Над словами (СИ) - Иолич Ася

– Что это значит?

– Это значит, что мне нужно быть осмотрительнее. Айи, мне придётся больше времени проводить у Пулата. Обидно будет на таком расстоянии от цели вляпаться в неприятности. Ты понимаешь, о чём я?

– У Пулата или...

– Да. Ты правильно поняла. Я сейчас должен играть по его правилам. Я вывезу её в парк пару раз и съезжу с ней к Банур на свадьбу их старшего сына.

Аяна взяла подушку у изголовья и протянула ему. Он устроился удобнее, а Аяна легла рядом, обнимая его очень крепко.

– Что тебя так тревожит?

– Необходимость делать то, что мне настолько неприятно. Иди ко мне. Верни мне равновесие.

39. Стоглазая рыба

Утром он уехал, поцеловав её, и Аяна бродила, кусая губу и терзаясь от приступов ревности и ярости, которые не побеждала даже каприфоль. Ишке ходил за ней по дому, точно одурманенный, и смотрел жадными глазами, а Кимат шагал следом, пытаясь поймать его за хвост.

Ташта, который тоже почувствовал зов весны, буянил в деннике. Весейме удручённо ткнул в несколько новых разбитых в щепки досок.

– Он пытался сожрать кира Аревант. Анвер, ты никогда не думал немного охладить его пыл? Он станет куда более смирным.

Он сделал движение рукой, и Аяна нахмурилась.

– Не думал, – сказала она твёрдо.

Копыта Ташты мягко опускались на слегка пылящую глинистую дорогу. Аяна доехала до одной из рощ олли, разглядывая крупные почки на деревьях и бодро зеленеющую траву, слушая задорное пение птиц и ловя спиной лучи солнца, которые здорово согревали прохладным утром. Ташта бродил, пощипывая траву, потом хорошенько повалялся, покрывшись мелкой глинистой пылью, и направился прочь, к дороге Ордалла.

– Эй! Приятель! – возмутилась Аяна. – Ты куда собрался? Что за дела? Сто-о-ой!

Ташта несколько раз взбрыкнул и остановился, а на обратном пути к конюшне вдруг уверенно зашагал к ближайшим кустам.

– Да что с тобой? – изумилась Аяна, направляя его обратно на дорогу. – Весна в голову ударила? Что ты творишь?

Весейме наблюдал, как Аяна пытается завести упирающегося Ташту в денник, и на его лице было ясно написано осуждение.

– Капризный и балованный, – сказал он. – Ну и характер. Он себя считает тут главнее всех.

– Не главнее меня, – сказала Аяна с лёгким сомнением в голосе.

Вечером Верделл постучался в двери женской половины.

– Заходи, – сказала Аяна. – Верделл, помнишь, ты рассказывал, что ты чувствуешь, когда ревнуешь? Гадкое, мерзкое чувство, а перед глазами картинки... Как это победить? Я не могу больше. Я дышу, как говорила олем Ати, и пытаюсь отвлечься, но ничего не помогает.

– Ты отвлечёшься, кира, – сказал Верделл таким тоном, что Аяна вздрогнула. – Мою жену привозят через неделю.

Она резко развернулась к нему и схватила его лицо в ладони. В его глазах ужас сменялся отчаянием, потом надеждой и снова ужасом.

– Верделл, всё хорошо... Мы переживём это. И ты, и я... – прошептала она, целуя его в лоб. – Пожалуйста... Ты здесь и сейчас единственная моя опора. Всё так зыбко... Так ненадёжно! Конда в том страшном доме с этой чванливой... кирьей. Я так сочувствовала ей! Я думала, она страдает из-за того, что её лишили свободы, а оказалось, что она страдает, потому что Конда не пожелал лишаться своей... Играть по их правилам!

– Ему придётся, кира, – грустно сказал Верделл, обнимая её. – Нам всем придётся какое-то время играть по этим правилам, притворяться, что мы подчиняемся им. Нам с тобой хотя бы полегче. Мы делаем это не на виду, как кир Конда. Забавно получается, если подумать, – хмыкнул он. – Актриса вроде ты, а на сцене отдуваться приходится ему. Чем выше забираешься, тем больше на тебе глаз... Как на этой твоей странной рыбе. Только не твоих, а чужих. Я тут немного покрутился, знаешь, и вот Нелит Анвер, севас, гораздо меньше вопросов вызывает, чем кир Салке Верделл.

– Я в этих взглядах буквально запуталась там, во дворце. Я не хочу власти. Я не хочу... как это Харвилл сказал. Схода лавины. Я просто хочу быть с любимым, к которому так долго шла, и чтобы мои близкие были счастливы, в безопасности, тепле, сытые и здоровые.

– Иногда это гораздо дороже обходится, чем власть, – усмехнулся Верделл. – Гораздо.

Несколько дней прошли в тумане зыбкой неуверенности, и то, что Конда отсутствовал целыми днями, прихватывая Верделла и Арчелла, и приходил поздно вечером, никак не способствовало улучшению настроения. Очередной листок с новостями окончательно привёл её в расстройство.

– Ты только послушай... Причёска киры Пай, украшенная цветами, исполненными так искусно... Теперь и ками включились в это дело. Вряд ли Ригрета была в доме Банур... Кира Пай!

– Кира, ты кипишь, – сказала Луси немного испуганно. – Выпей каприфоли...

– Я не хочу, – горько сказала Аяна. – Я хочу придушить её, понимаешь? Но людей убивать нельзя, поэтому я просто буду тихо ненавидеть её.

Конда пришёл вечером, когда она уже засыпала.

– Ты не встретишь меня как полагается? – спросил он, скидывая камзол и безрукавку.

– От тебя сегодня ещё и её духами пахнет, – сказала Аяна, садясь на постели. – Конда, это невыносимо. От тебя должно пахнуть тобой или нами, но не этими мерзкими цветами. Я ненавижу их. Мне невыносима мысль, что она ходила рядом с тобой, положив свою руку на твой локоть. Ты гулял с ней в парке? Я читала заметку о Банур.

– Айи, мы же не раз говорили об этом, – сказал он, присаживаясь перед ней на ковёр. – Я прикидываюсь. Это всё не по-настоящему.

– Если бы она продолжала сидеть в своих комнатах... Небеса. Это невыносимо. Если ты хочешь спать в этой постели, я найду другую. Спокойной ночи.

Комната, в которой раньше жила Ригрета, не пахла цветами. Она была прохладной и тёмной. Аяна пожалела, что не забрала с собой волосатое одеяло. Меньше всего хотелось, чтобы остатки запаха этих духов впитались в мех. Интересно, она нарочно так обливается?

Мягкая кровать тоже была холодной и пустой, и Аяна лежала, подложив руку под щёку и глядя в окно на рощу олли за оградой сада и на склон в отдалении. Где-то лаяла собака. Сон не шёл, его сгоняли мысли о том, как Айлери касается рукава Конды, как она идёт рядом, а он косится на неё с весёлым прищуром, и в её причёске колыхаются какие-нибудь цветы, бренчат цепочки или блестят клятые заколки с камнями.

40. Я не лучше других

– Я помылся, – сказал Конда, заходя к ней. – Я до скрипа отмыл всё, включая то, чего она никогда не коснётся. Можешь меня обнюхать. Всего. Я готов. Я чист перед тобой, Айи. Почему ты ревнуешь меня?

– Я не ревновала, пока она сидела и не пыталась купить тебя у меня. Но она теперь ещё и касается тебя. А ещё по бумагам она твоя жена.

– Пока что. Для всех она действительно моя жена. Знаешь, как меня передёргивает, когда к нам подходят и поздравляют или задают вопросы? Мне хотелось бы, чтобы тут, дома, мне не приходилось мучиться ещё больше.

– Прости. Я сделаю усилие над собой. Неужто ты не знаешь, как сложно истребить в себе ревность?

– Знаю.

– И с чем вас, интересно, поздравляют?

– С воссоединением, – вздохнул Конда. – Как ты и говоришь, это действительно невыносимо.

– Обними меня, и мы обретём равновесие.

– Может, пойдём обретать его в нашей постели? Чтобы Луси не пришлось перестилать тут всё. Эта комната скоро будет нужна. Для нашей... гостьи.

Аяна встала, и тут же Конда подхватил её на руки.

– Каждый раз боюсь случайно ударить тебя об дверной косяк, – признался он со смущённой улыбкой. – Или споткнутся и уронить.

Аяна обхватила его шею и рассмеялась.

– Я изживу в себе эту ревность, если ты поцелуешь меня.

– Я сделаю всё что угодно, чтобы равновесие было восстановлено, – сказал он, осторожно опуская её на неприлично мягкую постель.

Луси сидела на кухне, приглядывая за закипающим молоком. Аяна вошла к ней и с удивлением обнаружила сидящего напротив Ирселе.