Орфей - Николай Полунин

Когда я чувствую себя, мягко выражаясь, не слишком радостно, воображение мое способно двигаться лишь в сером направлении. Концентрация чудес начинала ощутимо действовать на нервы.

И все-таки еще на одно я нарвался. Не собственно на чудо, а на исповедь по поводу. И снова женскую. Мне везет.

Было так. Как только мог, я берегся от неверных поступков и резких движений. Сидел у себя перед каким-нибудь голливудским шедевром или в компании старых знакомых с книжных полок. Шел гулять или в столовую, продолжавшую исправно учитывать наши пожелания. Каким образом это происходило, играл тут какую-то роль Правдивый, - о том думать себе запретил. О возможной физической и парафизической сущности феномена. Хотя термины и гипотезы невольно вспоминались. Мы же теперь все образованные в щекочущих загадках сверхъестественного. Зубы съели. Классифицировать научились то, о чем представления не имеем. Принимал посильное участие в расчистке территории. Правда, все это свелось к тому лишь, что мы оттащили самые загромождающие дорожки стволы. "Подсохнут - спалим", - проворчал Правдивый. Однажды в кустах видел Наташу Нашу, целующуюся с Семой. Его торопливые немытые руки шарили по скудному телу Н.Н. под задравшейся маечкой. Вечером того же дня - как раз закончили с уборкой деревьев - Сема с блаженной улыбкой и скошенными к горбатому носу глазами валялся у своего крыльца, на которое так и не смог всползти. Каюсь, после демонстрации Правдивого я не удержался, чтобы не повторить. Камешки, шишки, сучки, флакон из-под шампуня - все превращалось в - пш-шш-ших! - неогненную дымную кляксу в воздухе. Вот фига мне с душераздирающими записочками Доброму прохожему. И куда кидать - на насыпь за двойной колючкой?

Я начал понимать, какая в Крольчатнике должна царить скука. Несмотря ни на что. С Ксюхой мы провели еще одну ночь. Не уверен, что произнесенных нами на двоих слов было больше десятка. Шалашик над малиновым матрасом ни она, ни я восстанавливать не пожелали. Я, проведя годы "близко к земле", кажется, напрочь утратил большинство комплексов и предрассудков, которые, если угодно, можно назвать привычками цивилизованного человека. Ксюхе, по-моему, было вообще все равно.

Настал четвертый день. На который я передал фальшивое приглашение Правдивому к Воротам.

Меня интересовало, как он поведет себя, когда калитка не откроется. О том, как стану выкручиваться я сам, думать не хотелось. Да и всегда можно прикинуться дуриком, шлангом, "я - не я, телеграмма не моя".

Утреннее бритье все еще оставалось непривычным. Небо снова нахмурилось, но прохлада была приятна. Много солнца утомляет. За столиком Ларис Иванны плечом к плечу с ней сидел Бледный. Глаза опять расширены, на лбу пот, вилка в левом кулаке, но к рыбе в своей тарелке не притрагивается. Шемаханская царица тоже имеет довольно бесцветный вид. Я подумал и усмехнулся несоответствию: опухоль на скуле у нее хоть и спала, зато расцвела. Но в общем свежестью Ларис Иванна не пышет.

Так. Кажется, трое суток - максимум, что я смогу воздержаться от сильных действий. Оглянувшись на всякий случай, не подтягиваются ли остальные народы, я решительно шагнул к парочке. Ведь извиняться же снова придется. И вообще с чего я взял...

- Доброе утро, друзья!

Чтобы выдернуть их прижатые друг к другу руки, хватило одного движения. Как и думал. Из-под отъехавшего рукава кимоно и серого пиджака Юноши сверкнули наручники. Не оперативные "клещи", затягивающиеся щелчками при каждом движении и в конце концов способные сломать вам кисти. Нет, здесь было никелированное устройство кандального типа, связанное коротенькой изящной цепочкой. Такими приковывают к запястью чемоданчики с бриллиантами или секретными документами в шпионских фильмах.

Чтобы вернуть их скованные руки в прежнее положение, тоже понадобилось не больше секунды. И я моментально отступил на шаг.

- Ой! - сказала Ларис Иванна басом.

- Не беспокойтесь, прошу, Ларис Иванна, и вы, Володя. Самые искренние извинения. Эта маленькая тайна останется исключительно между нами. Просто теперь ее знаю и я.

- Игорь, зачем вы?

- Тайну? Какую тайну? Знаете? Кто это - я? Нет, не только глаза, он весь был словно остекленевший. Пятясь, я отошел, уселся за столик.

- И он знает! И! Как верно сказано. И он тоже!

- Вовик, помолчи!

Ларис Иванна что-то быстро ему зашептала. Бледный кивнул, нетвердо поднялся из-за стола. В свободной руке Ларис Иванна уносила тарелку с пирожными.

- Один твой Саша Правдивый не знает. Хамло. И Барабанов, но ему наплевать. Ты ему не требуешься. Он счастливый. Вольтер, став импотентом, сказал: "Наконец-то это перестало меня отвлекать!"

- Вовик!

Их голоса удалились. Я пил минералку местного разлива с этикеткой "Яицкая". Ну чтобы Кузьмич чего-то не знал, это вряд, ли. А высказывание приведенное принадлежит не Вольтеру. Ситуация и слова в истории имели место, но сказал их не Вольтер. При определенных обстоятельствах можно согласиться. Слава Богу, я еще не в таких обстоятельствах.

Завтрак прошел спокойно. Братцы-кролики утыкались каждый в свою кормушку. На этих днях я выдумал себе развлечение - стал перебирать блюда из меню одно за другим в алфавитном порядке. Видимо, из чувства скрытого протеста, начав с конца. Пока мне предлагались яйца во всех видах, яблоки в тесте, яблочные оладьи, яблочный пай, но вчера на обед уже были щи, а на второе очень вкусная штука под названием "юц" - телячий сычуг, фаршированный гречкой с луком, обильно сдобренный кубиками мяса и сала. На такой кормежке мы все тут должны через три месяца выглядеть, как Ларис Иванна.

Я поковырял кашу-сечку (она ведь называется "ячневая") и проговорил тихонько, чтобы никто не услышал:

- Из чувства скрытого протеста...

Вот и возможный смысл, отгадка побудительных мотивов всех моих товарищей по сытому плену. Отчего им скрытничать, голову мне дурить, а то и - я вспомнил, как заявился все-таки к Наташинашиному крыльцу и нарвался на ее, как у рассерженной кошки, шип, - а то и проявлять открытую враждебность. Поправился: не всех. Трое из семерых вызывают у меня подозрения, и еще один - серединка-наполовинку. Выходит, пятьдесят на пятьдесят. Фифти-фифти. Так?

Выходит, так, шепнул мне на ухо неведомо откуда вынырнувший Винни-Пух. Это еще цветики, шепнул, погоди, когда совсем тебя достанет, вполне можешь удариться в преднамеренно рискованные опыты какие-нибудь. Преступать все и всяческие запреты. Определение существует - "реакция дьявольского своеволия", самое что ни на есть научное и серьезное и официально употребляемое. Больные гемофилией, например, к такому сильно склонны. Им малейшего ушиба беречься надо, а они вдруг начинают на голове ходить. Так и ты.