Полуночная принцесса - Джо Гудмэн

Двадцать четыре «девочки» из ее заведения в Клинтон-Плейс из кожи вон лезли, изображая тот же дух светской избранности. Если у какой-нибудь «птички» это плохо получалось, то ей попросту указывали на Кэнел-стрит, где за пятьдесят центов ее мог снять любой матрос. Правда, такое с барышнями Амалии случалось не часто. Хозяйка брала с них за комнату и питание примерно от семидесяти пяти до ста долларов в неделю, но за одну ночь они зарабатывали столько, что эта сумма казалась им вполне сносной.

«Девочки» Амалии были все очень разные. Говорили, что если джентльмен не мог подобрать в коллекции Амалии партнершу на свой вкус, значит, он вообще никуда не годен как мужчина. Хорошенькие и утонченные, пансионерки Амалии умели поддержать разговор и внимательно выслушать собеседника. Они знали все хитрости светского этикета, принятого в кругу их клиентов, и обладали по крайней мере одним талантом за пределами спальни: одни играли на рояле или арфе, другие пели. Амалии нравилось думать, что ее «девочки» так же уверенно чувствовали бы себя в гостиных Пятой авеню, как в ее «салоне».

Дженни Холланд в полной растерянности подъехала к заведению Амалии Чазэм. Перед зданием не было ни красных газовых фонарей, ни других опознавательных знаков борделя, однако извозчик без труда нашел этот дом. Когда Дженни остановила кеб и сказала, куда ехать, он посмотрел на нее так странно! Ей даже невольно захотелось объяснить ему обстоятельства, которые заставили ее разыскивать позорное заведение Амалии, но она вовремя придержала язык.

В конце концов, сказала себе Дженни, она сама не сделала ничего плохого. Это все из-за Кристиана Маршалла.

Правда, были и другие причины, приведшие ее в конце концов к дверям дома Амалии. Джо Минз и его конюхи отмечали уходящий тысяча восемьсот шестьдесят шестой год в заведении с более скромными ценами, чем у Амалии, и в более опасном квартале города. Садовник Маршаллов уже с полудня ушел в глухой запой и теперь пребывал в таком же горшочно-растительном состоянии, как те цветочки, за которыми он ухаживал остальные триста шестьдесят четыре дня в году. Мистер Моррисей, муж кухарки и мастер на все руки, удивил жену приглашением в концертный зал Гарри Хилла. Миссис Моррисей, тайно радуясь возможности провести вечер на людях, притворилась возмущенной и исполняла эту роль вплоть до торжественного момента выхода из дома под ручку с супругом.

В результате такого всеобщего новогоднего гулянья в доме Маршаллов не осталось ни одного работника-мужчины, когда случилось несчастье с миссис Брендивайн. Экономка вышла во двор прогнать бродячего пса, который скулил у черного хода, поскользнулась на обледеневшем тротуаре и упала. Дженни нашла ее минут через двадцать. Правая нога женщины была согнута под неестественным углом, и бродячий пес лизал ее холодную щеку. Кэрри и Дженни сделали носилки и занесли ее в дом, а Мэри-Маргарет побежала за двенадцать кварталов звать доктора Тернера.

Очнулась миссис Брендивайн уже в своей постели, заботливо укутанная в одеяла. Но боль была нестерпимой. Лицо экономки посерело и осунулось, даже пропала ямочка на подбородке. Дженни сидела у постели, держа ее за руку, и молила Бога, чтобы быстрее пришел Скотт. Она и без медицинского образования знала, что у миссис Брендивайн перелом голени. Но женщина вопреки ее ожиданиям оставалась в сознании и непрестанно звала Кристиана.

За это непродолжительное время Дженни успела привязаться к экономке и не могла оставить без внимания ее мольбы. Если миссис Брендивайн желает видеть Кристиана, она из-под земли его достанет и приведет! Для прислуги не было секретом, куда он пошел праздновать Новый год. Служанки сбросились на кеб и отправили Дженни к Амалии.

И вот теперь Дженни нетерпеливо топталась у дверей, ожидая ответа на свои настойчивые звонки. Увидев, что извозчик все еще с любопытством смотрит на нее, она махнула ему, чтобы ехал.

Тот пожал плечами, приподнял свой шелковый цилиндр и стегнул лошадей. Он уже больше двенадцати лет возил нью-йоркскую аристократию к заведению Амалии, но женщину доставлять к этим дверям ему еще не доводилось.

Позвонив еще раз, Дженни готовилась к любым неожиданностям, но только не к тому, что ее будет высокомерно разглядывать через решетку в двери нахальный дворецкий. В конце концов окошко захлопнулось, а дверь так и не открылась. Взбешенная такой наглостью, Дженни оставила звонок в покое и заколотила по двери кулаками в варежках.

Амалия Чаээм сидела в голубой гостиной. Она слышала шум, но до поры до времени не обращала на него внимания. Наконец, извинившись перед гостями и перед «девочками», она пошла к Джону Тодду – дворецкому, вышибале, а время от времени и любовнику на протяжении последних двадцати лет. Остановившись в вестибюле перед зеркалом в золоченой раме, она оглядела свои огненно-рыжие волосы и поправила выбившуюся прядь. Тодд встал у нее за спиной, и темно-зеленые глаза Амалии, сверкающие, как изумруды на ее шее, вспыхнули сердитым огнем:

– Что происходит, Тодд? Сегодня вечером мне меньше всего нужны неприятности.

– Я понимаю, мисс Амалия, – сказал он с важностью. Несмотря на то что Джон Тодд делил с ней постель чаще других мужчин, на работе он не позволял себе фамильярности, иначе лишился бы места. Он знал, что сегодня особенно важный день для их заведения. Завтра, в первый день нового года, Амалия, подобно другим дамам Нью-Йорка, откроет свои двери и будет любезно принимать и ублажать джентльменов с полудня до полуночи. Эта традиция пошла от женщины с такой же дурной репутацией – Джозефин Вудс. И теперь обе хозяйки борделей, подражая светской благочинности какой-нибудь миссис Астор или миссис Шермерхорн, соревновались друг с другом в количестве принятых гостей. Если сегодня вечером у них случатся неприятности, значит, завтра джентльмены обойдут их заведение стороной. А это, в свою очередь, значит, что у Джозефин будет больше посетителей и Амалия сядет в лужу на целый год.

– Там какая-то молодая леди, – сказал Тодд. Веселые переливы арфы из красной гостиной не могли заглушить нескончаемого стука в дверь. Амалия вскинула брови:

– Молодая леди? Ты ее знаешь?

– Нет, и подумал, что лучше не спрашивать. Я просто закрыл окошко, надеясь, что она уйдет.

– Видимо, она не поняла твоего намека, а может, он ей не понравился. – Амалия потерла виски пальцами. – Принеси-ка мне порошок от головной боли, Тодд. А с девушкой я сама разберусь. Если ей нужна работа, отправлю ее к черному ходу, а если ей нужен какой-то особенный джентльмен, скажу, чтобы шла за ним к Джозефин – утрем нос Джози!

Джон Тодд отрывисто кивнул и зашагал по коридору. Амалия же подошла к двери, расправила корсаж своего кремового атласного платья и отодвинула панель за решеткой. Ей пришлось встать на цыпочки, чтобы увидеть свою посетительницу, но, сделав это, она тут же забыла про легкое неудобство. Первое удивление сменилось радостным ликованием. Появление этой девушки на пороге борделя сулило Амалии такую удачу, о которой она и не мечтала. Голова ее пошла кругом, как только она представила себе те возможности, которые давал ей неожиданно выпавший случай, и то огромное состояние, которое плыло ей в руки, если, разумеется, она проявит должную осмотрительность и расторопность.