Шляхтич Завальня, или Беларусь в фантастичных повествованиях - Ян Барщевский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Но, верно, старосветским людям и не снилось, — сказал мой отец, — то, до чего мы сейчас дожили? Раньше паны любили заниматься хозяйством, и всё было лучше, чем теперь.
— Многим панам смотрел я в очи, — ответил старик, — угадывал их мысли, выполнял приказы, угождал всяким их прихотям. За мою службу, слава Богу, мне верили и доверяли. Эти деревни паны когда-то несколько раз перепродавали. Много тут было хозяев, и каждый заправлял по-своему, но их порядки были ещё сносными. Когда же имение Казулино[233] после смерти своих родителей получил в наследство пан З., то все мы узнали, что значит беда. Хотел он удивить соседей своею роскошью, привозил из дальних стран цветы и фруктовые деревья, уход за которыми обходился очень дорого, ездил в богатых экипажах, держал множество слуг, а порядка в доме не было. Собирались у него гости, пили дорогие вина, и каждый год расходы его были больше, чем доход от имения. Так и начались несправедливости, притеснения и поборы.
«Плохо всё это кончится», — говорили пану З. сведущие люди, но он не слушал добрых советов, на него больше действовали уговоры всяких бесстыдников, которые старались попользоваться его несмышлёностью.
В то самое время появился в нашем имении неведомо откуда странный человек. Я забыл его имя, но лицо вижу как сейчас — худой, всегда бледный, нос длинный, брови густые, взгляд как у помешанного, одежда у него была чёрная, длинная и какая-то странная. В жизни не приходилось мне никого в таком наряде видеть. И этот гость всё время неотступно, словно тень, был с паном З., хвалил его поступки, дескать, он пирует и веселится, как и положено настоящему пану, происходящему от знатных предков, обещал показать ему какие-то чудеса и открыть неисчерпаемый источник сокровищ, болтал про всякие дива, что творятся где-то на краю света, насмехался над нашими обычаями и обрядами, что остались нам от дедов. Среди панов были такие, кто хвалил его взгляды, а слуги и крепостные проклинали его и презрительно называли чёрным гостем.
Прошёл год, прошёл другой, становилось всё хуже и хуже. Крепостные дошли до полной нищеты, оставили хаты и бродили по свету, ища себе пропитания; да и в панском доме поселилась беда; соседи и знакомые объезжали наше имение стороной. Чёрный гость приходил лишь иногда, советовал продавать людей и таким способом добывать деньги. Послушался пан его совета, много молодёжи вывез в дальние края, но не разбогател даже от этого, а гость тот чёрный вскоре пропал.
Кредиторы через суд требовали свои деньги, а власти — неуплаченные за несколько лет подати. Суд описал имение, передал усадьбу в распоряжение назначенному опекуну, а пану З. позволено было иметь при себе лишь несколько человек для услуг. В числе этих слуг оказался тогда и я. Мы жили в дальнем фольварке, пан вёл одинокую жизнь. Через несколько месяцев заметил я в нём странные перемены. Иногда он часами сидел молча на одном месте, часто задумывался, потом вдруг, будто в отчаянии, хватался за голову и говорил сам с собой, шагая по комнате, не спал от захода до восхода солнца.
Однажды в самую полночь услышал я голос пана и увидал огонь в окне, подумал, что требует кого-нибудь из нас. Зашёл в комнату, а пан говорит сам с собой, да так громко, будто спорит с кем-то. Удивлённый, я долго смотрел на него, а он меня не замечал. Наконец я говорю:
— Услышал голос пана и подумал, что зовёшь кого-то из нас, а пан, оказывается, был один и говорил сам с собою.
Он глянул на меня тревожным оком и сказал, показывая рукой на стену:
— Один? А это кто?
Вижу, на стене тень, похожая на человека, нос длинный, волосы взъерошенные, по её виду я сразу узнал чёрного гостя. Охватил меня жуткий страх, дрожь пробежала по телу, стою на месте, будто окаменел, а тень та двинулась по стене к двери и исчезла.
— Ушёл. Не даёт он мне покоя, — сказал пан, — а ты иди себе, нечего тебе тут делать.
Я вышел оттуда встревоженный, мне казалось, что та страшная тень стоит передо мною, и я всю ночь не мог заснуть. А когда рассказал другим про этого жуткого призрака, то никто мне не поверил, все смеялись и говорили, что я испугался собственной тени, но я был уверен, что это не так и не мог забыть этого случая.
Прошло несколько недель. Пан всё время был печален и беспокоен. Однажды вечером он сказал мне:
— Сегодня я чувствую себя нездоровым. Сразу после ужина приходи, будешь ночевать тут, может, случится какая надобность. А то у себя ты крепко заснёшь и не услышишь мой голос.
Я постелил себе на полу, потушил огонь. Ночь была тихая и ясная, светил месяц, пан никак не мог заснуть, всё вздыхал, вставал, садился и снова ложился. Долго я слышал каждое его движение, но только заснул, как громкий голос разбудил меня. Вскакиваю и вижу — пан, сидя на постели, громко говорит будто сам с собою, но я его слов разобрать не мог. Полная луна светила в самое окно, бледный свет разливался по всему покою, и видно было хорошо. Вдруг замечаю ужасную тень похожую на человека. Она стояла, повернувшись лицом к окну, прямо напротив кровати и двигалась по стене, словно живая. Нос длинный, волосы взъерошенные, я вновь узнал чёрного гостя. Охватил меня страшный ужас и я, как безумный, вскочил с места и закричал:
— Пан, прикажи зажечь огонь!
— К чему зажигать огонь? — спросил пан. — Сейчас ещё только полночь.
— Я боюсь этой жуткой тени, — отвечаю.
— Она меня преследует, а не тебя.
Сказав это, он встал с кровати и прошёлся по комнате, а мне приказал не двигаться с места. Тут запел петух. Тень двинулась по стене к двери и исчезла. Пан присел и сидел неподвижно, как камень. Я лёг на своё место и смотрел на него, дрожь пробегала у меня по телу, и до самого восхода солнца я уже не мог уснуть.
Однажды эта страшная тень явилась на стене в самый полдень, при свете ясного солнца. В тот момент я заметил на лице у пана страшную перемену, он был бледен, словно покойник, и, бегая по комнате, бормотал какие-то непонятные слова. Я перепугался и едва смог промолвить:
— Прикажи, пан, позвать попа, чтоб прочитал молитвы и окропил стены святой водой. Должно быть, этот дом долго стоял пустой, вот нечистый дух здесь и поселился. Или какой-то чернокнижник вызвал его сюда, чтоб он не только по ночам, но и днём не давал нам покоя.
Пан с издёвкою глянул на меня и сказал:
— Дом старый, может уже не раз его кропили святой водою. Не болтай о том, чего не понимаешь.
Однажды, когда солнце уже клонилось к закату, пан воротился с прогулки печальный, зашёл в комнату, сел и обхватил голову руками.
— Верно, у пана сильно болит голова? — спросил я.
— Уже с давних пор чувствую такой несносный шум в голове, — ответил он, — что места себе не нахожу.
— Я бы открыл пану способ, как избавиться от этого, да не знаю, послушает ли пан моего совета.
— Говори, если есть что дельное.
— Рассказывают, что когда не даёт покоя шум в голове, лучший способ — это постоять у самой звонницы, послушать церковные колокола, когда звонят на обедню, потом зайти в храм, встать перед алтарём на колени, усердно помолиться и отстоять службу. Этим способом много кто вылечился от несносного шума в голове, советовал бы и пану сделать так.[234]
Он посмотрел на меня, на его болезненном лице появилась едкая усмешка.
— Этот способ мог бы помочь только тебе, а меня музыка церковных колоколов не вылечит.
* * *— За свою жизнь на этом свете много я видел несчастий и страшных чудес, — сказал старик, — но это самое жуткое. Не перенёс пан этих ужасов, окончил жизнь, изведясь от непрерывной муки.
Сказав это, он преклонил колени перед образом Богоматери и стал тихо молиться, а все гости в глубоком молчании смотрели на него.
Настал вечер, солнце скрылось за лесом. Гораськó, закончив молитву, посмотрел в окно. На всём небе светила единственная вечерняя звезда. Он некоторое время следил за нею. По лицу прокатилась слеза. Наконец, повернувшись к гостям, он произнёс:
— Быстро летит время в разговорах с добрыми друзьями. Так и вся наша жизнь проходит. Когда-то в молодые годы любил я встречать взором эту вечернюю звезду, у неё искал в печали надежду и утешение.
Он зажёг восковую свечу, поставил её возле гроба и продолжил так:
— Построил себе домик без дверей и без окон. В нём спокойно отдохну, сон мой не прервёт ни печаль, ни тревога, ни заботы. Уповаю на Бога.
Сказав это, поставил гроб на пол и хотел лечь в него.
— Что! что делаешь! — закричал один из гостей, хватая его за руку. — Ещё здоровый и полный сил загодя в гроб ложишься. Оставь, придёт время, сами тебя туда положим.
— Всё равно ты уж больше не вырастешь, — сказал мой отец. — Мы уж увидели, что ты можешь там удобно разместиться. Не печаль нас напоминанием, что когда-нибудь мы потеряем тебя. Давай лучше поговорим про то, что было в прежние времена.