Страдания юного Вертера. Фауст (сборник) - Иоганн Гете

Сон в Вальпургиеву ночь, или Золотая свадьба Оберона и Титании[112]

Интермедия

Мы сегодня отдохнем,Мидинга потомки![113]Сценой будет все кругом —Горы, скал обломки.

Золотая свадьба – плодПолстолетья в браке,Но и так за годом годНадо жить без драки.

Духи, духи, вот парольНашего союза:«Королева и корольОбновляют узы».

С Пуком – кобольдов толпа,Маленькие дети,Но выделывают паЛучше, чем в балете.

Я поднес свирель ко рту.Звуков благородствоПокоряет красотуИ смирит уродство.

Расторгайте, Гименей,Временами семьи,Чтобы жить еще теснейОстальное время.

Если в браке двое злюк,Надо в час досужийОтослать жену на югИ на север мужа.

Комары, и мошкара,И сверчки-горланы,Баритоны, тенора —Наши меломаны.

За горой, надув пузырь,Заиграл волынщик,[114]Здешних сборищ богатырь,Глупостей зачинщик.

Я из гадов двух гибридВ синтезе каком-тоНа живую нитку сшит,Как строфа экспромта.

Радостно вдвоем плестисьПо лугам вприпрыжку,Но ведь ты без крыльев ввысьНе взлетишь, трусишка.

Это правда или сон?Я глазам не верю,Знаменитый ОберонПредо мной у двери.

Оберон хоть без рогов,Все же черт в итоге,Как и все в конце концовГреческие боги.

Я набрасываю сутьКрасками скупыми,Но и я когда-нибудьПобываю в Риме.

Ведьм хотя и весел круг,Но нецеломудрен,Только, например, у двухНос едва припудрен.

Пудру на лицо и лифНадо престарелым,Я ж красуюсь, все раскрыв,Обнаженным телом.

Мы б вели напрасно спорО вопросах плоти.Вы ж, голубка, до тех порЗаживо сгниете.

Мушки к голенькой летятИ не смотрят в ноты.Только все пошло на лад,Сбились все со счета.

Сливки общества, верхи,Только званым место.Избранные женихи,Лучшие невесты!

Провались в тартарарыПроходимцы-гости.А не то я сам с горыПровалюсь со злости!

Лязгом ножниц на ремнеДайте насекомымТуш исполнить сатанеИ его знакомым.

Надрываются сверчкиТак, что вянут уши,И считают, чудаки,Что у них есть души.

Я пришел на юбилейИ застрял до часу.Ведьмы севера милейДевственниц Парнаса.

И у немцев есть ступеньВысшего паренья.Это брокенская сеньНа заре весенней.

Что так злится, не пойму,Господин сердитый?Видно, чудятся ему[122]Здесь иезуиты.

Кто так чист душою всей,Тот не загрязнится,Ловлей рыбы у чертейЗамутив водицу.

Чем фальшивей пустосвят,Тем с ним спор бесцельней:Даже брокенский развратДля него молельня.

Не литавры ль вдалеке,Словно гром, грохочут?Это цапли в тростникеВ унисон гогочут.

Гляньте на коротышаИ кувалду эту!А туда же антраша,Па и пируэты!

Если бы волынщик смолк,Каждый этой ночьюЗдесь друг друга бы, как волк,Разорвал на клочья.

Нет, критикой меня не сбить.Раз черт есть вид объекта,То, значит, надо допустить,Что он и сам есть некто.

Я – содержанье бытияИ всех вещей начало.Но если этот шабаш – я,То лестного тут мало.

Реальность жизни – мой кумир.Что может быть бесспорней?Сегодня, впрочем, внешний мирМне неприемлем в корне.

Я здесь не просто ротозей:О выводах заботясь,До ангелов я от чертейДойду путем гипотез.

Забыли, так попутал черт,Где зад у них, где перед.Нет, только тот во взглядах тверд,Кто ничему не верит.

Комары и мошкара,Захотели взбучки?Вправду ли вы мастераИли недоучки?

Услужаем второпяхНашим мы и вашим.Можно – пляшем на ногах,Вверх ногами пляшем.

Наши лучшие денькиЗакатились к черту.Износились башмаки,И штаны протерты.

На болотах дух несвеж.Вас поздравить не с чем.Даже мы средь вас, невеж,Воспитаньем блещем.

Я лежу от вас на пядьНа навозной куче.Не поможете ли встатьВы звезде падучей?

Эй, посторонись, плотва,Мелюзга, младенцы!Выступают существаПлотных корпуленций.

Толстокожие, как слон,Лежебоки, сидни!Пук, причудливый, как сон,Нынче всех солидней.

Все, кто с крыльями, за мной!Воздух тих и влажен.Холм за просекой леснойРозами усажен.

Прояснился небосклон,Тени отступили,Мгла рассеялась, как сон,Разлетелась пылью.

Пасмурный день. Поле[131]

Одна, в несчастье, в отчаянье! Долго нищенствовала – и теперь в тюрьме. Под замком, как преступница, осужденная на муки, – она, несравненная, непорочная! Вот до чего дошло! И ты допустил, ты скрыл это от меня, ничтожество, предатель! Можешь торжествовать теперь, бесстыжий, и в дикой злобе вращать своими дьявольскими бельмами! Стой и мозоль мне глаза своим постылым присутствием! Под стражей! В непоправимом горе! Отдана на расправу духам зла и бездушию человеческого правосудия! А ты тем временем увеселял меня своими сальностями и скрывал ужас ее положения, чтобы она погибла без помощи.

Она не первая.

Стыдись, чудовище! Вездесущий дух, услышь меня! Верни это страшилище в его прежнюю собачью оболочку, в которой он бегал, бывало, передо мною ночами, сбивая с ног встречных и кладя им лапы на плечи. Возврати ему его излюбленный вид, чтобы он ползал передо мною на брюхе и я топтал его, презренного, ногами! Не первая! Слышишь ли ты, что говоришь? Человек не мог бы произнести ничего подобного! Точно мне легче от того, что она не первая, что смертных мук прежних страдалиц было недостаточно, чтобы искупить грехи всех будущих! Меня убивают страдания этой единственной, а его успокаивает, что это участь тысяч.

Ну вот опять мы полезли на стену, ну вот мы снова у точки, где кончается человеческое разумение! Зачем водиться с нами, если мы так плохи? Хочет носиться по воздуху – и боится головокружения! Кто к кому привязался – мы к тебе или ты к нам?

Не скалься так плотоядно! Мне тошно! Неизъяснимо великий дух, однажды явившийся мне, ты знаешь сердце мое и душу, зачем приковал ты меня к этому бесстыднику, который радуется злу и любуется чужой гибелью?

Ты кончил?

Спаси ее или берегись! Страшнейшее проклятье на голову твою на тысячи лет!

Я не могу разбить ее оков, не могу взломать двери ее темницы! «Спаси ее!» Кто погубил ее, я или ты?