Марш обреченных - Владимир Свержин

— Погодите минутку. — Зоя Тихоновна срывается с места и убегает в соседнюю комнату.

Через минуту она возвращается с пухлым семейным альбомом. Как видно, уклониться от процедуры знакомства с семейной хроникой все-таки не удастся. Что ж, быть может это будет небезынтересно. Во всяком случае, очень хочется на то надеяться.

— Вот, глядите. — Страницы, содержащие бесценные сведения о детских и юношеских годах Анатолия Ильича Яковлева, переворачиваются одна за другой. Перед нами на фотографии символом нерушимой мужской дружбы два моложавых, ладно сложенных джентльмена в плавках, обняв друг друга за плечи, широко улыбаются в камеру.

— Это мы на вылазке, на Яхроме, — поясняет она, — старая фотография. Лет десять тому назад.

С этих слов начинается долгий и подробный рассказ о временах былых. Можно подумать, что мы жили в разное время. Пока звучат слова повествования, я перелистываю страницу за страницей. Лица и ситуации, по большей мере, непонятные и неизвестные. Вот герой дня при полном параде, в форме подполковника с орденами и медалями.

— Это совсем новая, — как бы невзначай кидаю я.

— Это Анатолий Ильич перед самой пенсией. Для Книги памяти снимали, — поясняет словоохотливая женщина. — Вы бы знали, как его провожали!

Зоя Тихоновна подхватывает новую тему, и угомонить её уже невозможно. Это время я рассматриваю лицо на фотографии. На первый взгляд может показаться странным, но я глубоко уверен, что форма только подчеркивает индивидуальность каждой личности. Просто большинство праздных наблюдателей не знают, на что смотреть и, извините за невольный каламбур, за формой не замечают содержания. Мундир, словно оправа у драгоценного камня, подчеркивает неповторимую особенность основного объекта наблюдения. Вот и сейчас, досужий дачник, любящий отец семейства, ценитель широкого московского застолья отступает на второй план, и передо мной, во всей своей красе, подполковник КГБ с жесткой складкой губ и сверкающим взглядом из разряда: «Ты записался добровольцем?» Как ни поверни снимок, взгляд все время с тобой. Я вполне допускаю, что в быту, в уюте семейного очага этот человек и не таков, но в той ипостаси, которая нас сегодня интересует, в ипостаси главного подозреваемого в убийстве своего коллеги, соседа и, наверняка, старого приятеля, Рыбакова, он именно таков.

Похоже, тьфу, тьфу, тьфу, чтобы не сглазить, следствие по делу об убийстве нашего генерала подходит к концу. Во всяком случае, факты выстраиваются в стройную непротиворечивую цепочку и цепочка эта намертво захлестывает шею убийцы.

Итак, отставной подполковник КГБ Яковлев, вооруженный револьвером «наган», подобранным когда-то его бывшим начальником Борисом Афанасьевичем Баландиным во время операции по ликвидации банды Васи Покера, не вызывая никаких подозрений, заходит в квартиру Рыбакова и, выждав удобный момент, в упор стреляет старому приятелю в голову. Вставив револьвер в руку убитого им Николая Михайловича, он, в то время как соседка, услышавшая выстрел, бежит вниз вызывать милицию, выходит из квартиры и возвращается к себе. Таким образом, из дома никто чужой не выходил и не входил. Благо, для опытного оперативника разобраться с запираемой дверью, не производя лишнего шума — пара пустяков. Самоубийство готово. Как говорится: «Ларчик просто открывался».

— Простите, Зоя Тихоновна, — словно читая мои мысли, произносит Андрей. — Простите, что я вас перебил. Вы не можете вспомнить, в день смерти покойного Николая Михайловича Рыбакова вы не заходили к нему домой? Может быть, там что-то было не так, как всегда? Скажем, картина сдвинута или книги из шкафа вытащены?

— Ой, меня в то время и в Москве-то не было, — всплескивает руками она. — Я в Калуге, у отца была. Он у меня совсем старый. Так я туда езжу по дому хозяйничать. Крышу перестелить, крыльцо подправить. А насчет вещей вам бы хорошо с супругом моим поговорить. Он тогда понятым был. Жаль вот, сейчас в командировку уехал. А то бы он вам все, как есть, рассказал. Он к Николаю Михайловичу частенько заходил. Он у меня, знаете ли, заядлый шахматист, так они с Рыбаковым-то могли часами за доской сидеть. Толя бы вам точно помог, он же в тот злополучный день понятым был… — повторила она.

Я смотрю куда-то в туманную даль, и сердце мое выплясывает джигу. Если до сего момента во мне где-то в глубине души и копошился червячок сомнения, то в эту минуту он помер, словно заморенный дустом! Маскировка превосходная и, в своем роде гениальная! Если бы вдруг, паче чаяния, в квартире Рыбакова были обнаружены отпечатки пальцев соседа, если бы при этом их удалось сличить с теми, что хранятся в досье Яковлева, то алиби почтеннейшего Анатолия Ильича, — будто лобовая броня тяжелого танка: «Конечно, они там есть. Странно, если бы их там не было. Ведь я же был понятым!»

Итак, картина, при всей своей туманности, начинает проясняться, по одной возвращая для широкого обозрения скрытые до поры, до времени фигуры. Рука, нажавшая на спусковой крючок, процентов на девяносто девять и девять в периоде, нам известна. Известна и рука, вложившая ствол. Кто такой этот Баландин — мы ещё уточним. Можно сказать, что он уже приплыл. Хотя я очень сильно подозреваю, что это вновь очередной «рубильник»[38].

Пользуясь невниманием хозяйки, увлеченной очередным монологом, я зажимаю между пальцами маленькую фотографию с ликом отставного гэбистского подполковника. Обычная карточка три на четыре, из тех, что клеят на удостоверения. Ну это, как раз, ерунда. Был бы исходный материал. Из этой мелочи Слава Бирюков, при помощи своего чуда техники сделает конфетку. Омолодить, состарить, изменить прическу, отрастить усы и бороду — нет проблем. Хочешь быть негром? Секунда делов. Размеры снимка? Можно ужать до квадратного сантиметра, можно увеличить до размера рекламного плаката.

— Кстати, — как бы вспоминая о чем-то важном, спрашивает Стрельцов. — Я запамятовал, куда поехал ваш муж?

— Я же уже сказала: Толя работает в совместном российско-французском предприятии. Сейчас вспомню, как оно называется… — Небольшая пауза… — «Шартан»!

Мы с Андреем невольно переглядываемся. Как ни тужься, сколько ни вспоминай, название нам ровно ни о чем не говорит. Ну ничего. На всякий случай запомним.

— Еще один вопрос, Зоя Тихоновна, вы не подскажете, он скоро вернется?

Яковлева пожимает плечами.

— Он вчера звонил, сказал, что пока задержится. А что, Толя очень нужен?

— Да в общем-то, нет, — с деланным равнодушием отмахивается следователь. — Формальности… И вот еще. О вчерашнем инциденте вы можете что-либо рассказать?

— Так ведь поздно было. Мальчишки тут сидели, я уже спать пошла… — начинает оправдываться Зоя Тихоновна.

От дальнейшего изложения подробностей процесса нас избавляет появлений милицейского капитана.

— Как успехи, ребята? О, я гляжу, вы тут неплохо устроились! — на ходу бросает он.

— Садись, капитан. Зоя Тихоновна, у вас ещё чашечка найдется?

Мадам Яковлева уметается на кухню за очередной порцией чая.

— Чем порадуешь? — спрашиваю я.

— Сержантов наловили полный невод. Куда девать прикажете?

— Гони их на опознание. Военные билеты изъял?

— Что за вопрос? Конечно!

— Давай сюда.

Капитан Стельмах раскладывает перед нами на столе шесть однотипных удостоверений воинской личности.

— Младший сержант Круглов, — начинаю читать я, — младший сержант Палагнюк, сержант Дыркин, младший сержант Сухорук.

Стоп! Еще раз! Младший сержант Сухорук Георгий Олегович.

Видимо, глаза мои становятся неестественно большими, поскольку Стрельцов смотрит на меня с плохо скрываемым интересом. Я молча протягиваю ему документ. Андрей быстро пробегает четкие официальные строки, и мне тут же становится ясно, как, должно быть, выглядело мое лицо минуту назад.

«Сын?» — озадаченным взглядом спрашивает он.

«Именно», — киваю я.

— Послушай, капитан. Приведи-ка сюда вот этого. Остальных можешь отпустить, — говорю я.

— Неужели нашли?! — заметно оживляется Стельмах.

— Нашли. Правда, не совсем то, что искали, но нашли. Приведи парня, и вот ещё что… скорее всего, по твоей разработке, он ни в чем не виноват, так что сам понимаешь.

— Хорошо, сделаем, — грустнеет капитан, понимая, что его работа далеко не закончена.

Младший сержант внутренних войск в краповом берете, с черной эмблемой, на которой серебряный орел сжимает в когтях обнаженный меч[39], угрюмо входит в комнату. Софринская бригада — спецназ внутренних войск и, по всему видно, что парень в неё попал отнюдь не по знакомству. Пара милиционеров, сопровождающих Сухорука, поглядывает на него с явной опаской.

— Все, ребята, вы свободны, — отсылаю я конвой.

— Проходи, Георгий. Вот твой военный билет.

Младший сержант смотрит на меня с некоторым подозрением.