Перерождение - Джастин Кронин

Прошло около получаса. Из соседней комнаты доносились голоса Керка и Прайса, которые спорили, что делать и куда звонить в первую очередь. В полицию штата? Окружному прокурору? Пока официально даже арест не оформили. Впрочем, спешить было некуда, формальности могли подождать. Уолгаст услышал, как открылась дверь, и с Эми заговорила какая-то женщина: «Ты настоящая куколка! Как зовут твоего кролика? Любишь мороженое? Через пару минут откроется магазин, если хочешь, я сбегаю и куплю». В принципе, все это он предвидел еще в полумраке автомойки, когда сидел в «тахо» рядом с Дойлом и решил сдаться. О содеянном Уолгаст нисколько не жалел. Наоборот, радовался, а камера, первая из, вероятно, многих в его жизни, казалась чуть ли не уютной. Интересно, у Энтони Картера тоже возникали подобные ощущения? Он тоже говорил себе: «Вот такой теперь будет моя жизнь»?

К камере подошел Прайс с ключом в руках.

— Сюда едет полиция штата, — раскачиваясь на каблуках, объявил шериф. — Судя по тому, что я слышал, вы, ребята, осиное гнездо разворошили! — Он просунул сквозь прутья наручники. — Думаю, вы умеете ими пользоваться.

Дойл с Уолгастом надели друг другу наручники, Прайс открыл камеру и повел их в свой кабинет. Эми сидела за столом секретаря на складном металлическом стуле, держала на коленях рюкзачок и ела мороженое. Рядом устроилась пожилая женщина в зеленом брючном костюме и показывала девочке новую раскраску.

— Это мой папа! — объявила Эми.

— Этот дядя? — Женщина удивленно взглянула на Уолгаста. У нее были темные, старательно нарисованные брови и копна жестких цвета воронова крыла волос — парик. — Этот дядя — твой папа? — переспросила она.

— Не обращайте внимания, — покачал головой Уолгаст.

— Это мой папа! — строго, даже с укоризной повторила Эми. — Папочка, нам нужно идти. Сейчас же!

Прайс достал дактилоскопический набор, а Керк готовил фотоаппарат и специальную фоновую заставку.

— О чем это она? — поинтересовался Прайс.

— A-а, долгая история! — отмахнулся Уолгаст.

— Скорее, папочка, пойдем отсюда!

Уолгаст услышал, как открывается входная дверь. Женщина обернулась.

— Чем могу помочь?

— Доброе утро! — ответил мужчина, голос которого показался Уолгасту знакомым.

Шериф только-только собрался погрузить пальцы арестованного в дактилоскопический порошок. Мельком глянув на Дойла, Брэд сразу догадался, в чем дело.

— Это управление местной полиции? — церемонно уточнил Ричардс. — Привет-привет! Ба, неужели все «пушки» настоящие? Тут же целый арсенал! Сейчас я вам кое-что покажу!

Уолгаст повернулся и увидел, как Ричардс стреляет женщине в лоб. Выстрел был всего один, с близкого расстояния, а длинный цилиндр глушителя превратил его в хлопок. Женщина качнулась, парик съехал набок, глаза от ужаса стали совсем круглыми. На грязный пол потекла тонкая струйка крови. Руки женщины взметнулись, а через секунду повисли безжизненными плетями.

— Упс, пардон! — поморщился Ричардс и обошел вокруг стола. Комната наполнилась резким запахом пороха. Прайс с Керком от страха разинули рты и словно примерзли к месту. Или, пожалуй, дело было не в страхе, а в недоумении — оба чувствовали себя героями фильма с совершенно нелогичным сценарием. — Так… — Ричардс прицелился. — …Стоим и не двигаемся. Вот молодцы! — Он хладнокровно застрелил обоих.

Никто из троих даже не пошевелился. Убийство напоминало замедленное кино, хотя было совершено за считанные секунды. Уолгаст взглянул на мертвую женщину, потом на тела Прайса и Керка. Как удивительна смерть! Как абсолютна, непоправима и самодостаточна! Эми не сводила глаз с лица убитой: когда грянул выстрел, их разделяло лишь несколько футов. Рот несчастной открылся, будто она собиралась заговорить, по лбу струилась кровь, заливала глубокие морщины, растекалась, как река по долине. В руках Эми таяло недоеденное мороженое, вероятно, оно таяло и во рту, обволакивая язык молочной сладостью. «Ну вот, теперь вкус мороженого у Эми будет ассоциироваться с трагедией», — неожиданно подумал Уолгаст.

— Мать вашу, вы застрелили их, застрелили! — заголосил Дойл.

Прайс упал рядом со своим столом. Ричардс проворно опустился возле него на колени, достал ключ от наручников, швырнул Уолгасту, а потом вяло махнул пистолетом Дойлу, который косился на оружейный шкаф.

— Даже не думай! — предупредил Ричардс, и Дойл сник.

— Вы же не пристрелите нас? — освободив руки, спросил Уолгаст.

— Не сейчас.

Эми заплакала, подавилась воздухом и заикала. Уолгаст передал ключи Дойлу и прижал девочку к себе. Она казалась такой слабой, испуганной, сломленной.

— Тише, маленькая, тише, тише! — ничего другого Брэд придумать не смог.

— Все это очень трогательно, — заявил Ричардс, вручая Дойлу розовый рюкзачок Эми. — Если мы не уйдем сейчас же, мне придется снова стрелять, причем много, а я с утра уже настрелялся!

Уолгаст вспомнил придорожный ресторан: неужели там все тоже перебиты? Перепуганная Эми плакала и икала — от ее слез рубашка Брэда промокла насквозь.

— Господи, она же ребенок!

— Почему все повторяют это как заведенные? — недовольно переспросил Ричардс и указал пистолетом в сторону двери. — Вперед!

Освещенный утренним солнцем «тахо» стоял на подъездной аллее рядом с машиной Прайса. Ричардс усадил Дойла за руль, Уолгаста — рядом, а сам устроился сзади вместе с Эми. Уолгаст чувствовал себя абсолютно беспомощным: столько мучился, столько раз поступался собственными принципами, а сейчас вынужден повиноваться. Они покинули город и оказались в открытом поле, где ждал вертолет с обтекаемым черным корпусом без опознавательных знаков. Стоило подъехать — широкие лопасти пропеллера ожили. Вдали послышался вой сирен, с каждой секундой звучавший все ближе.

— Быстрее! — скомандовал Ричардс и махнул пистолетом. Едва они поднялись по трапу, вертолет взлетел. Уолгаст крепко прижимал к себе Эми. Реальность напоминала сон, ужасный, отвратительный сон: Брэд бессильно наблюдал, как у него отнимают самое дорогое. Этот сон ему снился и раньше, этот кошмар, в котором Уолгаст хотел, но никак не мог умереть.

Вертолет резко развернулся; в иллюминаторах мелькнуло поле, а у его кромки — несущийся вперед кортеж из девяти патрульных машин. Сидевший в кабине Ричардс ткнул в лобовое стекло и что-то сказал пилоту. Вертолет развернулся в другую сторону и неподвижно завис над полем. Патрульные машины отделяло от «тахо» лишь несколько сот ярдов. Ричардс знаком велел Уолгасту надеть наушники и приказал:

— Смотри!

Ответить Брэд не успел. Мелькнула ослепительная вспышка, и вертолет сотряс мощный удар. Уолгаст схватил Эми за плечи и прижал к себе, а когда снова выглянул в иллюминатор, от «тахо» осталась лишь дымящаяся яма, в которой бы легко уместился целый особняк. Наушники вибрировали от хохота Ричардса. Вертолет снова развернулся, набрал скорость так стремительно, что пассажиров прижало к сиденьям, и полетел прочь.

Он покойник. С этой аксиомой Уолгаст смирился, как с непреложным законом природы. Когда наступит развязка, Ричардс отведет его в уединенную комнату, смерит взглядом, таким же, каким напоследок одарил Прайса и Керка — бесстрастным взглядом снайпера, целящегося кием в шар или бумажным комком в мусорную корзину, — и все, конец. Впрочем, возможно, его выведут на улицу — Уолгаст очень на это надеялся! — и прежде чем Ричардс прострелит ему голову, он увидит деревья и подставит лицо солнечным лучам. Пожалуй, стоит даже попросить: «Я хотел бы умереть, глядя на деревья. Вы не возражаете? Сложностей-то в сущности никаких!»

Уолгаст находился на территории объекта уже двадцать семь дней. По его подсчетам, началась третья неделя апреля. Что стало с Эми и Дойлом, Брэд понятия не имел: их разделили сразу после приземления. Ричардс и группа вооруженных солдат куда-то уволокли Эми, а их с Дойлом снабдили усиленной охраной, а потом тоже разлучили. «Разбор полетов» не произвели, чему Брэд сперва немало удивился, но со временем понял причину: они с Дойлом выполняли неофициальное задание! Его история никого не интересовала, потому что с формальной точки зрения была лишь байкой. Уолгаст не понимал одного: почему Ричардс сразу его не пристрелил.

Брэда заперли в комнате тоскливее номера самого дешевого мотеля: ни коврика, ни шторки на окне, мебель громоздкая, безликая, привинченная к полу. Там, где когда-то стоял телевизор, из стены торчали провода. В крошечной уборной пол был холоднее льда. В коридор вела массивная дверь, и, когда она открывалась, снаружи раздавался громкий писк. Еду приносили молчаливые, неповоротливые мужчины в коричневых комбинезонах без опознавательных знаков. Они ставили подносы на столик, за которым Уолгаст проводил в ожидании целые дни. Дойл наверняка занимался тем же самым, если, конечно, Ричардс его уже не пристрелил.