Родина - Анна Караваева

Когда, по обычаю, чуть не за час до начала смены Степан Данилович пришел к себе на участок, его встретили оживленно и даже поздравительно:

— Ученичок-то твой как шагает: вчера двести пятьдесят процентов загнул!

— Что говорить, нынешнее поколение растет быстрее старого.

— Да, значит, и учитель хорош!

Степан Данилович неопределенно усмехнулся, облачаясь в свежевыглаженную серую сатиновую спецовку.

— Что ж, глядишь, на шестой разряд такой парнишка вытянет.

Степан Данилович неторопливо выпростал из-под спецовки лацканы чесучового пиджака, разгладил их.

— Шестой разряд… эко, шутники выискались, право. Разряд — дело священное, над ним попотеть надо. Лучше вот о чем я вас спрошу: чья дорога к мастерству была круче — ваша или наша?

Кто-то вставил:

— Время для вас, ребятки, дорожку укатало.

— Вот именно! — раздался вдруг голос Юрия. — Позор нам, молодым, если мы по укатанной-то дороге еле-еле, да еще в поту, будем плестись. Я уже могу работать самостоятельно.

Это был вызов.

Перед окончанием смены Степан Данилович, не глядя на Юрия, сказал:

— После работы поведу тебя к отцу.

Юрий только молча наклонил голову.

Выйдя из проходной, Степан Данилович холодно приказал Юрию не отставать от него. Но Юрий шагал рядом с такой спокойной готовностью, что, казалось, именно такой развязки он и хотел.

— Скажите, Степан Данилович, — спросил он вдруг, требовательно взглянув на учителя, — почему вы хотите, чтобы я подражал тому, как вы учились?

— Ну, допустим, я этого хочу, а что худого в том? Что худого, ну? Что ж, тебе учеником быть неохота?

— Зачем же вы так говорите? Без ученичества невозможно. Однако, когда вы были учеником, с тех пор пятьдесят лет прошло. Вы — ученики и мы — ученики, это совсем разные люди. Мне мало того, чтобы только подражать вам. Мы еще хотим бойцам подражать, полководцам… фронту! Нас, таких, очень много, мы ждать не хотим…

— Погоди, — вдруг хмуро прервал его Степан Данилович. — Куда мы идем? Мы же к нашему дому повернули.

— Так и нужно, — опять требовательно сказал Юрий. — Нас сейчас Зина ждет. Мне абсолютно необходимо сначала зайти к вам: сейчас у вас на квартире соберется совет «отряда мстителей».

— Это к чему же? Кто разрешил?

— Зина разрешила: «Идите, говорит, к нам, заседайте, заодно с папой моим поговорите».

— Черт знает что такое! — совсем рассердился Степан Данилович, входя в переднюю. — Зинаида, где ты?

— Я дома, папа.

— Ты что ж это распоряжаешься не в меру? Назвала полный дом ребят, отец и отдохнуть не смей!

— Другого выхода нет, папа. Ты сначала кушай, а потом тебя пригласят.

— Что за черт! Кто же это меня «пригласит» в моей же собственной квартире?

— Юра ведь сказал тебе — совет «отряда мстителей». Но ты сначала…

— Покушай… нет, благодарю покорно! Веди меня к этому вашему «начальству»!

Совет отряда заседал в крошечной комнате Зины. Кровать, маленький столик, пара стульев и подоконник были заняты заседающими. Степан Данилович, втиснувшись большим мешковатым телом в эту скорлупку, сразу наступил кому-то на ноги, извинился и сердито сказал:

— Уж шли бы в столовую, что ли.

Про себя он не без удовлетворения отметил, что «эти чертенята» ведут себя серьезно.

Семеро членов совета, бережно расставив в столовой стулья, расселись за длинным столом.

— Ну-с, уважаемые товарищи, — хмуро начал Степан Данилович, кладя на стол большие руки, — что вы от меня желаете?

Члены совета переглянулись. Потом председатель совета Игорь Чувилев встал, обдернул на себе гимнастерку и с подчеркнутой почтительностью произнес:

— У нас к вам один вопрос: как работает товарищ Юрий Панков?

Опять как бы подчеркивая совершенно официальную и деловую важность сказанного, Игорь добавил:

— Товарищ Панков подал заявление в наш «отряд мстителей», а мы принимаем людей очень строго..

Все члены совета согласно кивнули.

— Та-ак, — крякнул Степан Данилович, — значит, у вас, выходит, много званых, да мало избранных?

— Иначе нам нельзя. Так вот, я кончаю. По лекальному делу у нас установлено такое правило: пятый разряд и не менее как двести пятьдесят процентов выполнения государственного плана. Товарищ Юрий Панков двести пятьдесят процентов уже имеет, а разряда у него почему-то нет. Он нас уверяет, что по-честному старается, но… (Игорь обвел вопрошающим взглядом лица всех сидящих за столом соратников), но мы на слово верить не можем: мало ли что он говорит, мы должны проверить. У кого? Конечно, в первую голову, у вас. Так вот, скажите, пожалуйста: как работает у вас товарищ Панков, заслуживает ли он право получить пятый разряд?

Все члены совета опять согласно кивнули. Степан Данилович понял, что у этих безусых уже заранее все взвешено и что действуют они наверняка. Из устремленных на Степана Даниловича юношеских глаз само будущее ясно и неотвратимо требовало такого же ясного ответа.

Ему вдруг стало отчего-то неловко, как если бы он прозевал, что на улице светит солнце.

— Да что же… — медленно промолвил он, чувствуя, как бьется его старое сердце. — Юрия Панкова я ни разу лентяем не назвал… А что касается разряда… так я ему не только пятый, но и до шестого дотяну.

Он нашел глазами залившееся краской лицо Юрия и, чувствуя себя преисполненным власти разрешать, дарить и поднимать, продолжал с большим подъемом:

— Только ты, Юрка, меня не подводи: мне надо, чтобы ты, понимаешь, с блеском разряд получил, чтобы всем чертям тошно было! А принять его в ваш «отряд мстителей» вы вполне можете, — достоин, по всей правде говорю, достоин!

И Степан Данилович, все больше увлекаясь, начал рассказывать, что надо сделать Юрию, чтобы испытание прошло «с блеском».

«Старому королю» становилось все легче и приятнее на душе. Теперь на него были устремлены внимательные взоры Юрия, Зины, Игоря и всего совета этих безусых, но непримиримых мстителей. И богатству его знаний и опыта, которые не боятся ни бурь, ни тления, ни злой руки, казалось, не будет конца.

Открытие нового цеха сборки и выпуск с его мощного конвейера первой машины — среднего танка «ЛС» назначены были на 20 февраля. Время, люди и все узлы больших и малых операций — все было рассчитано, прохронометрировано, «засечено точно», как говорил Юрий Михайлович, до последней секунды: танк сойдет с конвейера ровно в восемь утра. Все бригады первого конвейера дали обещание, что никакая «задоринка» не испортит торжества.

Когда Юрий Михайлович вернулся накануне пуска из цеха, было уже довольно поздно. В комнате было тепло и тихо, бабушка и сын отправились на вечер в детский комбинат, да и загостились там.

Юрий Михайлович выпил стакан крепкого чаю и сразу почувствовал себя усталым. Следовало бы лечь, но спать не хотелось: тревожно-радостное возбуждение, которое он принес из цеха, все еще кипело в мыслях и в крови. Он сидел за своим рабочим столом, словно завороженный этим внутренним кипением и той особенной собранностью всего сознания, которая владеет человеком только в минуты самых важных свершений его жизни. Да, он свершил то, над чем напряженно работал, о чем мечтал все эти тяжелые месяцы: средний танк, сконструированный им, завтра войдет в строй и начнет собой выпуск новых и новых тысяч советских боевых машин.

Как широкое солнечное поле, где видна каждая травинка, вдруг ярко и зримо прошла перед ним работа его разума, строгость технических расчетов, неустанно взвешивающая каждый шаг точность, требовательность проверки, еще и еще раз проверка…

Костромин работал над своим изобретением самозабвенно, все время помня свое обещание Сталину в тот памятный день беседы в Кремле. Он всегда думал о нем и слышал его слова, требующие «шагать в ногу с жизнью». Взгляд темных глаз Сталина, глубокий и открытый, будто звал конструктора видеть мир открыто, беспощадно четко, без иллюзий и самообольщений. Это был жестокий мир войны, безмерно трудный путь народа, крутой, каменистый путь борьбы за честь, свободу и возвращение к мирной, созидательной жизни. Это будут долгие месяцы боев, крови, лишений, труда, постоянно подавляемых страданий. О, сколько еще придется поколесить его машине по просторам советским, чтобы истребить, полонить всех, до последнего, захватчиков, которые еще поганят родную землю! И русская природа расстилалась перед ним бескрайными полями, мягкими холмами равнинного ландшафта, оврагами, лесами и перелесками, березовыми шепчущими рощицами. Величавая даль проезжих и бранных дорог дышала в лицо ему ветрами древней русской воли, а тайные тропы в неведомых врагу лесных чащобах, по-над бережком ручьев и речек, посылали ему навстречу приветный ломкий шумок своих спутанных ветвей, запахи мхов и болот, перекликающиеся голоса птиц. Виделись ему одетые в алмазно-голубой панцырь зимние русские дороги, виделась медлительная русская весна с перезвонами капелей и заморозков, виделась распутица, метелица с буйной ее силой на российском приволье…