Сыщик-убийца - Ксавье Монтепен

Она хотела было отнять книгу, но Эстер отстранила ее руку тихо, но твердо.

— Брюнуа… — сказала она глухим, монотонным голосом. — Вы знаете Брюнуа… Вилла… Убийцы… Они идут… Берегитесь… Мое дитя!… Спасите мое дитя!

Она разорвала наконец страницу, бросила книгу на пол и начала метаться по комнате, повторяя без отдыха:

— Брюнуа… Брюнуа… Убийцы…

По временам она останавливалась, глаза ее загорались, и она, казалось, готовилась начать воображаемую борьбу с призраками.

Госпожа Амадис с печалью и беспокойством следила за этой горестной сценой.

— Какое несчастье! — шептала она. — Когда это кончится?

У Эстер давно уже не было такого сильного припадка.

Вдруг безумная остановилась, опустила голову, и на бледных губах ее мелькнула слабая улыбка. Она начала петь так тихо, что госпожа Амадис едва могла расслышать арию из «La Muette de Porticci»:

Amis, la matinée est belle,Sur le rivage assembeons nous…

Так началось безумие Эстер, и почти всегда так кончались ее припадки.

Госпожа Амадис вздохнула с облегчением.

«Если бы она могла уснуть теперь часа на два, на три — все было бы отлично, — подумала она. — Она проснулась бы такой же спокойной, как и всегда».

Эстер, как бы угадывая мысли старухи, медленно подошла к дивану и улеглась, продолжая петь, но все глуше и глуше.

Госпожа Амадис успокоилась, велела подавать обед раньше и приготовить экипаж к половине восьмого: ей не хотелось пропустить увертюру «Роберта-Дьявола».

Когда в шесть часов слуга доложил, что обед подан, Эстер все еще лежала на диване и напевала.

Уединение и тишина были предписаны доктором. Госпожа Амадис обняла безумную и пообедала с хорошим аппетитом.

В половине восьмого она садилась в карету, поручив Мариэтте присматривать за Эстер.

— О! Барыня может быть спокойна, — сказала Мариэтта. — Я не буду спускать с нее глаз.

Но когда госпожа Амадис повернулась к ней спиной, она сделала выразительную гримасу и покачала головой с недовольным видом.

Мариэтте было двадцать два года, и она была довольно красивой девушкой. Она часто сопровождала Эстер и вдову, когда они выходили посидеть на скамейке на Королевской площади.

Мариэтта не садилась и охотно гуляла под деревьями, где также прогуливались пожарные из соседних казарм.

Пожарные, эти воины-красавцы, как называет их одна известная песня, кажется, обладают в высшей степени даром соблазнять дочерей Евы. Многие из них заметили Мариэтту и вертелись около нее, но только один затронул ее сердце.

Они разговорились, и так как Мариэтта была честная, девушка, то скоро зашла речь о свадьбе.

Камеристка сияла, но скоро на ее небе показались тучи.

Пожарный, оказалось, не отличался постоянством и скоро начал, видимо, охладевать.

Это затронуло самолюбие Мариэтты, и она назначила неверному свидание, чтобы заставить его объясниться.

Свидание должно было состояться в этот вечер.

Легко понять поэтому, как стеснительна была при таких обстоятельствах необходимость смотреть за Эстер.

«Безюше будет ждать меня под пятой аркой… — думала молодая девушка. — Я должна прийти непременно. Если бы барыня узнала, она была бы недовольна. Но кто ей скажет? Помешанная? Она и не заметит, что меня нет. Привратница?… Можно пройти так, что она не заметит.

Свидание назначено в девять часов… подъезд запирают только в десять, а я вернусь в три четверти десятого.

Неслыханное дело, чтобы барыня вернулась раньше конца спектакля! Стало быть, все пойдет как по маслу».

— Вы можете идти спать или гулять, если вам хочется, — сказала Мариэтта остальным слугам. — Я буду присматривать за помешанной.

В три четверти девятого вторая горничная и кухарка улеглись спать, и Мариэтта осталась одна во всей квартире.

Она заглянула в комнату Эстер и увидела, что та по-прежнему лежит на диване и тихо напевает.

— Отлично! — прошептала она с довольным видом. — Теперь она долго пролежит на одном месте, как полено. Я могу идти без всякого опасения, надо только погасить свечу, а то она, чего доброго, дом подожжет. Петь она может и в потемках.

И Мариэтта, оставив безумную в совершенной темноте, вышла из ее комнаты, заперла за собой дверь и спустилась вниз по лестнице, оставив незапертой дверь в квартиру.

В эту самую минуту разразилась гроза, давно уже собиравшаяся над Парижем. Раскаты грома слышались все ближе и чаще.

Вдруг яркая молния озарила горизонт, и весь дом вздрогнул от страшного удара грома, точно мимо промчалась галопом целая батарея.

Этот шум пробудил безумную от полусна, в который она была погружена. Она вскочила и стала прислушиваться.

Вспышки молнии и оглушительные удары грома быстро следовали один за другим.

Эстер подошла к окну и, прижавшись к стеклу пылающим лбом, с любопытством следила за возрастающей яростью урагана, под порывами которого деревья на площади гнулись и трещали.

В скромном жилище вдовы Поля Леруа Берта видела, как черные грозовые тучи собирались над городом, но это не могло служить ей препятствием исполнить просьбу Рене Мулена. Вдова казненного следила с нетерпением за движением стрелок на циферблате Шварцвальской кукушки, которые, как ей казалось, шли в этот день чересчур медленно.

Она также чувствовала приближение грозы.

— Милое дитя, — сказала она, — я боюсь, что тебе придется идти под ужасным дождем.

— Я тоже так думаю, но что же из этого? Ведь то, что я должна сделать, никак нельзя откладывать?

— Нет, моя крошка… Надо действовать сегодня вечером: завтра, может быть, будет уже поздно.

Берта взглянула на часы.

— Половина девятого, — прошептала она, — пора идти…

— Ты возьмешь экипаж?

— Да, надо будет, хотя мы и не богаты. Отсюда до Королевской площади слишком далеко, чтобы идти пешком.

— Только не нанимай извозчика у самого дома, а то шпионам, о которых мне говорили, придет, может быть, в голову мысль следить за тобой.

— Будь спокойна, мама… Я буду осторожна.

— Также не останавливайся прямо против дома Рене Мулена.

— Конечно!

Берта надела черную шляпку, накинула на плечи траурную шаль и приколола ее брошкой в виде медальона, в котором был портрет Абеля.

Госпожа Леруа ни за что не хотела оставаться в постели и перебралась в большое кресло.

— Торопись, милая моя, — сказала она Берте. — Ты должна понять, с каким нетерпением я буду ждать тебя. Иди! Бог сохранит тебя! Мужайся!

— Ты сама мужайся, дорогая, — ответила Берта, покрывая поцелуями щеки и лоб матери. — Жди и надейся, я скоро вернусь.

— Ты ничего не забыла? Ключ с тобой?

— Ничего, я все помню.

Берта вышла и осторожно спустилась по лестнице, надеясь пройти незамеченной.

Но это было невозможно: дверь в комнату привратника была открыта по случаю жары, и мнимый брат увидел Берту.

— Куда это вы идете, мадемуазель, в такой час? — спросил он, впрочем, больше для очистки совести.

— В аптеку за лекарством.

— Разве ей все еще не лучше?

— Увы!… Нет!

— Жаль! Очень жаль!

Берта вышла из дома и оглянулась.

Подозрительный комиссионер мирно курил трубку и не обращал никакого внимания на то, что происходило на улице.

Оба агента видели бесполезность своих наблюдений и вели их спустя рукава.

Дойдя до улицы Рено, Берта остановилась на углу, поджидая, не проедет ли мимо фиакр, что избавило бы ее от труда идти к Монпарнасскому вокзалу.

Скоро она увидела два приближавшихся красных фонаря, и через минуту эти фонари, а стало быть, и фиакр, которому они принадлежали, поравнялся с ней.

— Вы свободны? — спросила Берта.

Кучер остановил фиакр и ответил веселым тоном:

— Да и нет… Конечно, у меня нет седоков, но сейчас будет очень скверно на улице, и я хотел бы отвести домой Тромпетту и Риголетту. Они бегали по городу с самого утра.

— О! Отвезите меня, прошу вас! — сказала Берта умоляющим голосом. — Сейчас, как вы говорите, разразится гроза, а мне надо идти далеко… Непременно надо… И теперь уже поздно.

В эту минуту молния осветила лицо Берты.

«Э! Да какая она хорошенькая! — подумал с добродушной улыбкой кучер. — Тут, верно, любовь замешана!»

— Что ж, если вам нужно спешить, — сказал он вслух, — так садитесь. Вот уже двадцать лет, как моя услужливость к дамам известна всему Парижу. Все знают фиакр номер 13! Счастливый номер! Не хочу, чтобы говорили, что из-за меня расстроилось свидание. Куда же мы едем?

— На Королевскую площадь…

— Королевская площадь! — повторил кучер. — Это не очень-то близко! Ну, да все равно приедем. А номер какой?

Берта вспомнила совет матери и ответила:

— Номер 18.

— Ладно!… Ну, безногая, трогай! Домой приедем, двойную порцию овса дам.