Карнавальная ночь - Поль Феваль

Что до походки, голоса, манеры говорить, то об этих вещах Ролан не беспокоился. Даво была родом из тех мест, что граничат с Бельгией, а подмастерья художников, к каковым относился и Ролан, наделены врожденными способностями ко всякому передразниванию.

Воспоминание о бельгийской границе навело Ролана на мысль: он накинул шаль на голову, словно огромную косынку, и, честное слово, не раздумывая более ни секунды, двинулся к двери приемной, которая довольно скоро поддалась ему.

Он был удивлен, с какой легкостью он справился с первой частью своего плана. Храбрецы колеблются лишь на берегу Рубикона. Но стоит им ступить в воду, как к ним возвращается хладнокровие. Ролан тихонько запер дверь и положил ключ в карман.

Он оказался в нетопленом вестибюле, освещенном лампой – кинкет, висевшей на стене. Оттуда, где, по мнению Ролана, был выход, доносилось взволнованное шушуканье нескольких приглушенных голосов. Между свободой и Роланом встало новое препятствие: тайное собрание сгорающих от любопытства кумушек.

Несомненно, даже самого отважного человека подобное затруднение заставило бы отступить. Но Ролан смело пошел навстречу гибели. Выйдя из вестибюля, он попал в небольшой двор, где находилась привратницкая, и где собрались сестры, которым последние события в обители не давали уснуть.

Молодые и старые, крепкие и немощные, они болтали без умолку, перебивая друг друга, и предметом беседы было удивительное отсутствие матери Франсуазы Ассизской. Собрание длилось уже около двух часов, и какие только догадки и суждения не были высказаны! Сейчас сестры возбужденно обсуждали, уж не господин ли герцог, чего доброго, зарезал несчастного молодого человека.

Привратница заметила странную фигуру, остановившуюся у входа в сторожку, и по новой шали узнала сиделку Даво.

– Вот кому у нас подарки жалуют! – пробормотала привратница.

– Уж ей-то наверняка кое-что известно! – заметила одна из сестер.

– Что-нибудь случилось, мадам Даво? – громко спросила привратница.

– Да вот хочу прогуляться до дому, – ответил Ролан, прикрываясь шалью и с изумительной точностью подражая гнусавому голосу сиделки и ее манере растягивать слова. – Я только на минутку. Сами понимаете, надо же похвастаться перед муженьком обновками.

– А что, раненый остался один?

– Ну что вы, как вы могли такое подумать! С ним сестра Люсия.

Сестра Люсия была одной из двух славных монахинь, что на свой страх и риск поместили умирающего Ролана в приемной.

Солгавший Ролан дрожал от страха, опасаясь, что сестра Люсия находится здесь и сейчас выведет его на чистую воду.

Но удача сопутствовала ему. Сестра Люсия не любила судачить и давно отдыхала в своей келье.

– Как вы необычно шаль повязали, мадам Даво! – заметила привратница.

– Такая у нас мода, там, на севере, – отвечал Ролан, – да и простуды меня все время одолевают.

Привратница с ворчанием открывала ворота.

– Мать Франсуаза еще не вернулась, мадам Даво. Может быть, у вас к ней поручение? Конечно, я вас ни о чем не спрашиваю! Но если бы вы не были ее любимицей, я бы с вами по-другому поговорила. – Она обернулась к сестрам и добавила: – Когда этой дамочке в чем-нибудь отказывают, такой шум поднимается!

Ролан был уже на улице.

– Что-то она как будто ростом стала выше, – заметила одна из сестер.

– И похудела, – отозвалась другая.

– Но все-таки зачем матушка Франсуаза Ассизская отправилась в город? – раздалось сразу несколько голосов.

И дискуссия возобновилась с новым пылом.

Обхватив себя руками, Ролан прислонился к стене монастыря. Преодоление первого препятствия обессилило его. Он чувствовал, что вот-вот упадет в обморок.

К счастью, улица Нотр-Дам-де-Шан была одной из самых пустынных в этом тихом квартале. По вечерам на ней не было ни души. Ролан смог на четвереньках добраться до поворота на улицу Вожирар. Там он опустился в углубление при двери, чтобы перевести дух. Он задыхался более от волнения, чем от усталости.

Пока он отдыхал, мимо проехал экипаж герцога де Клара, запряженный четверкой лошадей, и на полном скаку повернул на улицу Нотр-Дам-де-Шан. Ролан воспринял появление экипажа как сигнал тревоги: обман будет очень скоро раскрыт, он должен уйти отсюда во что бы то ни стало.

Он поднялся и зашагал. Оказалось, что идти легче, чем он опасался. По улице Вожирар он спустился на улицу Кассет и, свернув на нее, опять отдохнул. Здесь он полагал себя уже в безопасности.

Пробило одиннадцать, когда он снова двинулся в путь. На улице Вожирар он заметил приготовления к празднику, но на унылой, вытянувшейся кишкой, улице Кассет царила тишина. Ролан брел по тротуару, еле волоча ноги, как вдруг парадное одного из домов с грохотом распахнулось. Это оказался дом № 3, Ролан узнал его, и тоска сжала ему сердце: сюда он приходил в тот день по поручению матери.

Веселая компания в масках с шумом вывалилась на улицу: все персонажи «Нельской башни», мужчины и женщины, окружили торжественным эскортом рослого полупьяного Буридана. Ролан взглянул на него и в ужасе замер.

Он вспомнил это лицо с резкими, грубоватыми чертами, словно у деревянных святых в сельской церкви, и ему почудилось, будто холодное лезвие пронзает его грудь. Рана отозвалась пульсирующей болью.

Ролан узнал человека, который напал на него.

Веселая компания проследовала мимо с песнями и криками:

– Жулу – граф! Оплачем отца Жулу! Жулу – наследник! Жулу приглашает всех в свой замок в Бретани! Да здравствует Жулу! Король дураков!

Ролан еще долго слышал смех и вопли, в которых он вдруг явственно различил имя – Маргарита Садула.

На сей раз ему потребовалось больше времени, чтобы прийти в себя. Голова у него шла кругом, его снова лихорадило. Лишь к полуночи он добрался до дома, где жила его мать.

В квартале обитали студенты, и потому праздник отмечался с размахом. Входная дверь была распахнута настежь, никто не спросил Ролана, куда он идет. Он отсчитал четыре этажа, и какой же мукой оказался для него этот подъем! Грудь его горела, преодоление каждого пролета стоило ему изнурительных усилий. Когда же он наконец добрался до площадки четвертого этажа, то, забыв обо всем, бросился к порогу, за которым его ждала мать.

Он подумал, что сошел с ума. Из-за неказистой двери, за которой должна была обретаться кроткая нежная страдалица, доносились звуки буйного веселья: звон бокалов и вилок, громкие голоса, смех, пение.

Ролан подумал, что сошел с ума. Точнее говоря, он решил, что его подвела лихорадка, и он попросту бредит. Или же ошибся этажом, и его мать живет ниже.

Но эти яркие блики на двери, отбрасываемые лампой, были так хорошо ему знакомы! К тому же на соседней двери по обычаю Латинского квартала была прибита табличка с именем мадам Марселины.