Командир Особого взода - Вадим Шарапов

Владимир Иванович сунул лист обратно в папку, обвел всех глазами, потом пожал острыми плечами.

— Дальше ничего вразумительного этот Шульце не сказал, понес полную ахинею, впал в истерику. Пришлось сдать его в госпиталь, понятно, под охраной. Впрочем, соседи Шульце говорят, что он много пьет, почти не просыхает. Ухитрялся даже под обстрелами доставать где-то спиртное и напиваться до полусмерти. Правда, эта Марта, учительница, действительно пропала, так и не нашли. Но мало ли, кто сейчас где пропадает?

— Та-ак… — протянул Иванцов, уперевшись сжатыми кулаками в карту. — Хорошенькое дело. Бредятина. И что это вообще, к черту, значит?

— Это значит, что под боком у нас сейчас — улей.

Все обернулись на голос. Степан Нефедов оттолкнулся плечом от стены и шагнул вперед. Взглянул на карту без всякого выражения, стукнул об стол картонным мундштуком «казбечины».

— Что… — начал, было, Полторацкий, но полковник Иванцов поднял широкую ладонь, и майор осекся.

— Говори, старшина.

— Кирха и кладбище — место особое. Такие людские места альвы называют Ма'Ллар — вроде как «место, где много», если перевести грубо. То есть, место, где можно творить магию, не тратя своих сил. Почти. А если ее подкрепить кровью — то магия усиливается во много раз. Никуда эти ваши кирха с погостом не делись, там они, на месте. Только в таком пузыре, что ли… Объяснять долго. Важно другое — что будет, когда пузырь лопнет.

— Ерунда какая-то, — не выдержал капитан Чирков. — Пузырь лопнет? И что тогда?

— Тогда Рутцендорфу кранты придут, — спокойно ответил Нефедов. — И всем здешним жителям тоже. Потому что все кладбище встанет и пойдет.

На мгновение в кабинете установилась мертвая тишина — такая, что стало особенно хорошо слышно, как в соседней комнате трещит пишущая машинка, а где-то далеко еле слышно бухает артиллерия.

— То есть как? — севшим голосом спросил Полторацкий. — Куда пойдет?

Иванцов не слушал его. Он впился в лицо Нефедова острым, тяжелым взглядом. Старшина не отводил глаз.

— Уверен? — наконец спросил полковник. — Степан, ты уверен?

— Я, может быть, и нет. А вот он — да, — Нефедов чуть отодвинулся в сторону.

Капитан Чирков горлом издал неопределенный звук, Гартунг вздрогнул и поправил очки. За спиной старшины Нефедова стоял альв. Откуда он появился, никто из присутствующих сказать бы не смог. Дверь кабинета, плотно закрытая, не скрипнула, окно было зарешечено и крест-накрест заклеено полосками бумаги. Но альв был здесь. Черными, без зрачков глазами он поглядел на карту, потом перевел взгляд на Иванцова.

— Сарт'ла висс, Маэн,[19] — сказал Ласс.

— Привет и тебе, Ласс, — отозвался полковник, кивнув головой. На прочих альв не обратил внимания, словно в комнате больше не было ни одного человека. Бесшумно двигаясь в своей кожаной одежде, он подошел к карте и положил узкую твердую ладонь на бумагу. Посмотрел на старшину. Нефедов кивнул.

— Ласс и Тэссер уже побывали в том районе. Они говорят — кирха там. Мы-то ее не видим, наши глаза не для этого. Тычемся, как слепые. А еще они сказали, что кладбище просыпается. Скоро. Ночью.

— Ёшкин малахай… — пробормотал Чирков. — У нас тут гарнизон-то, хрен да маленько…

— Гарнизон тут не поможет, — сказал Нефедов, не поглядев на него. — Знаю я того лысого, сдается мне. И второго хмыря в балахоне видал, запомнил на всю жизнь.

Он чуть улыбнулся, блеснув железной коронкой во рту. Полковник Иванцов тяжело опустился на заскрипевший под ним стул, сжал губы. Подумал, достал портсигар, щелкнул им. Закурил, продолжая молчать.

— Это… как тебя? Ласс? — заговорил Полторацкий. — Сколько их там? Солдат сколько?

— Говорить с вами, товарищ майор, он не будет, — холодно отозвался Степан Нефедов. — Только со мной. Это сейчас неважно. Товарищ полковник, — старшина чуть повысил голос. — Я прошу Карту Ноль!

Иванцов молчал, дымя папиросой. Альв замер неподвижно: казалось, еще немного, и он сольется с тенями, растворится в них полностью. Гартунг снял свои очки и протирал их носовым платком, щурясь на свет из окна.

— Понимаешь, что это значит? — спросил Иванцов, и в голосе его впервые за все время прозвучала страшная усталость.

— Так точно, — Нефедов согласно кивнул. — Только я еще лучше понимаю, что будет, если этого не сделать. Хоронить будет некого, а сюда придется бросать с фронта войска в таком количестве, что представить трудно. Потом ровнять все с землей и заливать сверху алкагестом, как минимум. Жить после этого ни здесь, ни на сорок верст вокруг будет нельзя. Никому и никогда. Как в Луцке.

Чирков вздохнул, почти всхлипнул. Он воевал в тех местах, и Луцк запомнил хорошо. До сих пор перед глазами капитана стояло дымное, подсвеченное багровым облако, в котором крутилось что-то чудовищное, невообразимое человеческим разумом. Немецким магам, которых не успели вовремя блокировать, попала в руки книга, о которой думали, что ее не существует. Тогда они, жертвуя собой, провели последний ритуал, и реальность в городе лопнула, как яичная скорлупа.

Луцк переродился — даже дома превратились в то, перед чем пасовало человеческое зрение, не в силах воспринять геометрию других измерений. Что стало с жителями, он не хотел вспоминать. Потом город был стерт с лица земли в буквальном смысле — на эту войсковую операцию потребовалось огромное количество людей. И танков, артиллерии, авиации… Последними по искрошенным в пыль руинам шли особые группы саперов, домолачивая все, что хотя бы отдаленно напоминало остатки домов. Шли — и гибли, не выдерживая невидимой смерти, висевшей над мертвым Луцком. Сгорали обереги, в кожу вплавлялись нанесенные специальным порошком защитные знаки, лужами металла разливались танки, свернувшие не туда.

Теперь на месте Луцка оставалась круглая черная плешь. Население окрестных сел и деревень было отселено подальше, дороги огибали гиблое место. Виной всему была одна, всего одна проклятая книга!

Чирков невольно передернулся от гнева и отвращения.

— Луцк вспомнил, капитан? — на него глядели спокойные глаза Нефедова. — Правильно вспомнил. Здесь, конечно, труба пониже и дым пожиже, но примерно то же самое будет. Если не успеем.

— Должны успеть! — рубанул воздух ребром ладони Иванцов. — Иначе с нас всех не только погоны, головы поснимать надо! Степан, — он посмотрел на Нефедова, — кто тебе нужен?

— Мои, — коротко сказал старшина. — Обойдусь без танков, да и волкодавы из военной разведки мне здесь не нужны. Хотя, знал я одного… Таманцев бы не помешал, да.

Степан вновь усмехнулся углом рта.

— Нет уже Таманцева, — буркнул Иванцов, — сам же знаешь. А твои и так у тебя. Будет тебе Карта Ноль. Надеюсь, что не понадобится.

— Знаю. В общем, мне нужны мои. И… — старшина с силой потер лоб рукой и закончил жестяным, без выражения голосом:

— И один ребенок. Девочка. Сирота.

Девочку отыскали быстро. Помог все тот же старый сторож, который проводил отряженных Чирковым бойцов в дом фрау Гертруды Зиблих, где временно укрывались приютские воспитанники. Сама Фрау Зиблих, добрая, необъятных размеров женщина, когда-то была поварихой в этом самом приюте, и теперь громко сокрушалась, видя, как русские солдаты уводят девочку прочь. Слезы текли по ее широкому лицу, а руки бессильно мяли оборки серого платья. Успокаивать ее никто не стал, только Чирков через переводчика коротко пояснил: девочку хотят расспросить по важному делу. Фрау Зиблих не поверила, но возражать не осмелилась, только всхлипывала часто.

Девочка, которую, как выяснил капитан, звали Ангела, была тихой и робкой. Молча, не сказав ни слова, она взяла свой узелок, так же молча пошла вместе с Чирковым и двумя бойцами. На вид ей, тощенькой, было лет десять, не больше. Вначале капитан попытался с ней заговорить, но на все вопросы Ангела только вздрагивала испуганно.

Поглядывая на нее, бредущую рядом, Чирков ощущал острую, почти невыносимую жалость. Он был военным, а значит, человеком дисциплинированным, и приказы начальства выполнял точно. Но внутри его грызла мысль о том, что эту девочку ожидает что-то ужасное. Капитан вспоминал Нефедова, его невыразительный голос, знак Охотника на гимнастерке. Он, как и все, слышал про Охотников, и, хотя ни разу не видел их в работе, но сталкивался с результатами этой самой работы не один раз. Они появлялись там, куда никто другой не сунулся бы ни за какие коврижки. Потом так же незаметно исчезали. Сколько их погибало в схватках с Тьмой, никто не знал. Знак Охотника, словно каменная стена отделял человека от всех прочих, ставил его особняком, лишал семьи, личной жизни, детей. Лишал жалости к себе и к другим.

По тому, как с Нефедовым, который был простым старшиной, разговаривал полковник Иванцов, было понятно — таких Охотников, как он, можно пересчитать, пожалуй, по пальцам одной руки, да и тех хватило бы с избытком. Вот только от этого на душе у капитана было еще тяжелей.