Любимый незнакомец - Эми Хармон

Ее волосы щекотали ему подбородок, слова звучали глухо от того, что она прижималась к его груди. Он застыл, не понимая, куда девать руки. Аккуратно коснулся ладонями ее узкой спины, надеясь, что она отпустит его прежде, чем он успеет слишком привыкнуть к тому, что она оказалась так близко.

– Где вы пропадали? – причитала она. – Я позвонила Элиоту Нессу и сказала, что вы пропали. Мне было страшно до ужаса. Я думала, с вами случилось что-то ужасное.

– Вы позвонили Элиоту Нессу? – Гнев, угасший было при виде ее ангельской спящей фигурки, вернулся. – Ради всего святого, как вам это вообще пришло в голову?

Она отстранилась, ровно на столько, чтобы взглянуть ему прямо в лицо. Он увидел два своих отражения – на голубом и на коричневом фоне. С такого близкого расстояния ее глаза завораживали еще сильнее, но он был слишком зол, чтобы наслаждаться этой картиной.

– Как мне это пришло в голову? Вы ведь гоняетесь за Безумным Мясником из Кингсбери-Ран, – ответила она, явно удивляясь, что он спрашивает ее о том, что и так очевидно. – Вы оставили машину. Не сказали мне ни слова о том, куда едете и долго ли вас не будет. Вас не было целых четыре дня, Майкл. Четыре дня. Почему, ради бога, почему вы мне ничего не сказали?

– Потому что мне это не пришло в голову. – Как она догадалась позвонить Элиоту?

Она сердито охнула, но осталась стоять в кольце его рук. Они ругались, стоя так близко друг к другу, что говорили тихо, почти шепотом.

– Вам это не пришло в голову? – вскрикнула она.

– Нет. Я знал, что в морге вам не понадоблюсь. Думаю, было бы правильно предупредить Маргарет, что я не буду ужинать, но ведь остатки ужина всегда доедают на следующий день. Когда я уходил, вы разговаривали с посетителем. Вы делали свою работу, я отправился делать свою. Вот и все.

– И все? – довольно громко повторила она и вытаращила на него глаза.

– Да. А вы позвонили Элиоту? – повторил он.

– Он был очень любезен. После разговора с ним мне стало гораздо легче… но он тоже не знал, где вы. Мне показалось, что он примерно знает, где вас искать, но мне он ни о чем не сказал. И не перезвонил, хотя обещал. Завтра я собиралась в мэрию, хотела с ним встретиться.

Мэлоун помотал головой, решая, на что ответить прежде всего.

– Как вы узнали, что я работаю с Элиотом Нессом? Я видел, что вы рылись в моих вещах и в ящиках. И улеглись спать прямо у меня на кровати. Вы так обо всем узнали? И кстати, я говорил вам, что терпеть не могу котов? Ненавижу, когда ко всему липнет их шерсть.

– Вы сердитесь? – изумленно спросила Дани.

– Да, сержусь. Когда я снял эту комнату, то ожидал, что никто не станет вламываться в нее и рыться в моих вещах.

– Вы сердитесь? – повторила Дани уже громче. – Я несколько дней была в агонии. Я не спала. Вчера я пришила рукав насквозь, так что в него нельзя сунуть руку, и выкроила детские штаны длиной тридцать сантиметров. Жаль, что мальчик, для которого их заказали, не сможет их носить, потому что ноги у него гораздо длиннее тридцати сантиметров. Это я сержусь на вас, Майкл Мэлоун. – Каждое слово она произнесла четко, с расстановкой. – К тому же сердиться я начала первой, – прибавила она, – так что вам придется подождать своей очереди, а еще лучше попросту объяснить, почему вы решили, что можете сердиться на то, что я тревожусь за вас. – Губы у нее дрожали, она вцепилась ему в майку так крепко, словно хотела ее разодрать.

– Вы прямо сейчас держитесь за мою майку, – бросил он в ответ. – Так где же я был? И что делал? Разве мне нужно вам об этом рассказывать? Вы ведь и так все знаете. – Он оторвал ее пальцы от своей майки, разрываясь между крайним раздражением и пугающим восхищением. Он испытывал странное, щемящее чувство, словно шагал босиком по песку. Испытывал его с того самого дня, когда впервые вошел в этот дом, и с каждой секундой оно все росло. Высвободив майку из ее пальцев, он схватил ее за плечи, намереваясь держать ее на почтенном расстоянии.

– Я не все знаю! – крикнула она. – Это не так работает. А теперь… я чувствую только вас. – Она скрестила на груди руки – так, словно он ее обидел, словно она не хотела больше его касаться. Но она не отвела глаз и выдержала его по-прежнему непримиримый взгляд. Она по-прежнему стояла чересчур близко.

Он устал, он злился, он уже ничего не понимал. Вместо того чтобы ее оттолкнуть, он поцеловал ее, не разжимая губ, не закрывая глаз, стараясь утвердить превосходство над ней, которого на самом деле не ощущал. Лучше сразу показать ей, каким разочарованием он для нее станет, чем поддерживать ее веру в то, что они могут оставаться друзьями.

Но ее губы не были жесткими, или сердитыми, или злыми.

Она была мягкой и теплой. Настоящей, нетерпеливой.

Он задохнулся, и сладкий вкус ее губ заполнил его легкие до отказа, расцвел у него на языке. Он закрыл глаза и отправился следом за этой сладостью, желая еще и еще, и его решимость растворилась в тумане, в голоде, о котором он и не подозревал.

Матерь божья, что же это.

Он скользнул руками вниз по ее спине, притянул ее ближе, плотнее. Он чувствовал себя путником, погибавшим от голода и вдруг получившим целый каравай хлеба.

Он так давно не целовал женщину. Когда он в последний раз целовал Айрин? Айрин стала чуждаться страсти еще прежде, чем он ушел, и он сумел себя обуздать. Но теперь он не знал, как быть с этой страстью.

Он резко отстранился и выпустил Дани, смущаясь от своей неспособности играть ту роль, которую он на себя примерял. Давным-давно он приучил себя быть хладнокровным в любой ситуации. Он так хорошо этому научился. Но теперь он утратил всякое хладнокровие. Он весь покрылся испариной, сердце громко бухало. И он все еще не насытился.

– Дани, прошу, уходи, – взмолился он, имея в виду совершенно другое.

Она замерла, понурившись. А потом глубоко вдохнула, выпрямилась и, поднявшись на цыпочки, вновь прижалась губами к его губам.

– Что ты делаешь? – простонал он, не отрываясь от нее. – Я для тебя не гожусь. Не гожусь.

– А я думаю, очень даже годишься, – отвечала она, чуть отстранившись