Ифтах и его дочь - Лион Фейхтвангер

— Разве не ты, — спросил он с горькой, дружелюбной усмешкой, — погнал меня на эту войну?

— Мы были народом бродячих пастухов, — продолжал Авиам. — Семь поколений мы мечтали стать оседлыми и превратить завоеванную землю в страну, где каждый мог бы спокойно сидеть под фиговым деревом, мог предложить страннику еду и кров. Мы — из западных племен и любим порядок. Я думал, что ты — настоящий воин и будешь воевать против сыновей Аммона, которые пытаются оттеснить нас в Тогу, в пустыню. Но тебе самому нравится отвратительная свобода в пустыне… Я добился того, чтобы Эфраим отплатил добром за зло, а ты убил союзников. Своим высокомерием ты разорвал связь Гилеада с Израилем.

Все было именно так, как он говорил. Ифтах совершил ещё большее зло. Он планировал отдать дочь Милькому и, возможно, он должен был и за это держать ответ перед хранителем ковчега. Господь давно знал об этом. И если бы он открылся Авиаму, ничего не изменилось бы. Ифтахом овладела усталость. Он сел на корточки и сказал:

— Побереги слова, первосвященник! Они пусты и мелки перед той долей, что уготована мне.

Авиам смолк перед тихим отчаянием Ифтаха. Должно было произойти что-то необычное. Но задавать вопросы он не посмел.

— Я принес клятву, — продолжал Ифтах. — Она росла и стала громадной. Превратилась в гору, которая давит на меня.

— Что за клятва? — осторожно спросил Авиам, выдержав паузу. — Ты отказался от помазания и кресла судьи?

— Неужели это самое необычное, что могло прийти тебе в голову? горько усмехнулся Ифтах. — Нет, дружище, столь незначительным унижением не удовлетворишь Господа. Слушай, Авиам-первосвященник — друг мой и враг! Слушай, что придумал Бог, чтобы меня уничтожить!

И он рассказал о клятве.

Авиам, потрясенный, закрыл глаза. Он отдавал себе отчет в собственном невежестве и собственной незначительности. Некогда он собирался подвергнуть этого человека простому испытанию, требуя, чтобы он изгнал свою жену. Нет, Господь придумал для своего любимца другое испытание — единственное в своем роде.

Он посмотрел на Ифтаха. Вот он — здесь, победитель в сражении при Нахал-Гаде. Он сидел на каменном троне судьи и готовился к помазанию. А теперь — съёжился на земле, придавленный горем. Может, был какой-то путь облегчить исполнение клятвы?..

— Прошу тебя, повтори ещё раз слово в слово, как ты клялся тогда! сказал Авиам.

Ифтах поднял глаза на священника. Он, очевидно, хочет ему помочь. Ифтах и ожидал от него помощи. Однако сейчас он уже изменил свое решение и полагал, что пришел сюда напрасно. Договор, заключенный с Господом, ясен и однозначен. За словесные неточности Авиаму не ухватиться.

— Я не ищу сострадания, священник, — сказал Ифтах тихо, но твердо и безнадежно. — Я не хочу, чтобы ты обсуждал слова моей клятвы, пытаясь помочь мне. Это дело мое и Господа. Я сам предложил Ему Яалу, дурак, а Он не так глуп, чтобы отказываться от столь дорогого подарка. Он забирает у меня моего ребенка, мою плоть и кровь… Всем богам нужна кровь, правда?..

Авиам увидел, что противоречивые чувства раздирают этого человека. Он был слишком горд, чтобы ухватиться за указанный ему выход, но одновременно — ждал, что Авиам что-то придумает. Самолюбие Авиама было удовлетворено. Во всем Гилеаде только он один мог помочь Ифтаху, и это возвышало его в собственных глазах.

— Ты считаешь, что жертва должна добровольно отдаться Богу, если Он готов принять ее, — снова заговорил священник. — Только врага Господь может забрать помимо его воли. Сейчас ты должен сделать так, чтобы твой порыв перешел в жертвенное животное. Господь не примет жертву, если она не готова отдаться Ему всем своим существом до последней капли крови.

Ифтах медлил с ответом. Затем повернул голову к собеседнику и мрачно сказал:

— Моя дочь согласна и готова к этому. Не бойся, священник!

Авиам почувствовал сострадание к Ифтаху, увидев, как гордость в нем борется с любовью к своему ребенку. Он снова протянул ему руку, во второй раз предложил спасение от клятвы.

— Знаешь ли ты, что клятва потеряет силу, если тот, кто дал ее, преобразится? — спросил он.

Ифтах, не понимая, о чем идет речь, посмотрел на священника.

— Некоторые, — объяснил Авиам, — меняют или теряют свое имя. Смена имени — результат твердого решения. Человек становится совершенно другим, как будто он только что родился. Он теряет все достигнутое им, но освобождается и от долгов. Господь не требует от обновленного человека, чтобы он выполнял клятвы прежнего.

— Я должен прятаться от Господа? — удивился Ифтах. — Отказаться от своего имени? Я не должен быть больше Ифтахом?

Он засмеялся своим громким, хриплым смехом.

— Ты впадаешь в детство, старик! Может быть, мне зваться Толой? Или ты придумаешь для меня какое-нибудь другое красивое имя? Или пусть мои любимые братья, называвшие меня бастардом, не считают меня больше законным сыном Гилеада? Ты подготовил для меня хитрую ловушку. Но Ифтаха так просто не поймаешь.

Он снова погрузился в свои горестные думы.

— Может быть, ты действительно хочешь помочь мне, Авиам. Но это, к сожалению, невозможно… — сказал он.

Авиам сделал то, что должен был сделать. Он отказался от поиска путей спасения дочери Ифтаха, и подумал о том, какие последствия может иметь это событие для рода Гилеад и всего Израиля. Возможно, ужасная клятва обернется благом для всех. Сыновья Эфраима не останутся равнодушными к судьбе человека, которого Господь возвысил до такой великой победы только затем, чтобы с ещё большей силой низвергнуть его. Возможно, оскорбленный Эфраим не потребует возмездия, узнав, что сам Бог отомстил Ифтаху. Авиам нащупал путь к примирению.

Однако вскоре политик Авиам опять превратился в священника. Ему захотелось утешить убитого горем, запутавшегося в самом себе человека.

— Когда Господь требует на свой алтарь кого-то из нас, — открыл он Ифтаху, — Он хочет, чтобы избранник подготовился к ритуалу с подобающей торжественностью. Итак, дай твоей дочери несколько недель, чтобы она превознесла свою судьбу и оплакала eё с подругами.

— Яала — дочь своего отца, — ответил Ифтах неуверенно. — Она готова и не нуждается в отсрочке.

Но в глубине души он был рад промедлению.

VI

Когда Ифтах предложил дочери пожить некоторое время в одиночестве в горах, чтобы подготовиться, она испытала разочарование.

— Надеюсь, мой отец не считает меня трусливой, — сказала она. — Я не испугаюсь. Моя кровь насыщена радостным смирением, достойным Господа. Я не нуждаюсь в отсрочке и подготовке.

Однако по лицу отца она поняла, что он хочет промедления. Ведь это он соединил eё с Господом, а значит его желание — желание Бога. Она перестала сопротивляться. Старалась понять ход мыслей отца. В одной из песен музыкантов Вавилона пелось, что проситель должен предстать пред Богом очищенным и торжественным, как перед царем. Она поклонилась и сказала:

— Слушаюсь и повинуюсь.

Но все же попросила отца сократить срок пребывания в горах. Они договорились, что она останется там две недели.

Когда Ктура услышала, что Яале дана отсрочка, она вновь обрела надежду. Яала останется в горах вдалеке от отца. Она заберет ее, и они убегут вместе. Она спрячет её в северной пустыне или среди бродячих племен Аммона, а дальше ей помогут Мильком и Бааль, пока Ифтах не вылечится от своего помешательства.

Но Яала не хотела, чтобы кто-то еще, кроме подруг, провожал eё в горы, она была приветлива и спокойна, но слишком возвышенна и далека от остальных. Яала, казалось, не страшилась будущего, она, очевидно, не понимала, о чем идет речь. Ктура почувствовала себя одинокой. Муж и дочь были слепы, она была единственной зрячей в их семье и взывала к своему богу Милькому, чтобы тот вдохнул в Яалу свое дыхание и спас ее.

Эмин заметил, что Яала отдаляется от него, в их отношениях возникло что-то новое, но он не понимал что. Когда смысл происходящего, наконец, дошел до него, он впал в яростное отчаяние. Он чувствовал, что Яала боялась соединиться с мужчиной, и сдерживал свое неистовое желание, возмущаясь, что eё получит этот ненасытный Господь.

Его герой и образец Ифтах ужасно разочаровал его. Эмин думал, что Ифтах — на треть бог и может помогать другим богам, и вот он оказался вовсе не вождем рода, он просто продал свою дочь за победу. А сам Господь, использовавший таким способом своих приверженцев?.. Разве он был настоящим Богом войны и огня? Эмин раскаивался, что сменил своего Бааля на Бога, который вел себя, как торговец. Эмин снова превратился в человека пустыни, такого же, каким был раньше — в Мерибааля. Его мысли не воспринимали больше еврейские фразы и складывались теперь в угаритские слова.