До тебя - Пенелопа Дуглас

Тэйт хотела, чтобы я поцеловал ее, но ей могло не нравиться это желание.

Пожалуйста, не останавливай меня.

Ее кожа на ощупь была словно прохладный шелк, гладкая и нежная. Запустив пальцы ей в волосы, я сжал их в кулак.

А потом она вдруг вздрогнула, словно пробуждаясь ото сна.

– Не хочешь больше говорить? – Ее громкий голос разрушил чары, и я напрягся, ожидая, что она снова меня ударит. – Что ж, зато я хочу! – выкрикнула она.

Увидев, что она развернулась, чтобы бросить в кусты второй ключ, я тут же ринулся в бой.

Проклятье!

Обхватив Тэйт руками, притянул ее к своей груди. Она пыталась вырваться.

Черт возьми! Я же объяснил! Я знал, что она не простит меня сразу, но почему она до сих пор была так расстроена? Чего еще она хотела?

Не смей извиняться. Не смей умолять!

Мантра моего отца. Тем летом он повторял эти слова снова и снова.

Мне было ненавистно практически все, чему он меня учил, но этот единственный урок я хорошо усвоил. Извинения – признак слабости.

Но я хотел вернуть Тэйт.

Мое сердце билось лишь для нее, и я лучше буду всю свою жизнь ненавидеть ее, любить ее, обладать и дышать ею, чем потеряю совсем.

Тебе нужно извиниться, идиот.

– Ш-ш-ш, Тэйт, – прошептал я ей на ухо. – Я тебя не обижу. Я больше никогда не сделаю тебе больно. Прости меня.

Последние слова я произнес с закрытыми глазами. Пилюля была проглочена.

Но она яростно металась из стороны в сторону.

– Мне наплевать на твои извинения! Я тебя ненавижу!

Нет.

Продолжая удерживать Тэйт обеими руками, я разомкнул ее пальцы и отобрал у нее ключи.

Потом отпустил ее, и она шагнула вперед и развернулась ко мне лицом.

– Ты меня не ненавидишь, – сказал я с ухмылкой, прежде чем она успела открыть рот. – Если бы ненавидела, так бы не расстроилась.

– Катись ко всем чертям! – огрызнулась Тэйт и, повернувшись, зашагала прочь.

Хм, ну и куда это она собралась?

Если она думала, что я позволю ей тащиться домой в темноте, по пустынной дороге, то совсем спятила.

Я припустил за ней, развернул ее к себе лицом и закинул на плечо, что и планировал сделать раньше. Она приземлилась жестко, врезавшись в меня животом, и у меня возникло непреодолимое желание пойти домой пешком, не снимая ее с плеча.

Пропади она пропадом, эта машина.

Ну, образно выражаясь.

– Отпусти меня! – Тэйт брыкалась и колотила меня по спине, а я только сжал ее покрепче, не давая воли своим рукам.

Ее задница в короткой юбке была прямо рядом с моей головой, и, черт возьми, как же мне хотелось воспользоваться таким положением.

Но учитывая то, в каком она была настроении, за это она, вероятно, отрежет мне член.

– Джаред! Сейчас же! – приказала Тэйт звучным и повелительным голосом.

Подойдя к машине, я снял ее с плеча и усадил на капот. Сам тут же склонился над ней, положив руки по обеим сторонам от ее бедер, и придвинулся ближе.

Очень медленно.

Я знал, что мне нужно дать задний ход.

Не торопить ее. Снова заслужить ее доверие.

Но я помнил ее вкус, и мне было проще перестать дышать, нежели ждать.

Правила все еще устанавливал я, и сейчас я решил, что мы не будем больше терять время.

– Не пытайся убежать, – предупредил я. – Ты ведь помнишь, что я могу удержать тебя на месте.

Это была не угроза. Я просто хотел, чтобы Тэйт вспомнила. Вспомнила, с какой страстью, с каким ответным желанием целовала меня тогда в кухне.

Она опустила подбородок, вид у нее был нерешительный.

– А я могу пользоваться газовым баллончиком и разбивать носы, – парировала она и подалась назад, увеличив дистанцию между нами, как будто не доверяла самой себе.

Я видел, как у нее на шее пульсирует жилка. Однако сбежать она не пыталась.

Мы наблюдали друг за другом, и время остановилось. Тэйт дышала часто и поверхностно.

Она хотела меня так же, как и я ее, но ей это совсем не нравилось.

Она совсем запуталась, и я наслаждался этим.

Только я действую на тебя так. Больше никто.

– Я не Нэйт и не Мэдок… и не Бен.

Наши носы почти соприкасались, я изучал ее лицо. Струйка пота скатилась по моей спине, член пульсировал, и у меня было такое чувство, словно все мое тело объято пламенем.

– Не смей, – прошептала Тэйт, когда мои губы приблизились к ее губам.

Ой, я и не стану. Ты сама это сделаешь.

– Обещаю. Только если сама попросишь. – Если завтра она пожалеет о том, что поддалась, будет фигово. Мне не хотелось брать на себя еще и этот груз. Нет, Тэйт будет участвовать в этом со мной на равных. Она должна сходить по мне с ума, должна прийти в полное смятение. Должна сдаться.

Похоже, с самого начала я именно этого и добивался.

Мои губы скользили в миллиметре от ее лица. Я вдыхал ее запах, ощущал вкус, не касаясь кожи.

Я легко провел губами по ее нежной щеке, а потом почти коснулся губ. И тут она издала слабый стон.

Твою мать.

Все это время, скользя вдоль ее лица, подбородка, шеи, я едва мог совладать с собой, чтобы не впиться в нее зубами. Мой голод был зверски силен.

– А теперь я могу тебя поцеловать? – Я отчасти спрашивал, отчасти умолял.

Тэйт не сказала «да», но и не отказала.

– Я хочу прикоснуться к тебе, – прошептал я, почти касаясь ее губ. – Хочу почувствовать то, что принадлежит мне. Что всегда было моим.

Пожалуйста.

У Тэйт перехватило дыхание, и я видел, что она борется с собой. Потом она слабо оттолкнула меня и спрыгнула с капота.

– Держись от меня подальше. – С этими слова ми она направилась к пассажирской двери.

Да, но нет.

Я тихо усмехнулся.

– Сама держись.

Глава 23

– Дай мне две. – Отец бросил две карты на стол для обмена, и мой рот невольно искривился в гримасе.

Ни «Как ты?», ни «Что нового?», ни «С гребаным днем рождения, сын».

Ничего.

Сегодня мне исполнилось восемнадцать, а мой отец явно об этом не помнил.

Или ему было плевать.

Я сдал еще две карты с колоды и швырнул их ему через стол.

К черту. Десять минут прошло, осталось пятьдесят.

Мы молчали с тех пор, как я приехал. Говорили, как обычно, только в случае необходимости.

А живот у меня по-прежнему скручивало.

Вчера, после эпизода с Тэйт, я чувствовал себя прекрасно. Расслабленно, радостно, спокойно.

Но каждую неделю, перед тем как ехать в тюрьму, мне становилось тошнотно. И теперь вчерашняя эйфория исчезла без следа. В ожидании того, какую еще мерзость скажет отец, меня начинало мутить. В эти дни я не мог ничего есть по утрам. И почти всегда руки так сильно тряслись, что я с трудом вел машину.