Адский поезд для Красного Ангела - Франк Тилье

Я захлебнулся пивом, и пена чуть не брызнула у меня из ноздрей.

— Да, конечно! Совершенно вылетело из головы! Полиция нравов попросила помочь им в поимке церковного грабителя, и мы, точнее, ты перехватил этого типа, потому что, увидев нас, он бросился бежать! Парень, переодетый священником, потрошил церковные кружки! Каждый раз он наскребал около двух сотен франков, чтобы кормить свою семью. Бедолага, оказавшийся в дурном месте в дурное время… С чего вдруг ты о нем заговорил?

Сиберски, не моргнув, допил польское пиво.

— С прошлой недели этот церковный воришка — мой сосед. Только что въехал с женой и двумя детишками.

— Ты шутишь?

— Он маляр на стройке.

— И он тебя узнал?

Лейтенант принес упаковку с шестью бутылками свежего пива «Живец» и, прежде чем взять себе, предложил мне. Я проглотил половину польской колбасы, так что мой холестерин, наверное, уже зашкаливал. Сиберски продолжал:

— Еще бы! Видели бы вы, каким затравленным взглядом он на меня посмотрел!

— В общем-то, он был славный малый… Но у закона души нет. А мы представляем закон…

Сиберски снова бросил взгляд за штору:

— Скажите, комиссар, когда вы сюда ехали, у вас не было ощущения, что за вами следят?

Я поставил пиво на низкий столик и подошел к нему:

— Дай взглянуть.

Продолжая говорить, Сиберски посторонился:

— Парень в машине, в глубине тупика… Он приехал одновременно с вами, я видел. Он за вами следил, потом некоторое время оставался внизу и вернулся в машину. Теперь он вас ждет. Что ему от вас надо?

— Можешь разобрать номер?

— Нет, отсюда нет. Подождите, у меня в спальне есть бинокль…

Когда он вернулся, от принесенного им пива осталась только пустая упаковка.

— Записывай номер! — торопил я. — 2185AYG92!

— Дайте мне!

Я протянул ему бинокль.

— Хорошо, что я проверил! Глаза подвели вас… Это 2186, а не 2185! 2186AYG92! Какая-то связь с нашим делом?

— Скажем, я влез туда, куда не следовало бы. Помнишь татуировку Розанс Гад? BDSM4Y?

— Конечно!

— Это тайное общество, состоящее из фанатиков боли. Что-то вроде секты, испытывающей свои открытия на животных и клошарах.

Сиберски отпрянул к стене:

— Вы думаете, убийца из них?

— Допускаю. Есть возможность выйти не через вестибюль, а как-нибудь по-другому? Очень хочу взять его на месте.

— Можно вызвать подкрепление.

— На каком основании?

— Задержание подозреваемого по делу…

— Ты думаешь… Нет, я должен решить этот вопрос один на один, между нами двоими. У меня есть идея, как заставить его выдать сообщников.

— Идея цвета вашего кулака?

— Точно. Итак, как можно выйти, чтобы остаться незамеченным?

— Нужно подняться на крышу и спуститься со стороны двора по пожарной лестнице. Как вы думаете, он вооружен?

— Ты когда-нибудь видел пчелу без жала? Конечно вооружен…

Месяц залил сиянием крыши соседних квартир. С прошлой недели заметно похолодало, северный ветер обжигал лицо. Металлическая винтовая лестница привела нас на первый этаж, мы, пригнувшись, пробрались по улице и оказались в двадцати метрах от автомобиля. Сквозь листву, в призрачной тьме, смутно виднелась какая-то тень. Тип, похоже, чего-то ждал, не сводя глаз с окон квартиры. Он подготовился к слежке, выбрав место в глубине тупика, вдали от заливающего асфальт прямого света фонарей.

— Дальше нельзя, — прошептал Сиберски. — Чтобы взять его, пришлось бы перепрыгнуть через ограду и обнаружить себя.

Крепкая решетка, идущая перпендикулярно оградам, мешала нам двигаться дальше. Приблизиться, не обнаружив себя, невозможно.

— Надо заставить его выйти из машины… Можешь что-нибудь придумать?

Сиберски опустился одним коленом в траву, приняв позу снайпера, и отрицательно покачал головой:

— Нет…

— Вот черт! Ладно, не будем рисковать. Возвращаемся… Пусть поскучает… Пойдем есть фаршированные кабачки. У меня слюнки текут.

— Но…

— Не спорь! Вечером спокойно дождусь его дома…

Идеальное время для приготовления пирога с дичью — три часа. Впрочем, чтобы убедиться, что выпечка готова, пирог протыкают спицей и смотрят, не налипло ли на нее тесто и начинка.

Тот тип, потомившись в машине, должен был стать таким же нежным, как пирог с дичью. Бесконечное ожидание непременно должно было извести его, что давало мне психологическое превосходство.

Так что я пустился в обратный путь около часу ночи. Преследователь оказался отменно скромен: свет его фар лишь изредка отражался в моем зеркале заднего вида.

Не желая менять своих привычек, я въехал в подземный гараж. Электронные ворота вынудили преследователя остаться снаружи. Припарковавшись, я бросился к выходу, а потом в лифт. В квартире я сразу разобрал постель и положил подушки под одеяло, придав им форму тела. Тут я задумался, не лучше было бы вызвать подкрепление, взять этого типа и привести его для допроса? Но я ведь хотел провести допрос сам, здесь, вдали от законов, вместе с моим «глоком», приставленным к его виску.

Как обычно, я запер дверь на ключ, чтобы не вызвать подозрений, затем взял стул, поставил его у стены в углу спальни и, напряженно прислушиваясь, стал ждать, когда этот кретин попадется в мои сети. Куколка сверлила меня грустным стальным взглядом, очевидно недовольная, что под вечер ей не удалось погарцевать…

После часового ожидания я заметил, что разговариваю с паровозом…

Три часа ночи… Может, он подрядился только на слежку? Может, вторжение намечено позже, когда я не буду его ждать? Горестное тиканье часов в прихожей действовало мне на нервы. Сквозь полуопущенные жалюзи пробивались лучи искусственного освещения и шрамами ложились на стены моей спальни, нашей спальни. Глаза мне заволокло туманом, и я задумался, не сплю ли я и не унесет ли меня усталость на своих серебряных санях…

Когда телефонный звонок разорвал пелену безмолвия, я испугался, что мое сердце выскочит из груди. Я схватил аппарат, но услышал лишь сдавленный хрип. На экране высветилось имя Сиберски.

— Сиберски, что случилось? Говори, черт возьми!

Прерывистое дыхание, а потом больше ничего.

Набрав номер скорой, я бросился к лифту.

Еще никогда в жизни я не проезжал пятнадцать километров в предместье Парижа за столь короткое время. Я не обращал внимания ни на светофоры, ни на разделительные полосы, ни на предупредительные знаки. В голове у меня стучали слова жены Сиберски, и я молился, молился изо всех сил… «Теперь у нас настоящая семья. Вы должны его беречь… Теперь у нас настоящая семья. Вы должны его беречь…»

Свет в его квартире на третьем этаже выключен. Я перескакивал через ступени лестницы со скоростью, от которой готовы были лопнуть мои жилы и легкие. «Скорая» еще не приехала. Дверь не сдерживала никакая задвижка. Я открыл ее ударом ноги. Держа перед собой «глок», я осмотрел прихожую, бросился в кухню, потом в спальню.

Я обнаружил его распростертым на полу, с мобильником в окровавленной руке. Слюна, пузырясь, стекала из открытого рта, глаза смотрели в потолок. Я не знал, кого благодарить, когда кончиками пальцев уловил трепет его сердца. Пульс ровный, дыхание размеренное. Я осторожно подсунул руку ему под затылок, из правой ноздри вытекла струйка крови. Его отделали так, что лицо стало почти неузнаваемым, но специально оставили в живых. Я вывалил все из висящей в туалете аптечки, нашел перекись водорода, антисептик, бинты. От запаха антисептика он пришел в себя.

— Не пытайся говорить, — приказал я. — «Скорая» будет через несколько минут.

Я смочил ему лоб холодной водой:

— Сейчас полегчает.

Спустя пять минут появились трое в медицинских халатах.

— Он сильно избит, но жив, — сообщил я.

Один из них дал Сиберски кислородную маску.

— Горло отекло, но он дышит… Пульс — восемьдесят. Артериальное давление — сто двадцать на восемьдесят. А что тут произошло?

— На него напали.

Сиберски вцепился мне в запястье:

— Двое… застали меня… спящим… лиц не видел… в черных масках… дайте что-нибудь… челюсть болит…

— Поехали! — бросил врач «скорой».

Выходя, я позвонил комиссару местного отделения полиции и осмотрел замок. Ничего не было сломано…

Я добился разрешения сесть рядом с Сиберски в медицинском фургоне и сопровождать его в больницу.

— Чего хотели эти люди? Зачем напали? Это воры? — Он с трудом шевелил распухшими губами, но слова можно было разобрать. — Они спросили… меня… зачем мы совались… в их дела… Это было… предупреждение… Мне страшно… комиссар… Я боюсь… за жену… и сына…

Электрокардиограф показывал пульс сто пятьдесят. Врач знаком велел мне не беспокоить раненого.

— Что еще они тебе сказали?

— Ничего… Я спросил… у них… знают ли они… что ослы… писают на водочную траву… — Он улыбнулся, и я увидел окровавленные десны. — Тогда… они меня страшно избили…