Неспортивное поведение - Рэйчел Ван Дайкен
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Он сел в свою машину.
И уехал.
Кинси не двигалась.
Я боялся к ней подойти.
Боясь того, что означал этот момент.
Потому что в нем было больше, чем ее отец.
Больше, чем моя мама.
Больше, чем наше прошлое.
Я смотрел на свое будущее.
И это чертовски сильно меня испугало.
Ее темно-каштановые волосы выглядели чернильно-черными, прилипнув к гладкой шее, к той самой шее, которую я мечтал целовать каждый день. Она сжала кулаки по бокам от своего тела и сделала два шага в моем направлении мне; ее ноздри раздувались, она пыталась меня понять.
— Почему?
Я облизал губы.
— Что почему?
— Почему ты ушел?
— Ты имеешь в виду, помимо совершенной трусости и поведения самого настоящего засранца?
Она не засмеялась.
Я этого и не ожидал.
— Потому что… — Я сглотнул, делая шаг в ее сторону. — Когда ты вошла в кухню, я не хотел врать. Тот момент напомнил мне, как я потерял маму. Я ощутил такое же щемящее чувство, такое же отчаяние. И не хотел тебе врать.
Она нахмурила брови.
— Что ты имеешь в виду? О чем бы ты соврал?
— Кинс. — Я потянулся к ее рукам, и она мне позволила. Они были холодными и казались очень хрупкими. — Все не будет хорошо.
Она опустила голову.
— Посмотри на меня.
Она покачала головой.
— Хорошо. — Я сделал глубокий вдох. — Все не будет хорошо. Ни сегодня, ни завтра, и не на следующей неделе, когда ты будешь наблюдать за тем, как твой папа страдает, проживая хорошие дни только для того, чтобы за ними следовал еще один плохой день. И когда… — У меня дрогнул голос. — Когда ты пойдешь на его похороны. Когда будешь наблюдать, как люди говорят о нем в прошедшем времени, когда внезапно твой мир станет таким ярким, когда боль в груди будет усиливаться до тех пор, пока не станет такой сильной, что ты не сможешь дышать, боль станет единственной константой в твоей жизни, все не будет хорошо. Ты мне не безразлична, правда. Больше, чем следует. Я тебя хочу. Больше, чем следует. Но не могу тебе врать, Кинс. Люди не созданы для такого рода боли… для такой. — У меня осип голос. — Я знаю, какого это — потерять родителя, потерять кого-то, кого ты так сильно любишь, что тебе интересно, станешь ли ты когда-нибудь прежним, проснешься ли ты когда-нибудь и почувствуешь себя самим собой. Я не буду таким человеком. Я отказываюсь быть таким же, как и все остальные, кто будет похлопывать тебя по руке и говорить, что все будет хорошо. Черт, все будет совсем не хорошо, Кинс. Он умирает. Уже ничего не будет хорошо. Но… — Мой проклятый голос не переставал дрожать. — Однажды…
Кинси наконец-то посмотрела мне в глаза.
— Однажды солнце станет светить немного ярче, однажды больше не будет больно входить в гостиную. Однажды тебе захочется улыбаться. И я просто… — Мой мир накренился. — Я просто хотел, чтобы ты знала, что когда наступит этот день, я буду там, рядом с тобой, улыбаясь в ответ.
Кинси кивнула головой, ее слезы смешались с дождем, из-за чего невозможно было понять, рыдает ли она или просто плачет — оба варианта разбивали мне сердце.
— Ты обещаешь?
— Клянусь. — Я обнял ее. — Больше никакого бегства.
Она так крепко меня обняла, что мне стало трудно дышать, и когда я уже подумал, что она отступит, Кинси встала на цыпочки и подставила мне свой рот.
Я сорвал поцелуй, которого не заслуживал.
С губ последней девушки, в которую мне стоило влюбляться.
Единственной, которая в настоящее время способна разбить мое, уже на наполовину разбитое сердце.
Мудрость светилась на ее лице, когда она обхватила мое лицо ладонями.
— Ты не прав.
— Почему?
Она кивнула.
— Потому что прямо сейчас… — Ее руки скользнули по моей груди. — Я уже чувствую себя лучше.
— Из-за ледяного дождя? — попытался пошутить я.
— Нет, — прошептала она. — Из-за тебя. — Кинси прижала руку к моей груди, словно пыталась почувствовать мое сердце. — Иногда все, что нужно сердцу, чтобы почувствовать себя лучше — это напоминание о том, что где-то там другие сердца по-прежнему бьются, несмотря на то, что с ними неправильно обращаются, разбивают, топчут… иногда просто нужно испытать любовь в ее самой чистой форме… даже если это звучит как самая настоящая фигня.
Я закрыл глаза, положив руку поверх ее руки, позволяя дождю падать на нас обоих, пока мы касаемся друг друга.
А потом Кинси потянула меня к моей машине.
Я последовал за ней.
Я бы последовал за ней куда угодно.
Побежал бы даже в ад.
За ней я хотел бежать.
Она открыла заднюю дверь и забралась внутрь. У меня не было выбора, кроме как последовать за ней, я был бы идиотом, если бы остался под дождем, в то время как она была бы в теплой машине.
Кинси стянула через голову свою мокрую толстовку и бросила на кожаное сиденье. Ее красный кружевной бюстгальтер был самой отвлекающей вещью, что я когда-либо видел.
— Кинс. — Мой голос прозвучал как проклятие. — Мы буквально припаркованы перед домом твоих родителей.
— Давай немного поживем, — попросила она.
И потому что я покончил с бегством от того, что между нами было, и потому что нуждался в ней так же, как и она нуждалась во мне, я притянул ее на колени и чертовски сильно поцеловал.
Смахнул влажные волосы с лица Кинси, скользнул языком по трепещущим губам, затем спустил с плеч бретельки лифчика. На мгновение обхватил за плечи, и перевел дыхание.
— Что? — прошептала она.
Ее кожа была такой гладкой, сливочной… светлой по сравнению с моими руками цвета мокко.
— Ты прекрасна. — Я провел кончиками пальцев по ее рукам, наблюдая, как Кинси седлает меня, словно мокрая сирена. Со смешком поцеловал ее в губы. — У меня никогда не было и чертова шанса, не так ли? — прошептал я.
— Никогда. — Она тихонько усмехнулась, расстегивая мои джинсы и спуская их по моим ногам до колен.
В этом моменте не было ничего сексуального и запланированного. И все же я был таким твердым из-за нее, что у меня все болело от этой сильной необходимости сделать ее моей… сделать ее по-настоящему моей. Сделать так, чтобы она знала, что это именно то, чего я хотел в своей жизни — девушку с каштановыми волосами, завораживающими глазами и способностью осадить мужчину, даже не используя
