Адмирал Корнилов - Светлана Кузьмина

Однажды, следуя мимо карьера в Инкермане, Николай I решил посмотреть, как производится добыча камня. К его приезду не готовились, и увидев солдат из пятого пехотного полка, занятых на работах, царь выразил большое неудовольствие: толстый серо-белый слой известковой пыли покрывал одежду, лица и волосы солдат, превращая их в странных манекенов [75]. Можно представить, насколько Николай Павлович, лично сортировавший солдат по разным гвардейским полкам в соответствии с ростом, обликом, цветом волос и издававший бесконечные указы об одежде военных, вплоть до вида и количества пуговиц на мундирах, был разгневан таким нелицеприятным зрелищем унижения его подчинённых! «Невозможно представить себе армию более привлекательную внешне», — свидетельствовал в то время один из иностранных дипломатов.

Немедленно последовал приказ о замене солдат в карьере, а для добычи известняка создать несколько «воспитательных» рот из цыган по подобию арестантских [76].

А.Ф.Тютчева писала: «Он искренне считает себя способным видеть всё собственными глазами, слышать всё собственными ушами, устраивать всё в соответствии со своими познаниями». А вот что думал австрийский дипломат Коллоредо: «Тщательность, с которой император вникает в детали, имеет целью продемонстрировать, что он знает всё, может всё и у него на всё есть время». Весь его разговор с Корниловым является ярчайшей иллюстрацией этих мнений и того образа поведения, который характерен для людей такого типа, каким был русский император: лицедейство, поверхностность суждений, нетерпение или нежелание до конца вникнуть в суть вопроса; откровенно показная, подчёркнутая озабоченность для того, чтобы произвести наилучшее впечатление на собеседника; менторская поучительность и отеческая снисходительность, чередующаяся почти всегда неожиданно из-за крайней чувствительности, переходящей в грубую раздражительность; поразительное соседство масштабности (а скорее, попытки таковым казаться) и невероятной узколобости и упёртости в несущественные детали. «У него, — пишет А.Труайя в биографии «Николай I», — есть тайное желание стать равным Петру Великому в его бешеной энергии, решимости, вспышках озарения и стремлении к преобразованиям. Но за экстравагантными поступками его знаменитого предка были видны проблески гениальности. Удастся ли ему в глазах потомков стать царём, который коренным образом изменил свою страну, или, как он однажды скажет в порыве ложной скромности господину Ля Ферроне, он останется всего лишь «простым бригадным генералом» на троне самой большой европейской державы?» [77]

Неизвестно, думал ли Владимир Алексеевич Корнилов об императоре критически; известно нам то, что он, по его собственному признанию, был очарован. Думаю, что ещё он был взволнован и счастлив, что не помешало ему с его складом ума запомнить слово в слово всё, о чём они вели беседу; думаю также, что его честолюбие было в высшей степени удовлетворено явным расположением Николая I, которому, со своей стороны, понравился подтянутый, высокий и красивый контр-адмирал, ревностно относящийся к своей службе, отвечавший со знанием вопроса, с достоинством, мягкой настойчивостью там, где этого требовало дело. Более того, тонкой, почти женской чувствительности Николая Павловича, прикрывавшейся, как щитом, грубой деспотичностью, импонировали такие черты характера в других людях, которые не все рискнули бы проявить пред очами императора, а именно твёрдость убеждений, отстаивание своей точки зрения, честность и искренность.

…Через два года, снова пригласив к себе Корнилова, он скажет ему на прощанье, что «он меня (Корнилова. — С.К.) благословляет и что желает, чтобы я ему всегда говорил правду, как до сих пор делал; что можно разниться во мнениях, но он желает всегда знать мнение других». «Это меня тронуло до того, — пишет жене Корнилов, — что я не мог удержаться, чтоб не сказать ему, что буду служить всеми своими способностями и силами».

Такие люди, как Корнилов, редки во все времена, а рыцарственный Николай I, этот «Дон-Кихот самодержавия», как о нём написала в своих мемуарах А.Ф.Тютчева, был проницателен и умел ценить неподдельные порывы. Вероятно, что он сразу понял Корнилова, как до него понял Михаил Петрович Лазарев. Подтверждение этому находим в записках П.В.Алабина [78]: «Государь особенно благоволил к нему. Говорят, накануне смерти Корнилову одним из прибывших из Петербурга лиц были переданы следующие милостивые слова Его Величества: «Скажи Корнилову, что как ни больно и ни тяжко мне свыкаться с мыслью, но я уже стараюсь готовить себя к получению известий о взятии Севастополя и гибели флота. За сим мне остаётся молить Бога сохранить мне Корнилова для постройки нового флота»…»

…Из письма В.А.Корнилова М.П.Лазареву:

«3 марта 1850 г., С.-Петербург.

Спешу отправить Вашему Высокопревосходительству краткий отчёт по поездке моей. На прошлой неделе я был удостоен счастия объяснять Государю о делах черноморских в его кабинете. Его Величество особенно интересовался доками и горою. Хотел знать все подробности налития доков и ввода берегами. Не нравилось только ему, что не ввели «Варшаву» [79]. Он несколько раз повторил, что он выстроил доки для того, чтобы поддерживать старые корабли, и что этим содержится Балтийский флот в комплекте. Однако все эти замечания делались самым милостивым тоном, и даже, когда я ему сказал, что Вы были во всё время открытия доков и ввода транспорта сами в Севастополе, то он спросил с большим участием: «А что, старик не простудился?»

Надо Вам прибавить, что Государь называет себя и всех своих сверстников стариками.

Когда коснулось Чоргунского бассейна [80], то Его Величество пожелал знать, какой план будет новой плотины, на что я отвечать удовлетворительно не мог. При разговоре о горе, мне удалось сказать о Волохове и о выгоде кондиций, им предлагаемых, и разъяснить, почему нельзя ожидать от него таких же, если упустим время. При разговоре и о доках, и о новом адмиралтействе заметно было, что Государь принимает в этих делах самое живое участие, но что на этот год он был стеснён в финансовых средствах. При разговоре о механической мастерской в Николаеве Его Величество изволил заметить, что, по его мнению, гораздо бы выгоднее иметь такое заведение в Севастополе и что он двух иметь не может. Что же касается до покушения неприятеля на Севастополь, то он никого не опасается. О механическом заведении приказал передать Вашему Высокопревосходительству, что хотя и во всём покоряется Вам, но что, по его мнению, надо механическое заведение устроить в Севастополе при Новом адмиралтействе, чтобы впоследствии не заводить на зиму пароходы в Николаев, где они замерзают в реке и через то делаются для флота бесполезными несколько месяцев. Государь расспрашивал и о госпиталях, и о казармах, и о штурманской роте. О последней я ему сказал, что предположено переместить в бывшее Артиллерийское училище и что всему мешает недостаток в деньгах, требующихся на исправление. О Николаевской госпитали ему известно, что она ветха и что надо новую; спрашивал и о кораблях, и командирах, и офицерах, особенно, почему корабли «Париж» и «Чесма» не могут быть готовы прежде осени. Я сослался на трудность доставки разных вещей отсюда и об опаздывании меди и парусины по требованиям нашим. Кажется, Государю весьма желается, чтобы новые корабли поскорее выходили в море. Представлялся я и особенно был обласкан Великим Князем Константином Николаевичем. Он мне сказал, что едет в Чёрное море делать смотр. Теперь я узнал, что это будет в мае, он второго выедет. Как бы хорошо было иметь хоть одну практическую эскадру на рейде или в море, недурно также усилить артиллерийское учение в экипажах. Князь Меншиков меня принимает как нельзя благосклоннее; я имел с ним несколько раз разговор о Чёрном море и доложил всё Вами порученное, между прочим и о расписаниях Путятина, которые он разрешил пустить в ход. Насчёт Измаильского адмиралтейства [81] было в докладе третьего дня и решено строить. Насчёт пороховых погребов в Килен-балке утверждён проект Павловского. Насчёт недостатка пороху велено обратиться к военно-сухопутному ведомству, не может ли уделить из ближайших крепостей. О пароходе «Владимир» ещё не пришла Ваша бумага. Князь поручил написать Вам, что можно прямо заказать, не дожидаясь разрешения, и потому я согласно полномочия, мне на этот счёт Вами данного, пишу Кремеру с первою почтою. Остальные поручения Вашего Высокопревосходительства все в ходу, и я надеюсь привезти удовлетворительные ответы.