внимание надо. Поэтому Фокин придумал сильный ход: основное действие происходит на катке.

Мысль режиссера, навеянная ледовыми телешоу, которые два года заполняли эфир, банальна, однако находятся критики, считающие ее оригинальной и творческой (будем надеяться, бескорыстно). Женихи, дефилирующие перед невестой, нарезают круги на коньках по белому спецпокрытию, причем бывший моряк Жевакин, по трактовке режиссера, делает это на тележке – он инвалид, безногий. Изобретение это уже за гранью всякого вкуса и смысла, как и весь прием в целом: если актеры играют плохо и при этом катаются на коньках, они не становятся актерами, играющими хорошо. С тем же успехом можно прыгать на батуте, качаться на брусьях, бросать волан – Гоголь от этого ближе не станет и таланта тоже не прибавится.