Подкаменная Тунгуска - Сергей Шведов

Ерофеич на всякий случай с серьёзным видом кивнул, будто что-то понял:

— У мертвяков.

— При такой схеме работы всё зарегистрировано. За тебя кто-то платит ежемесячно или проплатил на годы вперёд. Возможно, для фирмы или спецслужбы, у которых ты дюбнул аппаратуру, это некритично, поэтому они тебя не трогали до поры до времени.

— А чо страшного-то?

— Опасность состоит в том, что провайдер регистрирует твой компьютер в своей базе данных и создает для пользователя лицевой счёт. Бывший хозяин, возможно, оборудования сообщил провайдеру уникальный адрес твоего приёмника. Он же сам активировал сервис доступа в тырнет и выдал логин и пароль для спутникового доступа. Ты у них на привязи.

— И чо мне будет за это?

— Простому хунхузу невозможно определить месторасположение твоего компьютера по IP-адресу. Это доступно только спецслужбам для проведения сетевых диверсий, ну, или какой-нибудь мафии-триаде, или как у них там это сейчас называется. Можно точечно запустить вирусы, чтобы скачивать информацию с твоего компьютера. Ну и взять тебя тёпленьким поутру.

— А как они пронюхают про Етагыр?

— Чтобы выяснить, где расположен компьютер, достаточно выбрать вкладку «Геокодирование», ввести IP-адрес, нажать «Отобразить на карте», то перед хозяевами твоей техники появятся координаты физического нахождения компьютера. Так что, брат мой Павсикакий, нужно поторапливаться, чтобы нас хунхузы не скинули в шахту с лужами ртути, что под нами. А какие перед этим будут пытки, у-у-у, ты просто представить себе не можешь, какие! Всё выложишь, даже чего и не знал.

— А нас в дороге не перехватят?

— У тебя ртутные пары последние мозги выели. Мы полностью легализовались по новеньким паспортам, а в них стоят китайские визы. Мы честные предприниматели из фирмы «Листа», которая получила налоговую амнистию, потому что выплатила незалежному государству Восточная Сибирь всю задолженность по налогам до копеечки с процентами. И кредитная история у нас прозрачна, как кварцевое стёклышко. Таких попробуй ухвати!

ГЛАВА 25.0 ПОСЛЕДНЯЯ ПАСХА ШМОНСА

В половине девятого утра над вершинами гор проглянуло солнышко. Значит, пришла весна. В декабре на Етагыре солнце и в полдень не показывается из-за зубчатых вершин, а короткий день проходит в сумерках.

— Лёва, не сёння, дык завтра вертается тунгуска. На кой тебе лишние приключения?

— Мужик, ну что ты понимаешь? Во-первых, пасха Господня. Никогда не помешает исповедаться и причастится святых даров перед отъездом. И получить благословение старцев для в пути шествующих. Во-вторых, я везу святым отцам на экспертизу иконы из нашей церкви. Мне нужны образа хотя бы 18-го века. Новоделам нет настоящей цены на рынке артефактов.

— На собачках путь неблизкий. Да и заблукать недолго.

— Ты сам говорил, что уставил вешками дорогу до самого раскольничьего скита. От снегохода отказываюсь сразу — я даже машину в городе водить не умею.

— Взял бы олешков. Они надёжней.

— Эти полудикие создания мне не даются — чуют городского и хамят.

— Как хамят?

— Бегут по своей воле, куда им вздумается. А на собачках лететь с ветерком по снегу я уже наловчился. Похудел, вес сбросил. За нартами бегу как спринтер.

— Тогда не гони шибко, а то на повороте собачки постромками на сворке спутаются, грызться начнут. При езде они в азарт впадают, злые как черти, дерут друг друга, не разнимешь.

— Много ты в кинологии понимаешь, мужик. Собачки на заботу отвечают преданностью. А я с ними подружился. Завтра отстою заутреню в церковке, причащусь, получу благословение святых отцов в дальний путь и к полуночи вернусь. Домой собачки сами дорогу найдут.

Шмонс не вернулся, даже когда второй раз возвратилась из Китая Фёкла. Ерофеич поначалу не шибко волновался. Питерский шпильман и прежде и прежде мог гостить в скитах у раскольников целыми неделями. Но туда его сопровождал на снегоходе Ерофеич. Обратную дорогу собаки знали хорошо. Шмонс возвращался из Распоповки без приключений. А тут вторая неделя подходила к концу, а Вонифатия Епилдофорыча всё не было.

— Ну, точно, волки загрызли дурака городского! Поеду-ка я в скит. Дай-то бог, чтобы Шманец там поклоны бил и отмаливал грехи перед дальней дорогой. Только бы живым остался. Фёкла, пошли со мной к церкви — помоешь снегоход.

— Он уже помытый, хозяйна.

Когда Шмонс уезжал по своим надобностям на собаках в раскольничий скит, тунгуска скидывала с себя европейский наряд, обряжалась в привычные расшитые шкуры, забрасывала косметику и переходила на привычный ей жаргон «моя-твоя-не понимая». Казалось, с облегчением отряхивала с себя наносной налёт цивилизации и с радостью возвращалась к привычной дикости. Эдакая психологическая разгрузка.

Ерофеич с излишней заботливостью ещё раз тщательно протёр масляной тряпочкой корпус снегохода, затем прикрутил вентиль паяльной лампы, которой прогревал двигатель. Тонкая струйка бензина вырвалась из горелки и провела черту по снегу у самых ворот гаража. Никакой необходимости прогревать бензиновый двигатель не было, но это у таёжников это был как бы ритуал, жертвоприношение стальному коню, который спасёт наездника в пургу от любых напастей.

— Клемки на аккумуляторе почистила?

— До блеску.

— Элетролит заменила на чистый?

— Через войлок и вату процедила.

Ерофеич три месяца назад навесил на прислужницу обязанности по техуходу за снегоходом после того, как Фёкла без его ведома привела в порядок дизель-генератор в моторной избе. Как-то раз он прикрикнул на неё:

— Принеси большую керосиновую лампу. От этого ветродвижка в штиль свету мало, в глазах рябит.

Фёкла за лампой не пошла, а просто щёлкнула выключателем на стенке. Под потолком ярко загорелась трёхрожковая люстра.

— Откуда такое богатое электричество?

— Кумулятор, — пожала плечами Фёкла.

— Аккумулятор ветродвижка три лампочки не потянет.

— Моторная кумулятор.

— Кто запустил движок в моторной?

— Сама запустилася. Я только кнопку нажал.

— А ну покажь теперь мне, как его запускать!

Из чистой избы в складское помещение вёл тёмный и тесный коридор, где ещё триста лет назад были свалены старинные маркшейдерские приборы. Из складской коридора они прошли в моторную избу, где стоял движок, бочки с соляркой и старым отработанным машинным маслом, которое Фёкла называла «вонючка».

Выхлопная труба движка с крышкой на пружинке выходила в засыпанную снегом надстройку, срубленную из бревен «на немецкий угол», в конце которой серел дневной свет.

— Аккумуляторную батарею кто залил электролитом?

— Сама залилася через лейку. Я только прозрачную канистру держал.

— Как ты выучилась электролит приготовлять?

— Тама на стенке бумажка написата. Инструкция называется, хозяйна. И химикаты в банках на полках. Банки подписаты. Весы есть. Гири есть. Вода чистая — снег на печке топил.

— А как движок перебрала и запустила?

— Тама книжка лежит. С рисунками. Струменты тожить тама в сумке.

Ерофеич не верил своим глазам. Дизель-генератор блестел как новый. Ни следа ржавчины. Он выключил его, потом нажал кнопку пускателя. Движок чихнул, завёлся с полуоборота и размерено затарахтел, словно и не простоял лет тут двадцать вхолостую.

— Ну, ты и чума таёжная! Не зря тебя Шманец грамоте выучил. Шельма ты рукастая. Знал бы я, давно бы тебя припахал по технической части.

Выехал Ерофеич уже засветло. Двигатель снегохода не взревел, как обычно, а тихо заурчал.

— Ну, ты и чумичка чУмная! Дал же чёрт тебе руки, чтоб с техникой возиться… Ну, теперь марш домой к печке! Сколько раз говорил — каменным столбом на снегу не стоять! На дорогу мне не ворожить!

Фёкла стояла на снегу и вертела головой по сторонам, как полярная сова, к чему-то прислушиваясь, словно предчувствовала неожиданные напасти. Снегоход исчез в снежном вихре. Шум двигателя затих вдали.

Снегопада не было давно. Ветра тоже. След от нарт виден был издалека. Даже прослеживался лыжня, оставленная тунгуской, когда она последний раз смоталась за перевал. Километров за десять от зимовья след нарт оборвался. Ерофеич круто вывернул руль вправо, чтобы не угодить в курящийся паром провал. Он знал это опасное место. На него указывала голая корявая лиственница, в которую когда-то угодила молния. В высоту она больше не росла, а далеко выдающийся чёрный сук словно бы указывал на промоину от горячего ключа, откуда несло тухлыми яйцами.