Я покорю Манхэттен - Джудит Крэнц

Несмотря на упорные слухи насчет золотого (где оно у него, интересно?) сердца, Майк Эбрамс обращался со своими ученицами с безжалостной суровостью, отработанной за годы службы в морской пехоте, где ему приходилось учить одних мужчин убивать других голыми руками. Сейчас его задача заключалась в том, чтобы поддерживать безупречно отобранные и беспрекословно послушные диктату Голливуда тела в идеальной форме — в очереди к маэстро стояли буквально сотни желающих попасть в его руки. Майк запретил ей есть бифштексы, сахар, соль и жиры, а также употреблять алкоголь — в любом, даже минимальном, количестве. Вчера вечером, восстав, Инди нарушила священное табу и приложилась ко всему перечисленному.

— Не будь я столь прекрасна, я съедала бы по гамбургеру в день, — жалобно произнесла она вслух, обращаясь к потолку. — Не будь я звездой, мне не надо было бы держать себя в узде! Не будь я богатой, я не смогла бы ходить к этому чудовищному диктатору шесть раз в неделю. Не будь я знаменита, всем было бы на меня плевать. В моем случае все эти проблемы кажутся остальным людям восхитительными, но мне-то что за дело? Почему я должна ими восхищаться? Подумаешь, сокровище! Признаю, мысль банальная, но в моем состоянии на большее я сегодня не тяну…

Голос Инди, хотя она и обращалась всего лишь к потолку, журчал, как льющееся из бутыли вино, с бесконечными оттенками и переходами: от темного крепкого бургундского до светло-ледяного искрящегося шампанского, от теплого выдержанного бордо до сладчайшего, неземной сладости сотерна. После шестилетнего пребывания на голливудском небосклоне Инди уже не казалось странным разговаривать вслух с самой собой. Один из наименее известных симптотов «звездной болезни» — весьма узкий круг людей, с которыми можно говорить по душам. Поэтому потребность поверять самой себе свои тайны была столь неодолимой: стоило ей расслабиться и позволить роскошь общения с кем-нибудь вне узкого круга избранных, как на следующий же день все секреты можно было увидеть на страницах светской хроники.

— Был бы мой потолок поинтересней, — продолжала она тем же жалобным тоном.

Состояние похмелья сильно ограничивало возможность выбора. Включить, например, музыку было выше ее сил. Читать она тоже не могла себя заставить, а самое ужасное заключалось в том, что ей даже не хотелось позвонить кому-нибудь по телефону! При мысли об этом печальном обстоятельстве она почувствовала, что на глазах вот-вот выступят слезы. Инди с трудом выползла из постели, натянула халат и побрела к бассейну. Все что угодно — только не валяться в кровати, жалея самое себя!

Она медленно шла по дорожке своего сада. Ее садовник постарался придать ему тропический облик: истратив двести тысяч долларов, он сумел создать пейзаж, напоминавший ландшафты Руссо,[23] — сейчас вид всех этих монументальных экзотических растений показался Инди не только гротескным, но и угрожающим в своей нереальности. «А что, если, — с некоторым беспокойством думала она, — за ними прячутся тигры, в кустах спят бродяги или ползают змеи?» Неожиданно, издав несколько зловещих глухих звуков, заработала подземная сеть орошения, хотя считалось, что она включается только по ночам. Стряхивая с лица брызги доброго десятка водяных струек, обрушившихся на нее, Инди проглядела новую опасность: трех гигантских размеров немецких овчарок, выпрыгнувших из зарослей папоротника и чуть было не сбивших ее с ног.

— Лежать! Лежать! Кому я говорю, твари вы эдакие! — закричала она, стараясь, чтобы голос звучал как можно более властно, и псы, похоже, начали даже подлизываться к ней.

— Бонни-Лу! Сэлли-Энн! Дебби-Джейн! Лежать!

Все они были кобелями, но их женские имена помогали ей преодолевать страх перед этими чудовищами, которых она держала только по совету полицейских Беверли Хиллз, убедивших ее менеджера и агента, что их подопечной без них не обойтись. Выходило, что ни забор, ни снабженные специальным электрическим запором ворота, ни телекамера в конце подъезда к особняку, не говоря уже о всех электронных «глазках» и «лучах», которыми был буквально нашпигован весь дом, не идут в плане охраны ни в какое сравнение даже с одной немецкой овчаркой.

Все еще не уняв дрожи, мокрая и несчастная, Инди продолжала свое медленное шествие к бассейну — с растрепанными волосами, прилипшим к телу халатом и в сопровождении трех отфыркивающихся волкодавов, то и дело наступавших на ноги лизавших ей руки в знак (как ей хотелось бы думать) нежной привязанности.

«Боже! А их вообще-то кормили сегодня?» — пронеслось у нее в голове.

Чем больше она задавала себе вопросов, тем меньше уверенности у нее оставалось, что сегодняшнее воскресенье завершится благополучно. Наконец Инди выбралась из тропического леса и не смогла удержаться от крика ярости, не веря своим глазам: за ночь вода в бассейне приобрела отвратительный болотно-зеленый оттенок. Убийцы-собаки, убийцы-оросители и теперь убийцы-водоросли! Нет, это уж чересчур! Инди со всех ног бросилась к дому и, вбежав в спальню, завернулась в простыни, призывая проклятия на голову смотрителя бассейна, не проверившего утром свое хозяйство.

— Нет, жить в Беверли Хиллз нормальным людям просто нельзя, — простонала Инди сквозь сразу же намокшие простыни. — Это место — пустыня, и, чтобы она могла цвести, злодеи, они же отцы-основатели Лос-Анджелеса, стали красть воду у честных и работящих фермеров. Они ответят перед Господом за эту мерзость. Покайтесь, грешные!

Высунув голову из простыней, она на мгновение задумалась.

— Может, еще раз прибегнуть к «Кровавой Мэри»? Нет! Исключается! Один раз — это лекарство, но дважды?.. Лучше, как учила мать, пересчитать то, за что можно поблагодарить Господа. Во-первых, как и всегда, мое здоровье. Единственное, что имеет значение. А похмелья? Какое они имеют значение, ведь это так быстро проходит. Во-вторых, простыни — тончайшего чистейшего льна, все от «Пратаси», вышиты по краям фестончиками, по шестьсот долларов пара. У меня целый шкаф забит ими — это моя самая большая радость. Интересно, возможно ли быть «простынеманом», как, например, наркоманом? Это же вполне невинное удовольствие — ни есть, ни пить их нельзя! А может, простыни подменяют что-то другое?..

За последний год Инди сумела избавиться от своей рабской зависимости от доктора Флоренс Флоршайм, голливудского психоаналитика, пользовавшей нескольких из тамошних кинозвезд. Кажется, ей удалось подменить объект привязанности: место доктора занял бельевой шкаф. Можно ли, однако, считать это прогрессом, вот в чем вопрос. Придется ей выяснить у самой Флоршайм, но Инди сильно сомневалась в этом.