Третье правило диверсанта - Михаил Бычков

Монах достал из нагрудного кармана небольшой моток неотожженной проволоки и приблизился к моему тёзке.

— Ляг на живот, и скрести руки, — мягко сказал он.

Паренёк без единого слова послушно выполнил требование.

Мы нашли Санька или вернее то, что от него осталось в одной из подсобок, во множестве расположенных по обеим сторонам длинного коридора, идущего сразу за продовольственным складом. Страшно изувеченное тело скрученное спиралью, так что лицо было обращено к полу, а носки ботинок смотрели в потолок, лежало в узком каменном кармане, предназначенном для хранения инструмента инвентаря или чего-то в этом роде. Мы лишь мельком осмотрели труп, убедились в отсутствие больших пальцев рук и в том, что Андрей совершенно спятил.

Это была уже работа не профессионального убийцы а мясника, хуже того живодёра!

Всё лицо изрезано, череп частично скальпирован, живот выпущен!

Не нужно было быть большим специалистом в данной области, чтобы убедиться, что характер многих ран указывал не на нож, а скорее на резцы и клыки. А то насколько они были беспорядочны и жестоки говорило о звериной принадлежности того кто это сделал.

Все стены заляпаны бурой жижей и отпечатками больших Андрюхиных пятерней, из кровавого месива на полу снова протянулись две широкие размазанные полосы. Ведущие из подсобки, дальше в коридор.

— Лёха да что это такое?! — Спросил Монах, его голос вибрировал.

— Это Санёк. — Спокойно ответил я.

— А чего он такой разобранный?

— Наверное, как-то с Андрюхой не договорились, — предположил я.

— Брось трепаться, я тебя на полном серьёзе спрашиваю, что происходит?

— Сам не видишь?

— Это, то о чём ты меня предупреждал?

— Похоже, из-за инъекции его внутренние процессы настолько ускорились, что Андрей теперь не совсем, то чем был прежде. А может и совсем не то. Видимо что-то там у него перегорело, и он стал…. Ну, как это, ну, короче, кажется, я уже встречался с кем-то на него похожим. Я ведь тебе рассказывал о своей встрече тут неподалёку в окрестностях «Водоканала». И в письме недвусмысленно упоминалось о работе в некой лаборатории. Ключ от квартиры, где ты сам нашел холодильник и передал его мне, у тебя от кого? От твоего знакомца? Он по твоим словам офицер медицинской службы ГГО. В инъекторе если помнишь десять гнёзд из двенадцати, оказались пусты. Куда делись ампулы и в какое дело пустили сыворотку? Смекаешь? То-то!

— Так какого хрена ты вколол ему эту дрянь?! — Вскипел Монах.

— Понимаешь, сыворотка была рассчитана на членов группы, я не знал, что она так подействует на Андрея! Посмотри на меня, ведь всё в полном порядке.

— Но ты догадывался.

— После что-то всплыло в памяти, а так ни о чём таком я, конечно же, не знал, — слукавил я. — Он бы умер тогда у нас на руках.

— Уж лучше бы умер. Как теперь с ним быть?

— Встретишь, стреляй в голову.

— Я тебе сейчас в голову выстрелю! Мудозвон! Ты сказал срок действия препарата часов около ста? После этого он придёт в норму? Да? — Он очень хотел, чтобы я ответил утвердительно. Я бы и сам хотел, только вот…

— У него сердце раньше разорвётся. Мы ему не сможем помочь. Он не узнает тебя, так что не пытайся с ним заговаривать — бессмысленно. Не забывай он сильнее и быстрее и не восприимчив к боли. Так что делай, как я сказал, стреляй в голову.

Монах зарычал и вцепился мне пальцами в горло. Я без труда стряхнул его руки, ухватил за вырезы разгрузки и легко как ребёнка приподнял над полом. Он сучил носками своих ботинок по бетону и пытался достать меня кулаком в челюсть. Каждый раз, когда он замахивался для удара, я легонько встряхивал его, отчего голова болталась как надломленный у основания черенка лист на ветру. Когда Монах утомился и ослаб, я также бережно как поднял в воздух, поставил его на место, но пока что не ослаблял своей хватки.

— Пусти сука, пусти!

— Как только успокоишься.

— Всё пусти.

Я оттолкнул его от себя и, видя, как не по-доброму он зыркает из-под бровей, сказал:

— Не забывай, зачем мы пришли. Если не возражаешь, закончим разговор после, если захочешь.

— Проехали, — ответил Монах и рывком одёрнул на себе одежду. Вдруг разом напрягся и спросил:

— Слышишь?

Я прислушался — ничего.

— Подожди, — он поднял вверх палец. — Ну, слышишь?

Откуда-то издалека принесло, словно нашептало, три или четыре притопленных под тощей бетона удара, затем раздалась трель, смолкла. Вновь невнятно заиграло. Я понял, что это выстрелы. Мы с Монахом переглянулись, не сговариваясь, вынырнули из подсобки, и бросились сломя голову вперёд по коридору.

Пол мелькал как раскрученный калейдоскоп, и я уже не мог понять красные пятна перед глазами это кровь на бетоне или я наконец-то загнал себя и скоро всё кончится. Додумать не успел.

В бомбоубежище погас свет.

Глава 22

Я поехал ногой в скользком сгустке, споткнулся, полетел вперёд головой, выставив в сторону левую руку. Правую вместе с автоматом поджал под себя, и проскрёб рукояткой затвора по полу, высекая искру. Признаться перепугался страшно, да и разбился, будь здоров. Правое колено и грудную клетку саднило и грело как от перечной припарки.

Когда направленный на меня луч света подствольного фонарика Монаха выхватил из темноты пол и стены коридора первое что я увидел это отражение собственных обезумевших глаз на глянцевой поверхности лужи остывающей крови.

— Ты как? — Спросил Монах.

Я не ответил. Махнул рукой, давая понять, чтобы он выдвигался вперёд. И только когда он обошел меня и побежал дальше, я поднялся, скривив от боли лицо. Метров около ста, я трусил, неловко ступая на ушибленную ногу, дальше пошло немного лучше. Спустя ещё какое-то время боль отпустила, я поравнялся с Монахом, бежал след в след, практически наступая ему на пятки.

Мы миновали коридор и вновь последовали ряды высоких, теряющих в сгущающейся у потолка тьме вершины, шкафов и бесконечно длинных параллельных линий скамеек. Они ни разу не пересекались, ни с чьей жизнью, только разве что в мою, внесли определённой сумятицы.

Долгое время ничего не было слышно, кроме гулких отзвуков наших торопливых шагов в полупустом пространстве бомбоубежища. Они резонировали с шуршанием струи колышущейся у виска и это в какой-то степени успокаивало. Будто баюкала добрая мачеха, как родная мать:

— Спи, усни. Спи, усни. Тук-тук, тук-тук-тук. Спи, усни. Спи, усни. Тук-тук, тук-тук-тук. Спи, усни. Спи, усни. Тук…

Но тут снова раздались выстрелы! Как в ватное одеяло, но уже яснее и настойчивее, нежели прежде. Будто испуганный новобранец, сбиваясь с ритма, отбивал на прохудившемся барабане побудку.

— Быстрее, — крикнул я Монаху.

Мы ускорились.

Стрельба становилась всё отчётливее.

Луч фонаря выхватил, приближающийся с каждым шагом распахнутый створ, высокой обшитой дюймовыми пластинами брони, двери.

Мне хотелось обогнать Монаха, казалось, что он плёлся как черепаха, экзальтированная рвущаяся на волю неподдающаяся контролю субстанция выжигала нервные окончания, доводя внутренний порыв до самого высокого градуса. Но Монах освещал дорогу, и только это обстоятельство сдерживало меня от безудержного рывка вперёд.

Миновав тяжёлую запорную дверь бомбоубежища, мы кинулись вверх по лестнице. Стрельба не умолкала ни на секунду, не знаю, что там произошло, но мнилось, что все демоны всех возможных бездн, разом обрушились на находящихся в вестибюле людей, а те полосовали автоматными очередями пространство, выбивая пулями на стенах охранительные пиктограммы.

Последний поворот!

Мы как вихрь миновали его.

Оставалось метров двадцать, и длинные смертельные трели не только зазвучали в самой середине черепа, но и ослепили отблесками вспышек.

Только мы выбежали на открытое пространство, фонарь выхватил две прижавшиеся к полу у разнесённых вдребезги стеклянных дверей фигуры. Ведущие ответный огонь по продольной площадке венчающей два противоположных лестничных подъёма. Из-за перил отвечали с трёх или четырёх стволов, я сразу не разобрался. Едва мы обозначили своё присутствие светом, по нам открыли огонь обе противоборствующие стороны.

— Убери свет! Выруби его на хер!

Пули щёлкали по стенам. Во рту появился привкус мела. Мы кинулись в разные стороны, укрываясь от убийственного шквала, я спрятался за угол, Монах нырнул вбок от бьющих по нам с двух углов автоматчиков, и только после этого он выключил свой поганый фонарик!

Я взял на прицел ближайшую вспышку и на чём свет стоит, матерясь, открыл по ней огонь.

Двумя первыми очередями подсёк автоматчика, сквозь шум стрельбы я услышал, как он всхлипнул и упал на пол. Второй наёмник стрелял из-за колонны, и достать его никак не получалось. Монах в бой не вступал, меня волновало, не зацепило ли его, и в этот момент он открыл огонь по лестнице.