Солдаты - Уильям Форстчен

Снова еще одна пуля рявкнула мимо них. Чертыхнувшись, Ганс поднял карабин, тщательно прицелился в бантага на стене и свалил его.

— Если я так сделаю, то у нас не хватит топлива, чтобы всем вернуться, — прокричал Джек, пока Ганс стрелял.

— Я знаю это, — сказал Ганс.

— Ганс?

Старший сержант уставился на него, ничего не отвечая.

— Черт побери, Ганс, вы победили. Джурак, там у Капуа, растеряется. Ему понадобятся недели, чтобы получить хоть что-то после такого. Если вы хотите остаться здесь, отлично, такой вариант в плане предусмотрен, если вы думаете, что сможете удержаться. Я могу вернуться из Тира завтра вечером, еще с двумя сотнями солдат и припасами.

— Нет.

Он яростно покачал головой.

Джек уставился на него и их взгляды пересеклись.

— Я знал, что вы так и сделаете, — наконец прошептал Джек. — Будьте вы прокляты. Я не думал, что мы достигнем своей цели вот на этом месте. Ганс, я все еще жив. Вы понимаете это? Я думал, что погибну, а я все еще жив. Ради бога, все, что я хочу сделать сейчас, это пережить еще несколько дней, без постоянного ощущения страха.

Когда он произносил последние слова, его голос начал ломаться.

— И ты, также как и я, знаешь, что мы должны сделать здесь.

— Вы говорите о кровавом самоубийстве, — прокричал Джек.

Он отступил от Ганса, яростно ругаясь.

— Я не отдам приказ, чтобы мои люди погибли. Будьте вы прокляты, Ганс, я уже потерял почти половину из них.

Он указал на пылающие ошметки, разбросанные по полю.

— Ты не прикажешь им, — прошептал Ганс. — Я прикажу.

— Эндрю ничего мне не говорил об этом, — проорал Джек.

Ганс полез в нагрудный карман, где лежал спрятанный приказ с его полномочиями, и заколебался. «Нет, это не вариант», понял он. Он подошел к Джеку, положил руку на плечо пилота. Джек попытался стряхнуть ее, но Ганс схватил сильнее, заставляя того снова посмотреть ему в глаза.

— Джек, я собираюсь закончить эту войну единственным способом, которым она может быть закончена, — медленно объявил он. — Мы пришли прямо в сердце этой кровавой империи, и мы вырвем его. Мы не остановимся в Сиане. Мы собираемся освободить всех чинов.

Джек ничего не ответил.

— Я не могу приказать людям идти на почти верную смерть, Джек. Но ты знаешь, что это единственный путь, который остался, и кто-то должен пройти его.

— Итак, они нашли слабое место.

Джурак отвернулся от карты в центре юрты, освещенной масляными лампами, принесенными из близлежащей разграбленной виллы.

Он указал своему престарелому другу куда-нибудь сесть. Сняв винный бурдюк с полки, он бросил его. Зартак проворчал благодарность, откупорил бурдюк и высушил его наполовину большими, измученными от жажды глотками.

— Это вино из Рима, намного лучше варева, которое делают чины. Единственная вещь, которая мне нравится в этой омерзительной стране, так это вино.

Джурак ничего не ответил, поворачиваясь обратно к карте, чтобы изучить ее и рассчитать свой следующий шаг.

— Существует вино с юга, с земли, простирающейся за большим океаном, — сказал Зартак. — Наши двоюродные братья, которые живут там, делают его самостоятельно, восхитительное как нектар.

— Производят его сами? — спросил Джурак.

Зартак кивнул, показывая Джураку присаживаться. Выражение на физиономии Джурака очевидно показывало, что тот не хотел бы отвлекаться в данный момент, но Зартак просто усмехнулся и постучал по походному стулу.

— Ты уже знаешь, что необходимо сделать, также как и я. Сейчас расслабься на несколько минут перед тем, как отправиться.

Джурак неохотно сдался и сел на стул, беря бурдюк.

— Ни один из этих людей не был там, — продолжил Зартак. — О, конечно мы продали несколько рабов, когда проезжали рядом. Около пяти сотен лиг к югу от Карфагена. Эти два моря по отношению к тому океану, словно озера по сравнению с Великим морем.

— Ты когда-нибудь видел его?

— Я скачу почти четыре круга, — фыркнул Зартак. — Я видел все в этом мире. Не похоже на истории, которые ты рассказывал мне о своем мире, мой кар-карт.

Джурак посмотрел вверх, раздражаясь от почетного звания. Зартак улыбнулся, как будто пошутил.

— Города, которые сверкают по ночам, летающие машины, такие же быстрые, как и звук. Сейчас ты являешься моим кар-картом, но я должен признаться, что мне трудно поверить в это, поскольку ничто не может обогнать голос грома. Джурак, ты видел очень много необычных вещей.

Зартак устало вздохнул, качая головой, долго водя сучковатыми пальцами по своей тонкой гриве волос.

— Ты тоже другой, — ответил Джурак. — Не такой, как другие вожди кланов.

Зартак рассмеялся.

— У мерков, в их орде, была такая должность — носитель щита, который, как полагают, был духовным советником, второй половиной души кар-карта. У павших тугар тоже был свой старейший .Однажды я сражался с ним, с последним из них. Он был хорош, очень хорош.

— И вы были тем же у последнего кар-карта бантагов, прежде чем мы, Гаарк и остальная часть команды попала сюда? — спросил Джурак.

Зартак кивнул.

— Мы не все такие примитивные как Гаарк верил, или хотел верить. Мы были здесь задолго до того, как первые люди шагнули в этот мир. Я, со своей стороны, полагаю, что это родной мир, место рождения наших прародителей, которые захватили звезды, а потом рухнули от величия. Каким образом иначе объяснить, что вы пришли из другого мира через Врата света.

Джурак кивнул. История его собственного мира учила, что они были потомками первых старших, богоподобных путешественников, которые ступили через пространство, а затем застряли на его планете. Если это так, то они должны были прийти откуда-то. Этот мир на самом деле очень хорошо подходил на роль древнего мира всей его расы.

— Врата, я задавался вопросом о них, с тех пор как попал сюда, — сказал Джурак, пристально смотря вверх через открытые откидные створки его юрты на Большое Колесо над головой.

— Ворота, я думаю, — ответил Зартак. — И может и боги, и все предки проклинают тот день, когда они были созданы в мир людей. Глупцы, которые построили их, а затем оставили без присмотра, были безумцами.

— Все же они принесли вам лошадей, таких же больших, как шерстистые твари, и, конечно же, скот? — осторожно спросил Джурак.

Зартак посмотрел на него внимательно и наклонился вперед. Он поднял бурдюк, понял, что тот был пустым и отбросил в сторону. Джурак дотянулся рукой под стол, вытащил еще один мешок и передал его Зартаку. Старый воин кивнул в знак благодарности.

— Ночью в этой местности воздух становится прохладным; это согреет мои кости и поможет мне уснуть.

Он причмокнул губами, вздыхая, когда снова закупоривал пробкой бурдюк, который теперь был полупустым. Подхватив складной стул, на котором сидел, он подвинул его к открытому проему юрты, и жестом показал Джураку присоединиться к нему. Несколько минут они сидели в тишине, всматриваясь в степь и на Большое Колесо, поднимающееся на востоке небосклона.

— Бесконечная скачка, — прошептал Зартак, не отрываясь смотря в небеса. — О, как славно это было в моей юности. Вы пришли вскоре после того, как начались эти неприятности, и все стало меняться. Я думаю, она бы вам понравилась, несмотря на то, что вы цивилизованный.

Джурак посмотрел на Зартака, и увидел, что тот лукаво улыбается.

— Видеть на рассвете, как поднимается безбрежная масса, лицом на восток, воспевая наши приветствия утреннему небу. Сотни тысяч юрт, и среди них юрта великого кар-карта, запряженная сотней волов, с внутренним пространством на сотню воинов. Наши походные лагеря покрывали степь настолько далеко, насколько мог видеть глаз. А затем мы бы поскакали, а ветер развевал бы наши волосы, и грохот миллионов копыт заставлял бы трястись землю. Охотники мчались бы далеко вперед, принося мясо диких животных, больших мохнатых гигантов с клыками, которое могло накормить тысячу в день.

Он улыбнулся, делая еще один глоток.

— Я помню моего первого орла-охотника. Я дал ему имя — Бакгар, в честь бога западного ветра. Его крик — достиг бы небес. Мы забирались далеко вперед, он и я. Был ли ты когда-либо по-настоящему один в степях, сынок?

Джурак покачал головой, внутренне довольный тем, что вино развязало язык старика, заставляя его отказаться от уважительного отношения, от титулов, называть его сынок. Он понял, что Зартак просто грезит наяву.

— Быть по-настоящему одному, с небесной голубой чашей над головой, великое зеленое море под тобой, весенняя трава, достигающая твоего стремени. Когда бог Бакгар вздыхал, зеленое море сдвигалось, покачиваясь, а ветер становился видимым, когда касался земли. И этот воздух, и запах, ты понимал, что дышишь сладким дыханием небес.

И я поднимал бы запястье и отпускал моего собственного Бакгара, и с величественным криком он, кружась, поднимался бы вверх, с переливающимися яркими золотистыми перьями. Один, по-настоящему один, и это все стоило того, чтобы жить и чтобы знать эту жизнь, знать радость табуна лошадей, орла на твоем запястье, и ветра в твоих волосах.