Нераскаявшаяся - Анн Бренон

— Ты ничего не знаешь? — спросила старуха и снова закашлялась. Мокрота душила ее. — Брат–доминиканец, который проповедовал в прошлый пост, много раз повторял нам это с амвона. Ах да, правда, тебя тогда еще не было в Рабастен. Но то, о чем он говорил, всем известно. Он говорил о страданиях, которые мы переносим. Как Господь наш, Иисус Христос, выстрадал тысячи мук во плоти и тысячью смертей умер на кресте, так и мы должны выносить все страдания, которые нам пошлет Бог: бедность, болезни, мор, смерть наших престарелых родителей, собственную смерть, даже смерть наших детей. Это все из–за грехов наших. А самый ужасный наш грех — это то, что мы принимали и защищали еретиков, которые ненавидят Бога, и которых Бог ненавидит. Истинная чума, которая поразила сей мир, это еретическая зараза…

Гильельма ответила не сразу, потому что не хотела, чтобы ее голос дрожал от внезапно обуявшего ее гнева. Конечно же, она злилась и на бедную старушку. Но больше всего ее гнев был направлен против этих речистых проповедников ненависти, против Церкви, которая владеет и сдирает шкуру. Она вздохнула, протянула больной миску с отваром из трав и тихо спросила ее, хотя руки ее дрожали:

— Вы действительно во все это верите, матушка?

Старая Бернарда снова откинулась на подушки.

— Дитя мое, я говорю так, потому что так положено говорить. Я сама никогда не видела никакого зла, о котором так много говорят. Но я прекрасно вижу, что ты добрая и хорошая девушка. И ты ведь любишь еретиков, не правда ли?

Гильельма взяла миску и поставила ее на пол. Все так же сидя рядом с больной на ложе, она взяла ее руки в свои.

— Да, матушка, я добрая верующая, так же, как и моя мать, и моя бабка, и все мои предки. Я знаю, что Вы не донесете на меня. Я также хорошо знаю, что Отец Небесный милосерден, что Он не любит ни страданий, ни смерти. И Он не хочет наказывать нас. Он хочет помочь нам вернуться к Нему, Он хочет нас спасти. Избавить нас от зла. То, что ведет к Нему в этом мире — это слово Евангелия и утешение, даруемое Духом Святым из рук добрых христиан. Скажите, матушка, разве Вы никогда не встречали праведных людей, которые живут как апостолы Иисуса Христа? Они не лгут, они живут в бедности, они не прикасаются к женщинам. Они никогда не делают никому зла. Они отказываются от всякого насилия, никого не осуждают и не проклинают. И они имеют большую власть спасать души…

Раздался стук в дверь. Гильельма проворно встала и открыла. Это был Бернат. В вечерних сумерках, с доброй улыбкой на лице и вязанкой дров за спиной он вошел в дом и положил дрова в угол. Когда оба они, Бернат и Гильельма, снова подошли к ложу больной, они увидели, что старая Бернарда вся в слезах.

— Малышка, малышка, — шептала она, судорожно хватая Гильельму за руку. — Как это возможно? Ты ведь такая молодая. Но когда я слушала, как ты говоришь, мне показалось, что я вижу перед собой мою бедную мать.

ГЛАВА 35

ОСЕНЬ 1306 ГОДА. ЧЕРЕЗ НЕДЕЛЮ

Мы не можем спастись без этого крещения: но нас спасает не ритуал Церкви, а искреннее желание содержать наш дух в чистоте, стремление предстать перед Богом через посредничество служителей Христовых.

— На солье будет не так опасно, — сказал Бернат. — Там нас никто не сможет увидеть и, если кто–нибудь зайдет, у нас будет немного времени, чтобы все спрятать и сделать так, словно ничего особенного не происходит. Не беспокойтесь, матушка, нечего бояться, я сильнее, чем кажется!

Старуха попыталась улыбнулась, но, казалось, на нее напала икота. Говорить ей становилось все труднее и труднее.

— Если ты считаешь, что так лучше, сынок, — с трудом произнесла она, тяжело дыша, — то пусть будет так.

Гильельма несла подушки и тяжелую перину из перьев. Вся процессия очень осторожно и медленно поднималась по лестнице, ко входу на второй этаж. Бернат шел первым. Когда он спотыкался на ступеньках, Гильельма, шедшая вслед за ним, поддерживала его всем телом и не давала упасть. Бернат нес старую женщину на руках. Она была закутана в одеяло и казалась неимоверно хрупкой и в то же время очень тяжелой, такой тяжелой, что просто не верилось. Бернату приходилось тратить много усилий, чтобы сохранять равновесие и не опираться на поручни руками, на которых он нес свою тяжелую ношу.

Когда они, наконец, добрались до второго этажа и вошли в маленькую, совсем выстуженную комнатку, Гильельма быстро приготовила ложе, которое Бернарда покинула несколько недель назад, когда перешла в фоганью. Она вытащила из сундука новые одеяла и покрывала. Она забрала стирать грязные простыни несчастной больной. Она расстелила и почистила перину. Бернат помог ей уложить на ложе больную, из груди которой со свистом вырывалось дыхание.

— Бернат, — сказала Гильельма не допускающим возражений тоном, — оставь–ка нас, женщин, одних. Нам нужно приготовиться.

Она сходила вниз за котелком с горячей водой. При свете маленькой свечи Гильельма вымыла бедную старуху, одела ее соответствующим образом, ласково укрыла. Она чувствовала не отвращение, а жалость, прикасаясь к этому бедному, увядшему телу, горящему лихорадочным огнем, корчащемуся от стыда, боящемуся боли. Ее рука была рукой друга. Ее охватила волна нежности. Разве не сделала бы она того же для своей матери, Азалаис? Бернарда дрожала в горячке. Она сжалась в комок в своей большой белой льняной рубахе, на нее снова напал долгий приступ кашля, после которого из ее рта медленно потекли струйки крови. Гильельма осторожно вытерла белой тряпицей ее дрожащий подбородок.

Уже целую неделю Гильельма заботилась о старой Бернарде. Иногда приходила и какая–нибудь соседка, ахала, всплескивала руками, приносила немного молока и спешила закрыть за собой двери. Гильельма же проводила там целые дни. А позавчера она привела с собой деверя Гийома и доброго человека Фелипа де Кустаусса. Бернат стоял на страже у дверей. Если бы пришла соседка, он сказал бы, что они пригласили врача. Что это их кузен Фелип, врачеватель тел. Конечно же, соседка не знала бы, что он еще и врачеватель душ. Но соседка не пришла, и старая Бернарда заключила convenenza с добрым христианином. Пакт, соглашение о том, что когда она почувствует приближение смерти, когда действительно придет ее последний час, она призовет его, и тогда добрый человек придет, чтобы очистить ее от грехов перед великим отбытием; а если добрый человек придет слишком поздно, когда она не сможет уже ни говорить, ни произносить молитвы, все равно, он, уже зная о том, что она действительно имеет добрую волю спасти свою душу, сделает все, чтобы она получила счастливый конец по благодати Божьей. И он уделит ей consolament.

В эти последние дни Бернарда вновь стала доброй верующей, как когда–то давно, в детстве… Но этим вечером наступила настоящая агония. Гильельма услышала это снизу. Больная хрипела, а из ее горла вырывался свист. Нельзя было больше ждать. Гильельма бросилась за Бернатом к Думенку Дюрану, а потом к себе домой, за Гийомом и Фелипом — Фелип как раз жил у них и обучал Гийома на солье — и вновь поспешила назад, к Бернарде. Она взволнованно и с любовью положила руку ей на лоб.

— Не беспокойтесь, матушка. Вы не покинете этот мир без благословения Божьего и истинного добра, которое только и возможно в этом мире.

Уже настала ночь, когда посетители поднялись на солье, где тихо лежала больная, опершись на подушки. Ее волосы были тщательно уложены под чепец, руки лежали на белом покрывале. Кастеляна Дюран принесла восковую свечу. Потом, пока Думенк стоял на страже у двери, все собравшиеся приветствовали доброго христианина, прося его благословения и благословения Божьего. В глубине комнаты, в темноте, опершись на тонкую дощатую перегородку, плечом к плечу стояли Бернат и Гильельма; Кастеляна замерла недвижно в своем длинном темном плаще в трех шагах впереди. Гийом Белибаст, бледный от волнения, с гладко выбритым лицом, стоял возле доброго человека. Он держал в руках Евангелие.

Фелип де Кустаусса приблизился к ложу. Он зажег большую восковую свечу, и в комнате сразу стало светлее. Отбросив назад капюшон, отчего стали видны его коротко подстриженные волосы и круглое лицо, он протянул руки к Бернарде. Он казался очень юным, несмотря на сосредоточенное напряжение, сквозящее в его резких чертах.

— Бернарда, желаете ли Вы присоединиться к Церкви Божьей, для блага Вашей души и прощения Ваших грехов?

Лицо старухи посерьезнело, она сильно побледнела, а глаза ее выражали осмысленное желание.

— Да, я хочу, — ответила она хриплым, но очень твердым голосом, и тоже протянула руки к молодому человеку, который обращался к ней.

— Бернарда, — сказал он тогда, — хотите ли Вы принять духовное крещение, посредством которого в Церкви Божьей передается Дух Святой, вместе со святой молитвой и через возложение рук добрых людей?