Возвращение в эмиграцию. Книга вторая - Ариадна Васильева

И они начинали вспоминать прошлую жизнь, какой-нибудь веселый случай, друзей, лагерную жизнь на океане или на Средиземном море.

О грустных вещах она старалась не напоминать. И даже в этой деликатности жены Сергей Николаевич усматривал ее желание скрыть от него главное, чем, по его мнению, была наполнена ее душа.

Нет, она ни разу не упрекнула, она стойко сносила все трудности и невзгоды, но чудилась ему в ее молчании скрытая угроза.

Что если в один прекрасный день она не выдержит. Не выдержит, прежде всего, одиночества, удаленности от близких людей. Какими бы ни были милыми и сердечными их нынешние соседи, они не могли утолить духовный голод Натальи Александровны по людям своего круга.

От этой мысли Сергей Николаевич сморщился и полез в карман за новой папиросой. Пичужка фыркнула крылышками и улетела, ныряя в зыбком полете.

В декабре, незадолго до Нового года ему исполнилось сорок лет. Жена подарила серебряный портсигар. Он остался от дедушки генерала, и Наталья Александровна хранила в нем всякую памятную мелочь. Наверное, долго думала, что подарить мужу на день рождения, перебирала безделушки, открывала бесконечные коробочки, закрывала, укладывала на место. Он будто увидел, как радостно вспыхнули ее глаза при виде забытой на дне сундука-корзины вещицы.

Портсигар был хорош и даже роскошен по нынешним временам, но Сергей Николаевич стал добросовестно складывать в него папиросы и носить с собой. А вот сегодня, сидя в одиночестве под сосной он решил не делать этого больше, оставлять дорогую вещь дома. Мало ли что могут подумать те, у кого нет, и никогда не будет, такого портсигара. Мысль, вполне возможно, несправедливая и даже дикая, но все же…

За два года их жизни в Советском Союзе им довелось встретить много разных людей. Хороших, дурных, всяких. От некоторых ему часто приходилось слышать недомолвки, предупреждения. Да взять ту же Капу, а теперь Римму Андреевну. Пусть в истории с индийским происхождением Сергей Николаевич не поверил ни единому слову, это он оставил на ее совести, сегодня, спустя некоторое время, Сергей Николаевич мог даже понять ее и оправдать.

Она уходила от действительности в свой сумасшедший, полный приключений мир. Пусть, если ей так нравится, воображает себя индийской принцессой. Допустим, так веселее и интереснее жить. Но откуда в ней эта ненависть ко всему советскому, это неприятие и скрытый страх. Первый муж коммунист не переубедил. Или это тоже придумано, вся история с первым мужем?

Он вспомнил, как в Брянске Яша-фотограф предупреждал его на счет Капы. Так это было или не так? Была сексоткой Капа или не была? Или у страха глаза велики, и люди боятся всех подряд. Но так ведь и жить нельзя в постоянном напряжении, с оглядкой на соседа, в страхе сказать лишнее слово.

Уже здесь, в Крыму, с ним произошел забавный случай, нечаянная встреча на берегу, на пустынном пляже. Странно, местные жители приходили сюда очень редко. Часто бывали Римма Андреевна, еще две-три молоденькие девушки. И вот этот. Они с Натальей Александровной и прежде несколько раз замечали его. В тот день он пришел под вечер, расположился неподалеку, некоторое время сидел в одиночестве, но Сергей Николаевич заметил пару любопытных взглядов в свою сторону.

Ника бегала по всему пляжу, бросала и ловила пестрый мячик. Незнакомец включился в игру, поймал мяч, знакомство завязалось.

Звали его Александр Васильевич Суворов. Ни больше, ни меньше. И, точно так же, как Римма Андреевна, он знал их имена, более того, знал об их необычном прошлом.

Прошлое новых знакомых заинтересовало Александра Васильевича. Он стал задавать традиционные вопросы, и все они сводились к одному: «А как там у НИХ, в Париже?»

Ну, любопытствует человек! Так что же, не отвечать? Сам он, этот человек тоже оказался незаурядным. Капитан внутренних войск, начальник лагеря заключенных. Лагерь располагался неподалеку от совхоза, где-то у северного склона горы Кастель.

Долго они говорили, сидя на берегу, на теплых камнях. Собеседником Александр Васильевич оказался занятным, о своей работе, разумеется, особо не распространялся, все больше о личной жизни, о всяких случаях.

Сказал, что сидят у него воришки, мелкая сошка. Сроки у всех маленькие, половина вольноотпущенные. Но зато он хорошо знал недавнюю историю Крыма и рассказал кое-какие подробности о выселении татар.

Недоумение Сергея Николаевича он разрешил очень скоро.

Как можно выселить целый народ? Очень даже просто. На всю операцию ушло не больше четырех часов. Началось 18 мая 1944 года в три ночи, закончилось в семь утра. По всему Крыму одновременно. Как это происходило? Нагнали войска, крытые грузовики. Входили в дома, брали под автомат, выгоняли, в чем люди со сна вскочили, на улицу, грузили в машины. Естественно, крик, шум, паника. В основном, бабы, детишки, старики.

— А где же мужчины?

— Как где! В большей массе на фронте.

— Подождите, я не понимаю, на каком фронте?

— Как, на каком? Да мало ли на каком. На Белорусском, например, на Украинском.

— Так ведь говорили, что они сотрудничали с немцами.

Тут, как показалось Сергею Николаевичу, собеседник воровато обернулся, снизил голос.

— Среди русских, что, не было изменников? А среди хохлов? Да мало ли…

— Но тогда зачем?

— Не знаю, — опустил голову Александр Васильевич и стал подбрасывать мелкие камешки, — военным приказали, они выполняли приказ.

— Вы тоже принимали участие? — Сергей Николаевич воздержался от определения акции, только желваки заходили на скулах.

— Нет, — не поднимая головы, ответил Суворов, — мне в этом отношении посчастливилось. По слухам знаю, что многие солдаты говорили татаркам, мол, ничего с собой брать не надо, все равно вас везут на расстрел. Но у кого совесть была, те успевали шепнуть, чтобы брали с собой, что могут. Далеко повезут, в Сибирь.

Ничего не мог понять Сергей Николаевич. В голосе собеседника звучало сочувствие татарам, он этого даже не скрывал. И в то же время — заученное: приказ есть приказ.

— Конечно, — щурил глаза Александр Васильевич Суворов, смотрел в морскую даль, — дыма, как говорится, без огня не бывает. Были и виноватые. Кто знает, может в гораздо большей степени, чем другие изменники. Вот и перегнули палку. У нас знаете, частенько по известной пословице получается. Лес рубят — щепки летят. А в результате, что? В результате перегиб!

Странно, этот военный человек совершенно не боялся говорить запрещенные, по всей вероятности, вещи. Вот и Римма предсказывала, что их не будут бояться. Следовательно, вернувшихся из эмиграции русских они не боятся, а привычных своих, советских, боятся. Так, что ли? И еще. Сергею Николаевичу ни в коей мере не хотелось начать ощущать себя щепкой, образовавшейся в результате рубки неведомого леса. Ну, с какой стороны ни посмотри, не хотелось.

После нескольких встреч на берегу, Сергей Николаевич пригласил Суворова заходить в гости, он поблагодарил, и очень серьезно сказал:

— А вот к себе в гости, ни под каким видом, не приглашаю.

В тот момент Сергей Николаевич внимательно посмотрел на Александра Васильевича и понимающе хмыкнул, а потом, уже после того, как расстались, неожиданно для себя стал вспоминать, не сболтнул ли он чего лишнего капитану внутренних войск. Он же по долгу самой службы может…

Он вспомнил теперь ту, мелькнувшую в тот день гаденькую мысль, рассердился, плюнул и достал третью папиросу. Жена дома, не видит, некому здесь ворчать, что он много курит.

Удивительно, он не боялся разговоров на запретные темы. В Брянске Капа в хвост и в гриву без оглядки поносила советскую власть, он слушал ее с любопытством. Суворов говорил о выселении татар явно без одобрения, и его нормальная человеческая реакция была проста и понятна. Но вот Римма… Хорошо, не Римма, Матвей Ильич. Рассказы Матвея Ильича не вмещались в рамки здравого смысла.

— Э-эх, — говаривал Матвей, проникшись доверием к соседям после подаренного Евангелия, — ничего-то ты не знаешь, Сергей Николаевич. Порушили коммунисты наши церкви, колокола поскидали с колоколен и переплавили. Ты вот в большом городе жил, а хоть раз колокольный звон слышал? Не слышал. Так, звякнет где-нибудь пару раз к заутрене, и довольно. А чтобы благовест, нет его, не услышишь. Они говорят, без Бога жить проще, — и было совершенно очевидно, кто такие эти «они». — Это как же так — проще? Без царя в голове, без Бога в душе? Так, что ли по их психологии получается? Священнослужителей наших скольких на Колыму ссылали, скольких расстреливали. Думали, никто не узнает. Верующие люди знают, они все знают. И про батюшек невинно убиенных, и про разрушенные храмы.

Сергей Николаевич не был верующим человеком, но он никак не мог уяснить себе, чем коммунистам не угодила Церковь, и для какой такой высшей цели понадобилось ее унижать и искоренять, если это на самом деле было. Недоверчивыми глазами смотрел он на собеседника, недоверчиво спрашивал: