Записки районного хирурга - Дмитрий Правдин

Олег всем своим видом показывал, что ему очень противно, я даже думал, что его вырвет. Неожиданно он неудачно потянул за брыжейку кишечника, и из разорванного сосуда пошла кровь. Зажав сосуд, я лигатурой завязал конец кишки и положил его на край операционной раны, а сам стал ушивать поврежденную вену. Во время прошивания завязанный фрагмент кишки «вылез» за пределы операционного поля, лигатура с него сползла, и остатки кала ручьем потекли по стоящему рядом Олегу.

Ассистент не сразу заметил, что липкая зловонная масса стала пропитывать его одежду.

— Ой, что это? — неожиданно отпрыгнул от операционного стола Олег. — Ой, да это же говно!

— Стой! Куда побежал! Иди, натяни кишку, я не могу прошить брыжейку!

— Какую брыжейку? Вы что, не видите, на меня говно течет!

— Бог с ним, с говном, иди сюда, надо остановить кровотечение.

— Идите вы все! Я в говне! Я что, так стоять должен? — чуть не плача, выпалил Олег и выбежал из операционной.

— Вот это доктор! — удивился Иван. — Слушай, Дима, гнать его надо из хирургии! Чтоб даже на пушечный выстрел не приближался! Экий неженка!

— Потом, все потом. Он уже убежал, помойся, помоги мне завершить операцию, основной этап хотя бы! Давай быстрее, я тут пока кровотечение пальцем заткнул.

— Без проблем! — ответил анестезиолог и побежал мыть руки.

Вдвоем мы справились быстро и слаженно. Еще одна спасенная жизнь пошла в нашу копилку добрых дел.

Олега нигде не было, только запачканный калом халат и костюм валялись на полу предоперационной.

— А он домой уехал, — сообщила постовая медсестра. — И по-моему, он плакал.

— Ясно. Кисейная барышня, а не хирург! В говне испачкался — и сбежал! Завтра пойду к главному врачу: на кой черт нам такие врачи, которые из операционной убегают.

— Да я его как увижу, сразу физическое замечание сделаю! — грозно прорычал Иван. — Пусть только на глаза попадется!

Но на глаза нам Олег так и не попался. Утром он отправился к главному врачу и написал заявление по собственному желанию. Задерживать его никто не стал. К нам он даже не зашел попрощаться.

Кроме Олега, никто к нам не приезжал. Так и продолжали трудиться — Ермаков и я в отделении, Саныч в поликлинике и на подхвате. В принципе мы справлялись, но если кто-то уходил в отпуск, нагрузка на остальных возрастала.

Жизнь продолжалась, но в канун Нового тысячелетия по отделению прошел слух, что наш заведующий хочет перебраться в город.

Наконец 2 декабря 2000 года я открыто спросил у него:

— Леонтий Михайлович, это правда, что вы решили от нас уехать?

— А кто тебе сказал?

— Земля слухами полниться!

— Да пока нет.

— Леонтий Михайлович, слухи на пустом месте не заводятся.

— Дима, если честно, я на самом деле подумываю перебраться в областной центр. Скоро должно освободиться место заведующего абдоминальной хирургии областной больницы, а там главврачом — мой однокурсник. Он предложил это место мне. Староват я уже стал по ночам на «скорой» трястись.

— Я вас понимаю.

— Дима, все когда-то заканчивается, это раз. А два — глупо было бы отказываться от такого предложения.

— А жилье?

— С этим проблем нет, у меня жена оттуда родом. Родители умерли и оставили ей трехкомнатную квартиру, мы ее сейчас сдаем.

— Значит, вы изначально планировали в город перебраться?

— Планировал. Я же после института десять лет проработал в областной больнице, жил в городе, там и женился, а потом у меня мать приболела, я и вернулся. Сам-то я местный. Дети здесь, считай, выросли, школу закончили, а потом в институты поступили, да в городе и остались. У меня две дочки, обе замужем за городскими парнями, давно зовут переехать. Я же уже трижды дедушка, а с внуками не вижусь почти.

— А почему вы раньше не соглашались на переезд?

— Раньше не на кого было оставить отделение.

— А сейчас на кого?

— На тебя, разумеется. Не на Саныча же! Я поначалу думал, ты не выдержишь, сбежишь, а сейчас вижу, что ты наш.

— Считаете, я справлюсь?

— Дима, ты прекрасный хирург. Справишься!

— И когда, если не секрет, планируете отчалить?

— Там заведующему в конце декабря шестьдесят лет будет, хочет завязать с руководящей должностью, перейти в рядовые хирурги. Вот тогда и отбуду.

— Значит, через три недели?

— Может, и раньше!

Но раньше у него не получилось, в том числе из-за меня.

Еще со времен Брежнева у нас появилась не совсем правильная политика держать глубоких пенсионеров на производстве. Рыба гниет с головы. Практически все политбюро — седые старцы, они еще Ленина видели. Ученые утверждают, что человек способен прожить 150 лет — и пусть живет. Но я считаю, что нельзя старикам работать на ответственных руководящих постах и в профессиях, связанных со значительным риском, нельзя!

Атеросклероз делает свое дело: поражает все сосуды. Человек стареет независимо от своего желания. И продолжая работать, он создает проблемы остальным. Пожилой руководитель, впадая в старческий маразм, вызванный сужением сосудов головного мозга, перестает мыслить адекватно. Водители, машинисты, летчики и люди других рискованных профессий тоже подвергаются «нападению» атеросклероза, который вызывает и гипертонию, и ишемию сердца, и многое другое.

В некоторых профессиях уже ввели возрастные ограничения, сейчас не бывает семидесятилетних летчиков или восьмидесятилетних машинистов. Кстати, хирурги тоже подвержены атеросклерозу. Кто из читателей хотел бы лечь под нож девяностолетнего хирурга? Я сознательно не лягу под скальпель уважаемого, но, увы, уже старого врача, и, если есть выбор, не поеду с пожилым водителем. Но в тот период моей жизни выбирать особо не приходилось, да и, честно сказать, я не думал о таких вещах.

Буквально через пару недель после памятного разговора с заведующим я ехал на вызов. В салоне уазика рядом со мной лежал парень с прободной язвой желудка — его взяли с вызова и транспортировали в хирургию. По пути подобрали меня. Так как диагноз не вызывал сомнений, я распорядился собрать и оперблок.

Удобно усевшись на боковом сиденье, я от нечего делать смотрел сквозь кабину на дорогу. За рулем сидел Еремеич, семидесятипятилетний водитель, которого держали на «скорой» только из уважения к его сединам. Больной постоянно стонал, и через проем между салоном и кабиной эти звуки были хорошо слышны. Понятное дело, старик торопился доставить страдальца в отделение!

Когда до больницы оставался какой-то километр, перед нами внезапно возник стоящий КамАЗ. Водитель грузовика выставил габаритные огни и спокойно менял колесо, не зная, что мимо проедет полуслепой Еремеич.

Я хорошо видел и сам грузовик, и красные огни, обозначавшие препятствие, но Еремеич гнал «скорую» прямо, никуда не сворачивая.

— Еремеич, там же КамАЗ! — только и успел крикнуть я.

В следующий момент мы врезались в стоящий грузовик. Похоже, что в последний момент Еремеич все же увидел его, успел нажать на тормоза, но было уже поздно — мы въехали в зад КамАЗа.

Раздался сильный удар, я сорвался со своего места и влетел через заднюю стенку в кабину, сильно ударившись правыми ребрами об железо. Еремеич и фельдшер ударились головой о стекло и потеряли сознание. Со стороны водителя стекло разбилось и иссекло Еремеичу лицо, со стороны фельдшера выдержало удар, но покрылось паутиной трещин. Лишь больной особенно не пострадал, он слетел с носилок на пол и остался цел.

— Ты куда прешь! Не видишь огней! — заорал водитель КамАЗа.

— Не ори, он тебя не слышит, без сознания! — превозмогая боль, сквозь зубы выдавил я. — Иди, помоги!

— Ну, куда такому старперу за руль садиться? — возмущался шофер грузовика, когда мы вдвоем вытаскивали толстого Еремеича из кабины.

Я вызвал подмогу по рации, а сам принялся помогать пострадавшим. Через пять минут вторая «скорая» подъехала к нам, мы перегрузили всех туда и отправились в больницу. Оглянувшись, я рассмотрел развороченный передок УАЗа — похоже, в последний момент Еремеич попытался и вырулить.

Старичок-водитель и фельдшер остались живы, их быстро привели в себя, я обработал раны и наложил швы, а потом отправился в отделение.

Лишь у операционного стола я понял, как мне больно. Сломанные ребра терлись друг об друга при каждом вдохе, причиняя неимоверные страдания. Сжав зубы, я начал операцию. Несколько раз Саныч, ассистировавший мне, осведомлялся о моем самочувствии. Я каждый раз отвечал, что все хорошо, и, кажется, пару раз криво улыбнулся.

Как назло, операция затянулась, язва желудка оказалась очень большой, занимала практически всю малую кривизну органа и была похожа на раковую опухоль,[28] а дыра свободно пропускала большой палец. Ушить отверстие было технически невозможно, оставалось либо подшить его к передней брюшной стенке по методике Брука либо выполнить полноценную субтотальную резекцию желудка.[29]