Закон улитки - Андрей Курков

Вскоре молодые парни – чеченцы снова подхватили Виктора под руки и затащили в дом. Усадили в простенькой комнатке на деревянную скамью и сами уселись на другую скамью у окошка. Теперь Виктору не надо было крутить головой, чтобы рассмотреть этих парней – было им лет по шестнадцать. Они спокойно сидели. Чего-то ждали. Один смотрел перед собой на деревянный настил пола, второй крутил в руке пистолет «ТТ».

Дверь в комнату открылась, и в проеме появился чеченец лет сорока с густой короткой щетиной на щеках. Он пристально посмотрел на Виктора, потом сказал что-то по-чеченски парням. Один из них вышел и вернулся с бутылкой. Подошел к Виктору и поднес горлышко бутылки к его рту. Приподнял бутылку, и губы Виктора защипало от соприкосновения с самодельной водкой или чачей.

– Пей, пей! – сказал чеченец по-русски без акцента. – Совсем замерз? А?

Виктор отхлебнул водки. Сознание прояснилось, но во всем теле ощущалась скованность, слабость. И рана на виске под повязкой зазудела, зачесалась, словно тоже проснулась от глотка этой водки. И зуд этот усиливался с неимоверной скоростью и превратился через минуту в резкую навязчивую боль. Лицо у Виктора скривилось.

– Что такое? – удивился чеченец, взяв из противоположного угла комнаты табурет и поставив его в метре от Виктора. – Водка невкусная?

Виктор отрицательно мотнул головой. Так хотелось дотронуться до раны рукой, но онемевшие руки были до сих пор связаны. Даже плечевые суставы онемели.

– Висок, – произнес Виктор.

Чеченец подошел, снял повязку – в руках у него оказалась грязная от крови полоска белой материи не длиннее метра. Он бросил ее на пол и наклонился над головой Виктора.

– Ай-яй-яй! – он покачал головой. – Что ж они ее не обработали!

Обернулся к парню с бутылкой, забрал у него водку и щедро полил водкой рану. В глазах у Виктора заискрило, боль прошлась волной от виска куда-то внутрь головы, и он дернулся, ойкнул, застонал.

– Ты что, не мужчина? – прикрикнул на него чеченец. – Сиди и терпи!

Чеченец еще раз осмотрел рану, повернулся к стоявшему рядом парню, показал взглядом на лежавшую на деревянном полу повязку. Парень снова затянул ее на голове Виктора и вернулся к своему напарнику, сидевшему у окошка и до сих пор крутившему в руках пистолет.

– Послушай, – заговорил чеченец, поймав замутненный взгляд пленника. – Ты зачем драку с федералами устроил? Ты что, не знаешь хорошую русскую пословицу «клиент всегда прав»?

– Они были пьяными… и кого-то живого сжигали, – негромко выдавил из себя Виктор.

– Ты видел кого-то живого?

Виктор отрицательно мотнул головой.

– А ты не был пьяным?

Виктор снова отрицательно мотнул головой.

– А день рождения своего дружка ты не отмечал? – На лице у чеченца появилась напряженная тонкогубая улыбка.

Виктор пожал плечами.

– Он думал, – произнес чеченец. – Если б ты умел думать, ты бы здесь не оказался!.. А теперь скажи, пожалуйста, зачем ты обо мне расспрашивал?

Виктор вдруг понял, что перед ним Хачаев собственной персоной. Попытался сосредоточиться, собраться с мыслями, но рана заболела с новой силой, и мысли никак не выстраивались в произносимую и понятную форму.

– Тебя что, наши друзья из ФСБ прислали, чтобы со мной рассчитаться?

Виктор отрицательно мотнул головой. Жесты у него получались легче, чем слова.

– Знаешь, давай лучше напрямую говорить… мне совсем не хочется слышать, как ты кричишь… Понимаешь, я человек образованный, можно сказать – москвич по образу жизни, у меня тоже дети есть. Не заставляй меня поступать с тобой бесчеловечно, чтоб потом на вашем телевидении снова кричали о чеченских зверствах… Откуда ты знаешь мою фамилию?

Виктор понял, что если сейчас он не заговорит, потом говорить уже не сможет.

– Вы забрали из Москвы пингвина… его зовут Миша…

– Я забрал из Москвы еще жену и детей, это как раз то, что известно ФСБ. Только жена и дети теперь не здесь, правда, ты об этом никому доложить уже не сможешь…

Виктор понял, что Хачаев не настроен ему верить.

– Я из Киева, я вас в Москве искал, чтобы… понимаете, это мой пингвин, он попал к этому банкиру, а потом к вам…

– А теперь и ты ко мне попал, – грустно усмехнулся чеченец. – Что это вы все ко мне попадаете? Я же не боевик, я же вам не мешал. И в Москве я сидел и тихонько занимался бизнесом. Я вообще – обычный учитель физики и истории, понимаешь? Я на вашей великой литературе воспитан! На гордости! «Песня о соколе», «Песня о Буревестнике»! А теперь у вас что? А?

– Я из Киева, – произнес Виктор и сглотнул слюну – во рту все еще ощущался неприятный жгучий вкус этой самодельной то ли водки, то ли чачи. – Я не из России…

– Украинец? – В глазах у Хачаева промелькнул мгновенный интерес. – А у вас что? Какая гордость? Есть своя «Песня о соколе»? А?

– Чому я нэ сокил, чому нэ литаю, – прошептал Виктор пришедшие на ум слова украинской народной песни.

Хачаев тяжело вздохнул.

– Ты знаешь, у некоторых народов, и у нас – у чеченцев, есть врожденная гордость. В генах, в крови. А другим народам для этого идеология и тирания нужна… И я тебе скажу, стоит только идеологию и тиранию заменить на демократию – и все! Такие народы опять рабы, рабы собственного бессилия. А врожденная национальная гордость сильнее всякой политической системы. И вы, русские, воюете с нами только потому, что у нас есть врожденная гордость, а у вас – нет!

– Украинцы с вами не воюют!

– А с кем они воюют?

– Ни с кем.

– Это плохо, – Хачаев покачал головой. – Значит, сами с собой воюют… Ладно, рассказывай!

– Я правду сказал, у меня там, в комнате, паспорта есть…

– Много? – усмехнулся чеченец.

– Два. Настоящий украинский и ненастоящий польский.

– Угадай, сколько у меня паспортов! – Хачаев засмеялся. – Ты мне паспортом ничего не докажешь! Я сам по паспорту – русский, родом из Рязани!

Внезапно откуда-то издалека донеслись автоматные очереди, и Хачаев встрепенулся, крикнул что-то парням, сидевшим на скамье у окошка, и выбежал из комнаты.

Парень, сидевший с пистолетом, направил вдруг дуло своего «ТТ» на Виктора и стал целиться ему в голову.

Боль у виска, словно испугавшись пистолета, затаилась, стихла, и Виктор больше ничего не ощущал. Все у него внутри онемело, замерло в ожидании выстрела. Лишь во рту все еще ощущался вкус водки, только стал он теперь еще противнее и заметнее. Виктор закрыл глаза. Раздался оглушающий выстрел. В ушах загудело и гудение это продолжалось, стало бесконечным. Виктор никак не мог понять: живой он или нет. Только продолжавшееся в ушах гудение от выстрела пистолета связывало его с жизнью. Несколько минут он сидел так, пока рядом не раздался голос Хачаева, кричавшего что-то по-чеченски. Виктор открыл глаза, увидел, что Хачаев забрал у парня пистолет и вычитывал его. Медленно обернулся и увидел сантиметрах в десяти от своей головы выемку от выбитой пулей штукатурки.

Хачаева остановила рация, которую он сжимал в руке. Хриплый голос что-то кричал из нее. Хачаев поднес рацию ко рту, резко ответил. Снова крикнул что-то парням и опять ушел.

Парни схватили Виктора, вывели на улицу и столкнули в ту самую яму, застеленную рваным и грязным камуфляжем.

Упал Виктор удачно, на пятую точку. Только головой ударился о глиняную стенку ямы. Сверху по-прежнему доносились автоматные очереди, только теперь они были слышны слабее.

56

Если б не эмчеэсовская зимняя форма – уснул бы Виктор в яме «сном Морозко», раз и навсегда. Но одежда для чрезвычайных ситуаций как нельзя кстати подошла и для этой чрезвычайной ситуации. И ночью, разбуженный окриком Азы, Виктор легко проснулся, ощутил притуплённую сном боль в связанных за спиной запястьях, ощутил жар в голове, щемящую боль в скорее перетянутой, чем перевязанной височной ране. А сверху вниз, прямо на него, на Виктора, падал мощный луч фонарика. И в этом луче, словно он показывал им дорогу, опускались на дно ямы пушистые снежинки. И Виктор увидел, как они опускались прямо на его нос и, видимо, тут же таяли. Только этого момента соприкосновения, момента укола холодом кожи он не ощущал. Мешал жар. Было жарко. И Виктор понял вдруг, что это не эмчеэсовская форма его так греет, до пота, это он изнутри горит.

Рядом кто-то появился, повернул Виктора на бок. Развязал руки. Потом его подтолкнули кверху, заставили сперва подняться по нескольким ступенькам опущенной в яму деревянной лестницы, а там уже подхватили под руки, вытащили на поверхность. И снова голос Азы:

– Умыть его надо и чаю!

– Там умоем! – ответил кто-то по-русски.

«Где – там?» – испуганно пронеслась мысль в голове Виктора.

И фонарик теперь светил вперед, а под руки его вели невидимые в темноте люди. Рядом раздавалось неровное, спешащее дыхание Азы – и как это только Виктор научился узнавать Азу по дыханию? Может, это все-таки бред, жар, огонь болезни?